Твердая Рука умчался вперед и прибыл раньше других в селение, так что при въезде в него наши путники были встречены всеми жителями селения радостными приветствиями, сопровождаемыми визгом свистков чичикоуэ, глухим звуком гнутых раковин, заменяющих наши трубы и валторны, и другими музыкальными инструментами, дикие звуки которых заглушал временами нестройный лай сторожевых псов.
Ребенка торжественно провели к супруге сашема, женщине еще молодой и отличавшейся редкой красотой. Она заключила ребенка в свои объятия и осыпала его самыми нежными ласками, на которые мальчик ей отвечал тем же. Затем ребенок на руках вождей был снесен и посажен под великий кальюмет войны, под сенью священного тотема этого племени. Сашем встал по правую сторону ребенка, а Сокол по левую, затем вожди стали подходить один за другим и клялись именем Ваконды в своей дружбе, преданности и покровительстве ребенку. По окончании этой церемонии молодые воины исполнили танец, а затем жена вождя удалилась в свою хижину и увела с собой ребенка.
В тот же вечер, когда взошла луна, все вожди собрались в залу совета, и здесь дон Порфирио подробно рассказал им, что именно заставило сына касика Сиболы искать приюта и убежища у индейцев папаго. Дон Порфирио прожил целый месяц в этом зимнем селении папаго, чтобы ребенок исподволь мог привыкнуть к новой обстановке и своим новым покровителям, а затем, простившись с супругой сашема и поцеловав ребенка, однажды поутру с восходом солнца вскочил на превосходнейшего степного мустанга и, вместе с Твердой Рукой и Соколом покинул селение краснокожих. Всадники наши избрали путь по направлению к Соноре; и только когда почти подъехали к Тубаку, спутники дона Порфирио расстались с ним, и он направился на асиенду дель-Пальмар, где с тех пор и поселился.
После того прошло около полугода без всяких особых приключений. Но вот однажды вечером на асиенду дель-Пальмар прискакал Твердая Рука с ужасной вестью: большой отряд прекрасно вооруженных бледнолицых ворвался ночью в селение папаго, почти безлюдное: ибо это была пора, когда все индейцы, кроме старых и хилых, да женщин и детей, покидают свои селения и отправляются в далекие охотничьи походы. Во главе бледнолицых явился сам капитан; горсть индейцев мужественно отстаивала свое селение и в конце концов после весьма кровопролитной схватки принудила неприятеля к поспешному отступлению, почти к бегству. Тут вдруг обнаружилось, что ребенок, порученный этому племени, был выкраден врагом.
Тогда воины папаго под предводительством Твердой Руки тотчас пустились в погоню за бледнолицыми и шли по их следу до маленького порта Нижней Калифорнии. Здесь им пришлось узнать, что за два дня до их появления в этом городишке или, вернее, деревушке бедный ребенок был сдан на судно неизвестной национальности, которое час спустя после того снялось с якоря и ушло в море.
Краснокожие воины, взбешенные своей неудачей, бросились по следам бледнолицых, которых настигли уже в горах. Здесь они дали им кровопролитное сражение, причем перебили и сняли скальпы почти со всей шайки, за исключением очень немногих, которым удалось бежать вместе с их вождем, капитаном Кортесом, после отчаянной борьбы. Их уцелело всего пять или шесть человек.
Эта страшная весть так поразила дона Порфирио, что он едва не умер от горя; в продолжение нескольких месяцев доктора не надеялись спасти его, но наконец здоровье и силы вернулись к нему, и с этого момента он повел глухую, затаенную борьбу, без отдыха и пощады, с убийцами семьи его молочного брата.
Год проходил за годом, дон Порфирио отлично знал о каждом движении и поступке своего заклятого врага, знал, что последний, отчаявшись добраться до сокровищ семьи Кортесов, охраняемых такой тайной, решился переселиться на асиенду дель-Венадито, которая, вопреки его словам, не была ни сожжена, ни ограблена, равно как и все остальные его поместья. Но в погоне за несметными богатствами и легкой, быстрой наживой этот человек совершенно запустил у себя везде сельское хозяйство и вскоре дошел до крайней и постыдной нищеты и, став во главе отчаянной шайки мерзавцев, начал разбойничать.
То была сотня самых отчаянных бандитов, настоящих висельников, выдававших себя за герильяс, но в сущности грабивших без разбора мексиканцев и испанцев, совершая неслыханные злодеяния в провинциях Соноре, Синалоа, Чиуауа и Аризоне, наводя страх на жителей и прикрываясь то тем, то другим флагом.
Местом убежища этих отъявленных разбойников стала асиенда дель-Энганьо, где они хранили награбленное и держали своих заложников до выкупа.
Капитан, следивший за всем происходившим в стране, предвидел поражение испанцев и вместе с тем водворение порядка в государстве, что означало конец его безнаказанности. Тогда он вдруг спросил маску и разом преобразовал свою мнимую герилью в настоящих бандитов, чем они и были с самого начала. Завязав связи и сношения во всех провинциях Мексики, он образовал громадное общество, которое вскоре получило название платеадос.
В настоящее время платеадос стали такой силой, что даже само правительство принуждено считаться с ними и лишь с опаской решается затрагивать их.
- Теперь вы видите, с какого рода врагами нам предстоит бороться, - что вы об этом думаете?
- Очень много, прежде всего, конечно, это негодяй и мерзавец, которому нет ни имени, ни названия, но, извините, я прерываю вас: вы, кажется, хотели еще что-то добавить.
- Нет, мой рассказ окончен, я не имею ничего сказать более.
- В таком случае, позвольте мне задать вам несколько вопросов.
- Сделайте одолжение!
- Вы, сколько я заметил, умышленно избегали Все время произносить имя этого негодяя, которого мы, как я надеюсь, вскоре выследим и затравим в самом его логовище.
- Да, я не хотел произносить этого имени, тем более, что оно вам известно.
- Как? Неужели дон Мануэль?
- Да, сеньор, это дон Мануэль Андраде де Линарес Гуайтимотцин.
- Боже мой! - горестно воскликнул дон Торрибио. - Возможно ли, чтобы подобный человек…
- Все возможно, сеньор! - сурово прервал его дон Порфирио.
- Бедная Санта! - прошептал молодой человек. - И как это допустила судьба, чтобы такое чистое, невинное создание было во власти этого чудовища.
- Да, она действительно очень несчастна! - подтвердил дон Порфирио, уловивший слова дона Торрибио. - Ее следует пожалеть, потому что она не заслужила такой участи. Бедное, чистое дитя, светлый ангел, попавший в гнездо демонов; но мы ее спасем, дорогой дон Торрибио!
- Да! Клянусь, что мы спасем ее! - энергично воскликнул молодой человек. - Благодарю вас, дон Порфирио, вы вернули мне жизнь этими словами.
- Мы с вами друзья, дон Торрибио, и мне больно видеть, что вы страдаете. Ну, а теперь спрашивайте, что вы еще хотели меня спросить.
- Да вот что меня крайне удивляет: почему вы, зная так хорошо все тайны асиенды дель-Энганьо, никогда не воспользовались ими, чтобы отомстить этому извергу? Почему вы с первых же дней не обрушились на этого зверя в самой его берлоге, ведь для вас ничего не могло быть легче?
- Действительно, но пробраться одному на асиенду значило влететь волку в пасть безо всякой пользы; а проникнуть туда вооруженной силой - меня удержало одно чувство.
- Какое же?
- Как вам известно, хотя я простой индеец manso, которых белые люди наделяют обидным прозвищем gentesinrason, то есть люди без разума, но я был воспитан графом де Монтесума-Кортесом, который любил меня, как брата, и смотрел на меня, как на равного себе во всем. Девиз этой благородной семьи короткий и простой, он гласит: Todoporelhonor! "Все ради чести" - и этот-то девиз я всегда имел перед глазами; он запечатлелся в моем сердце и стал руководящей нитью всей моей жизни. Однажды, это было незадолго перед его отъездом, граф призвал меня в свой кабинет и запер дверь на ключ. "Брат! - сказал он, - тебе известна легенда об асиенде дель-Энганьо, и ты, конечно, знаешь, какой завет и клятва возлагаются на главу нашей семьи; теперь же мы живем в такое время, когда смерть подкарауливает нас за каждым кустом; быть может, вскоре события призовут и меня на поле брани и принудят принять деятельное участие в этой великой и священной борьбе за независимость нашей родины, и, тогда, ты понимаешь, все может случиться - все мы смертны.