Несколько секунд спустя старик исчез из глаз пораженного молодого человека. И тут дон Торрибио вдруг отчаянно вскрикнул, в глазах у него помутилось, кровь хлынула ручьем из горла, он потерял сознание и без всяких признаков жизни упал навзничь.
Глава V
В КОТОРОЙ ГОВОРИТСЯ О МИССИИ ДОНА ТОРРИБИО
Когда дон Торрибио пришел в сознание, он увидел себя на постели в роскошно убранной комнате, которую тщетно старался узнать или припомнить. Подле него находились Пепе и Лукас Мендес, бледные, встревоженные, следящие за каждым его движением.
Еще два незнакомца стояли в ногах у его постели и так же, по-видимому, с большим вниманием следили за больным.
Это были хозяин дома, владелец асиенды, где теперь находился дон Торрибио, и француз доктор, человек с резкими, энергичными чертами, но с выражением чрезвычайного добродушия в лице, - звали его дон Пабло Мартино, ему приписывали необычайную ученость, и на целые пятьдесят миль в окружности он пользовался громкой славой и известностью. На вид это был парижанин с головы до пят, то есть скептик, остряк, насмешник, но в душе человек добрый, простодушный и чистосердечный.
Асиендадо был мужчина высокого роста, пожилой, насколько вообще можно судить о возрасте индейца, переступившего границу пятидесяти лет, сухой и прямой, как копье. Его низкий и узкий лоб, маленькие глаза под густыми, нависшими бровями черные, блестящие, живые, с умным и проницательным выражением, придавали какую-то особенность его лицу; тонкий орлиный нос с подвижными ноздрями, довольно большой рот с толстыми, мясистыми губами и двойным рядом крупных белых зубов, острых и блестящих, как зубы грызунов, имели нечто хищное, а лицо его совершенно безусое и безбородое, с выдающимися скулами и широким, немного плоским подбородком дышало удивительной энергией и смелостью. Густые пряди совершенно прямых, лоснящихся, иссиня-черных волос обрамляли это своеобразное медно-красное лицо, сразу поражавшее того, кто его видел в первый раз, выражением кротости, сильной воли и какой-то мечтательной задумчивости. Вопреки его уже немолодому возрасту, горячность темперамента ясно проглядывала сквозь сдержанность его обычного обращения. С первого взгляда было видно, что этот человек еще не утратил молодой силы, ловкости, гибкости и проворства движений. Общее впечатление, производимое наружностью этого человека, было скорее симпатичное и располагающее в его пользу. Звали его дон Порфирио Сандос.
Обведя несколько раз вокруг себя блуждающим взглядом, больной прошептал едва внятно:
- Пить!
- Он спасен! - воскликнул доктор, поспешив подать ему питье.
- Ну, слава Богу! - прошептал асиендадо.
Пепе и Лукас Мендес опустились на колени у постели больного и воздали горячую благодарность Богу.
Сделав несколько глотков, дон Торрибио опять закрыл глаза и почти тотчас же заснул. Когда он опять пробудился, то почувствовал себя как будто посвежевшим, более спокойным и не столь утомленным, но до крайности слабым.
Была ночь; у его изголовья сидели двое его верных слуг; он узнал их и, улыбаясь, протянул им руку, чтобы выразить свою.
- Кажется, я был сильно болен? - спросил он у Пепе Ортиса.
- Вы чуть не умерли, mi amo! - с грустью ответил молодой человек.
- О, что ты говоришь, брат?! Неужели я был так близок к смерти?
- Да, пятьдесят один день вы находились в самом ужаснейшем бреду, в горячке, припадки которой были порой так сильны, что мы с Лукасом Мендесом с трудом удерживали вас, чтобы вы не разбили себе голову о стену!
Но этот благородный молодой человек не рассказал брату, с какой самоотверженностью и преданностью он ухаживал за ним, скольких, почти нечеловеческих усилий, мужества и терпения ему стоило перенести и доставить одному, без всякой посторонней помощи, из самой чащи дремучего, девственного леса до асиенды дель-Пальмар своего умирающего брата. Ведь потребовалось пройти около ста миль. Без всяких перевязочных средств, один, ухаживая за больным, как умел и как мог, охотясь, чтобы доставить себе пропитание, не останавливаясь ни перед каким препятствием, прорубая дорогу топором в этих дебрях, доступных только диким зверям, - он заботился о жизни брата. За два дня до прибытия на асиенду дель-Пальмар к нему на помощь подоспел Лукас Мендес. Это было спасением: Пепе чувствовал, что силы ему начинают изменять. Он был уже двадцать два дня в дороге, не зная отдыха ни днем, ни ночью, в постоянной тревоге за брата.
- Где мы находимся, Пепе? - спросил дон Торрибио.
- Между Хопори и Тубаком, почти у подножия Сьерры-де-Пахаррос!
- Неужели так далеко? - прошептал больной.
- Не оставаться же нам было на том месте?!
- Да, да, конечно… я сам не знаю, что говорю! Как называется эта местность, где мы теперь находимся?
- Это асиенда дель-Пальмар, одна из самых значительных во всей Соноре.
- А давно мы здесь?
- Да уже тридцать три дня!
- Уж так давно! Что же должен обо мне думать почтенный владелец этой асиенды, так радушно открывший нам двери своего дома?..
- Он рад, что нам удалось спасти вас! Доктор Мартино считает ваше выздоровление чудом; он несколько раз говорил нам, что, если бы не кровь, так сильно хлынувшая у вас тогда, вы могли умереть.
- А кто этот доктор Мартино?
- Это здешняя знаменитость, врач француз, ухаживавший за вами, как за родным сыном!
- О, я должен его отблагодарить!
- Вы скоро увидите и его и владельца асиенды. Он удивительный человек - так нежен, заботлив и предусмотрителен!
- Какой же я неблагодарный! Я даже не спросил его имени!
- Зовут его дон Порфирио Сандос.
- Что? Дон Порфирио Сандос?! - воскликнул молодой человек. - Неужели?!
- Да!
- О, в таком случае я хочу!..
В этот момент дверь комнаты тихонько отворилась, и на пороге показался сам дон Порфирио с приветливой, ласковой улыбкой.
- Замолчите! - сказал он, прикладывая палец к губам. - Вы слишком много говорите для больного, дорогой гость мой; довольно того, что вы теперь знаете, что сам Господь привел вас сюда, а когда вы совсем поправитесь, и силы вернутся к вам, тогда мы поговорим, сколько вам будет угодно. До тех пор потерпите немного, а, главное, берегите себя, не утомляйтесь, не говорите много; доктор Мартино предписывает полный покой!
- Благодарю вас, кабальеро! Я постараюсь быть послушным! - отозвался больной с многозначительной улыбкой.
Однако, выздоровление дона Торрибио затянулось на целых два месяца, - так трудно ему было оправиться от страшного потрясения.
Во все это время дон Порфирио Сандос и доктор Мартино постоянно старались развлекать больного, разговаривая с ним о всяких пустяках, но тщательно избегая серьезного разговора.
Но вот настало время, когда юноша совершенно поправился; силы вернулись, и он чувствовал себя превосходно. Теперь уже дон Порфирио не имел предлога откладывать объяснения. И вот однажды по утру он вошел в комнату молодого человека - как раз в тот момент, когда дон Торрибио оканчивал свой туалет и отдавал приказание седлать коня.
- Вы хотите ехать, сеньор? - спросил асиендадо.
- Да, дорогой хозяин, хочу немного проехаться, - я чувствую потребность в свежем воздухе и думаю, что час-другой в седле не повредит мне.
- Конечно, прогулка верхом - это замечательно, тем более до завтрака! - смеясь, заметил дон Порфирио. - Вы хотите ехать один?
- Да, за неимением компании!
- Ах, вот как! Ну, а что, если бы я поехал с вами? Что вы на это скажите?
- Вы? О, это было бы прекрасно!
- Так вы согласны?
- Конечно! Пепе, скорее, друг мой, коней дону Порфирио и мне! Вот мы с вами теперь и поговорим! - сказал он, обращаясь к асиендадо. - Я имею столько сказать вам!
- Ну, не так много, как вы думаете, сеньор! - с улыбкой возразил его собеседник.
- Что вы хотите этим сказать?
- Пойдемте, лошади ждут нас! - оборвал разговор асиендадо.
Они вышли, сели на коней и вскоре очутились в открытом поле.
Некоторое время они ехали рядом, перекидываясь ничего не значащими словами; наконец въехали в густой лес, и асиенда совершенно скрылась у них из вида.
- Куда же вы хотите заставить меня ехать? - вдруг спросил дон Торрибио. - Вы, как я вижу, имеете какую-то определенную цель.
- Да, совершенно верно, вы не ошиблись, молодой человек! - ответил, улыбаясь, дон Порфирио. - Вы изволили выразить желание поговорить со мной, и я, сознаюсь, сгораю от нетерпения побеседовать с вами!
- Так в чем же дело? Мне кажется, что здесь, нам ничто не мешает объясниться.
- Мы, индейцы, люди предусмотрительные, молодой человек, и осторожные свыше всякой меры! Мы держимся того мнения, что две предосторожности лучше одной. А так как то, что мы имеем сказать друг другу, весьма важно и не должно быть услышано никем, то я, если позволите, приму в данном случае еще и третью предосторожность.
- Какую же, дорогой сеньор?
- Позвольте мне попросить вас доехать со мной до Серро-Пеладо - это всего в одной миле отсюда! С его вершины мы будем видеть всю местность на десять миль, так что никто не сможет приблизиться к нам без того, чтобы мы его не заметили. Вы сами знаете, что стены имеют уши, а деревья имеют не только уши, но и глаза; на высотах же нас слышит только один Бог, как говорят мудрые индейцы. Что на это скажете?
- Скажу, что они правы! - смеясь, отозвался молодой человек.
- Итак, прибавим рыси, и через четверть часа мы уже будем на вершине горы!