- Скажу, что это превосходно!
- Так когда же мы отправимся на свидание с охотниками?
- Когда вы пожелаете! Впрочем, если вы хотите послушать моего совета, то мы отправимся туда инкогнито.
- Почему?
- У меня есть на то свои причины!
- Вы не можете сообщить мне их?
- Нет, не в данный момент.
- Но они серьезны?
- Даже очень!
- Когда же я узнаю их?
- Когда мы будем в лагере охотников.
- Пусть будет по-вашему! Когда же мы туда отправимся?
- Дня через три: я должен еще сделать кое-какие приготовления.
- Возьмете вы кого-нибудь с собой?
- Нет, я не доверяю своим людям, - ваших слуг будет вполне достаточно!
- Мне кажется, поездка в степи не должна беспокоить наших врагов.
- Даже гораздо более, чем вы полагаете, сеньор, вскоре вы сами увидите, почему.
- Возможно.
- Но что мы предпримем, вернувшись на асиенду дель-Пальмар?
- Пока еще ничего.
- Как это ничего?
- Очень просто, надо быть осторожными! Впрочем, ведь вам известно, что я намерен теперь поселиться в Соноре.
- Да, вы уже не раз говорили мне об этом.
- Ну, так из этого следует, что я желаю купить здесь асиенду. У вас их, кажется, две или три?
- Нет, у меня их пять.
- Все расположены довольно далеко друг от друга?
- Да.
- Значит, все обстоит как нельзя лучше. Видите ли, я желаю купить одну из ваших асиенд!
- Которую?
- Я еще сам не знаю: я ведь не видел ни одной из них. Вы понимаете, что купить асиенду, протяжение которой часто равняется целому департаменту Франции, дело не шуточное. Надо ведь выложить немало денег, а вы, сеньор асиендадо, отлично знаете толк в этих делах и ничего не продаете иначе, как на чистые деньги.
- Действительно, у нас одно только на уме - деньги; больше нам ничего не надо, а потому мы часто не прочь нагреть руки на неопытных или неосмотрительных покупателях. Но вы, сеньор, человек деловой, вы не согласитесь купить, не видав асиенды и не сделав обдуманного выбора, а для этого вам необходимо осмотреть одну за другой все мои асиенды, да, кроме того, и асиенды всех тех землевладельцев, которые не прочь продать свои и, вероятно, предложат вам войти с ними в переговоры.
- Ну да, конечно, вы меня отлично поняли, кабальеро, а между тем мои охотники все будут гоняться за бизонами и, вместе с тем, незаметно объединятся, чтобы в нужный момент нанести решительный удар нашим противникам!
- В самом деле, слушая вас, я начинаю думать, что мы преуспеем в нашем деле.
- Я никогда в этом не сомневался. Теперь мне остается только сообщить вам об одном моем приключении в Нижней Калифорнии, приключении, которое началось для меня очень счастливо, но окончилось той страшной болезнью, от которой я теперь только оправился.
- О-о… такие серьезные последствия - это не шутка.
- Да, но я должен предупредить, что это дело совершенно личное, касающееся меня одного!
- Как знать?! - задумчиво заметил асиендадо.
- Да, нет же, я в этом уверен! - сказал молодой человек. - Это любовная история, и больше ничего! - чуть слышно добавил он.
- Вы были влюблены? - удивленно воскликнул дон Порфирио.
- Да, влюблен, как безумный!
- Вы? Да возможно ли это?
- Я и теперь еще не излечился от этой любви…
- Влюбиться здесь, в этой глуши! Да к тому же вы ведь первый раз в этой стране, вы никого еще не знаете!
- Да, но ведь я уж сказал вам, что это случайное приключение. - И дон Торрибио подробно изложил всю свою историю встречи, знакомства и, наконец, странного, непонятного разрыва с этой семьей.
Дон Порфирио Сандос слушал с величайшим вниманием.
- Как звали кабальеро? - спросил он, когда дон Торрибио замолчал.
- Не знаю, он приказывал называть себя просто дон Мануэль.
- А девушку как звали?
- Донья Санта! - прошептал он.
- Неужели это в самом деле так? - задумчиво прошептал дон Порфирио, затем вдруг добавил: - Скажите, сеньор, у этого кабальеро были, конечно, один или два доверенных слуги?
- Да, с ним был один слуга, что-то вроде мажордома, человек мрачного, скрытного, с лукавым, злобным взглядом, - я полагаю, самбо по происхождению, - он носил прозвище Наранха.
- О, я как предчувствовал это! - воскликнул асиендадо, и глаза его заметали молнии. - Это он! Я так и знал, что это он!
- Он? Что вы хотите этим сказать? - спросил удивленный до крайности молодой человек.
- Я хочу сказать, дорогой сеньор, что вы любите воспитанницу того человека, против которого нам предстоит бороться. Я охотно пояснил бы вам все это сейчас же, но теперь некогда: нам надо торопиться обратно на асиенду. Пока же я скажу вам, что этот человек - наш самый непримиримый враг, которого нам более всего следует опасаться!
- Боже мой! - воскликнул молодой человек, побледнев.
- И он вас узнал или, вернее, угадал? - продолжал дон Порфирио.
- Боже мой! Боже мой! - горестно прошептал дон Торрибио, закрыв лицо руками.
Наступило молчание. Молодой человек сидел неподвижно, точно громом пораженный, а асиендадо глядел на него с сочувствием.
- Ободритесь! Не унывайте и простите мне то горе, которое я причинил вам…
- Да, вы причинили мне страшную боль! - прошептал дон Торрибио. - Почему бы мне и не сознаться вам в этом, - любовь эта была моя жизнь, моя надежда, моя радость, а теперь…
- Что же изменилось теперь? - многозначительно спросил асиендадо; - Ровно ничего! Вы любите и любимы взаимно; ненависть наша вам чужда: откажитесь от этого дела, ведь еще не поздно!
При этих словах дон Торрибио резко выпрямился: бледный, с сдвинутыми бровями и дрожащими губами, он строго, почти грозно смотрел на своего собеседника.
- Ни слова более, кабальеро! - воскликнул он. - Это слово было бы для меня неизгладимым оскорблением! Чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг!
- Преклоняюсь! Вы - благородный и доблестный молодой человек, простите мне мои слова, я ошибался в вас! - проговорил асиендадо. - Не отчаивайтесь, быть может, не все еще потеряно!
- Смотрите, сеньор! Не обнадеживайте меня после того, как сами постарались отнять у меня всякую надежду!
- Я ничего вам не сулю, а только говорю: не унывайте. Подождите, позже я расскажу вам, что мне известно; тогда вы сами увидите, следует ли вам отчаиваться или надеяться.
- Да, но когда вы скажите мне все это?
- Сегодня же вечером!
- Благодарю, я буду ждать. Пойдемте!
Оба собеседника спустились с вершины и сели на коней. Три четверти часа спустя они уже въезжали в ворота асиенды дель-Пальмар, не встретив никого на своем пути.
Однако если бы при въезде в лес они вгляделись в кусты, росшие почти на самом краю дороги, то, вероятно, увидели бы пару блестящих глаз, провожавших их с выражением злорадства и непримиримой ненависти.
Проезжая мимо этих кустов, лошадь под доном Торрибио вдруг шарахнулась в сторону, но молодой человек, погруженный в свои невеселые думы, машинально подтянул повод, не оглянувшись. Однако, подбирая поводья, губы всадника сложились в какую-то страшную усмешку, и брови на мгновение сдвинулись от досады.
Глава VI
КАКИМ ОБРАЗОМ ВСТРЕТИЛИСЬ
ДОНЬЯ САНТА И ДОН ТОРРИБИО
Завтрак на асиенде дель-Пальмар прошел на этот раз молчаливо и невесело.
По окончании его дон Торрибио снова оседлал коня и в сопровождении одного только Пепе Ортиса выехал со двора, шепотом обменявшись с доном Порфирио несколькими словами, которые, по-видимому, очень взволновали собеседников.
Братья поехали рядом беседуя на своем особом языке, только для них двоих понятном.
Отъехав некоторое расстояние от асиенды, братья расстались. Дон Торрибио свернул направо, а Пепе поехал влево; вскоре они потеряли друг друга из вида. Затем оба с разных концов углубились в лес.
Дон Торрибио ехал очень осторожно, прислушиваясь к малейшему шороху или хрусту ветвей, зорко осматривая каждый куст. Когда он достиг места, где несколько часов тому назад сидел в засаде какой-то человек, дон Торрибио слез с седла, поставил своего коня в густые заросли лиан и, привязав его к дереву, опустил ружье на землю, подле себя, а сам принялся внимательно изучать следы: отпечатки ног и колен, оставленные в самой чаще кустарника тем человеком, который был здесь поутру.
Окончив свои исследования, он осмотрелся кругом, убедился, что никто не подглядывает за ним, и затем уверенно пошел по следу.
Несомненно было, что человек, оставивший этот след, питал отвращение ко всякого рода дорожкам, дорогам и тропам: он все время шел напрямик ипри том делал массу изворотов; такого рода странствование было не только весьма утомительным и затруднительным, но и весьма скучным, потому что отнимало массу времени. Час спустя дон Торрибио вдруг остановился и притаился за стволом громадной старой махагуа. Он очутился на опушке широкой, светлой прогалины, от которой его теперь отделял только один ряд деревьев, растущих чрезвычайно тесно и густо оплетенных между собой терновником и цветущими вьюнами. Молодой человек стал ловко пробираться между терновником. Вскоре он замер: у подножья громадного обломка скалы расположились трое мужчин, курившие индейские трубки; остатки фруктов, кости и разные объедки свидетельствовали о том, что эти господа только что позавтракали; на земле подле каждого лежали ружья. Дон Торрибио отлично все видел, но не мог слышать их разговора, так как они были слишком далеко от него.
Вдруг молодой человек вздрогнул: один троих обернулся к нему лицом, - и он тотчас же узнал его.