Крик муллы, призывающий мусульман на предвечерний аср, позволил перевести дух защитникам Акко, но ненадолго – отдав должное Аллаху, сарацины вновь хлынули в атаку на крепость, которая длилась до самого вечера.
***
Раннее утро пятницы 18 мая 1291 года началась неудачно: и так неспокойный сон нарушил громкий грохот вражеских барабанов. Разбуженные защитники города вышли на стены и увидели несметные полчища мусульман под желтым флагом Магомета, точно саранча устремившихся к городу. Целый рой стрел заставил рыцарей укрыться за стенами, а арбалетчики, в ответ, косили первые ряды нападающих, на которых наступали идущие сзади. Полетели горшки с греческим огнём и снова запылали деревянные крыши, закрывая город чёрной пеленой дыма.
В ответ баллисты осаждённых разметали ряды мамелюков камнями, отрывая невезучим воинам головы, ноги, руки. Мамелюки захватили барбакану рядом с Королевской башней и ворвались на куртину, растекаясь в обе стороны, заполняя пространство между двумя стенами укрепления. Великий Магистр госпитальеров Жан де Вилье и Великий Магистр тамплиеров Гийом де Боже собрали своих крестоносцев и малой силой сумели оттеснить сарацинов до внешней стены. Оба великие мужи были ранены, отчего их атака потерпела фиаско.
Остатки отряда, под градом горшков с греческим огнём, вынужденно отступили, едва успев забрать с собой раненных. Мамелюки, захватив в это время Королевскую башню, недаром названную Проклятой, растеклись по кварталу святого Романа, истребляя всех рыцарей, которые попадались на пути. Бои продолжались возле королевского замка, а замок госпитальеров мамелюки атаковали с особым ожесточением. Несмотря на то, что маршал Матье де Клермон был тяжело ранен, он, с кучкой рыцарей-госпитальеров, продолжал сдерживать сарацинов, чтобы не допустить их в гавань. Оставшиеся жители города, вместе с раненными крестоносцами, садились на шлюпки и спешили к итальянским судам, стоящим на рейде в Средиземном море. Как назло, погода не способствовала эвакуации жителей: огромные волны и ветер для некоторых шлюпок оказались непреодолимым препятствием.
Постепенно рыцарей отряда Матье да Клермона оттеснили в Генуэзский квартал, и маршал понял, что жить им осталось всего ничего. Откуда-то взявшаяся сестра послушница, несмотря на свистящие стрелы сарацинов, бросилась к нему, чтобы поменять кровоточащую повязку на голове маршала и посмотреть рану в груди, прикрытую разорванной кольчугой.
- Оставь меня, - воскликнул маршал, оттолкнув её от себя, и показал на стоящего рядом сержанта Гуго де Монтегю, у которого с рукава стекала кровь: - Перевяжи ему руку.
- А как же вы? - спросила монашка и маршал ответил: - Мои минуты сочтены.
Пока монашка бинтовала руку сержанту, дыхание маршала стало хриплым, а в уголке губ появилась кровь. Вытирая её рукой, Матье де Клермон снял шлем, обнажая голову, а потом полез за пазуху, откуда вытащил небольшое рубиновое сердце, подвешенное на тонкий кожаный ремешок.
- Подойди сюда, - сказал маршал, подзывая монашку. Та покорно присела возле него, и он спросил:
- Как тебя звать, милая?
Девушка покраснела и быстро ответила: - Мария-Агнеса-Катрин де Морель
- Спрячь этот святую реликвию, и сохрани, - сказал Матье де Клемон, передавая Марии рубиновый кулон, и добавил: - Клянись!
- Клянусь на кресте, - сказала монахиня и поцеловала свой нательный крестик, а потом, глядя на рубиновое сердце, простодушно спросила: - А что с ним делать?
- Тебя найдут те, кому ты его отдашь, - сказал маршал, а видя недоумение на её лице, объяснил: - Когда за ним придут – ты их сразу узнаешь.
Мария хотела вытереть платочком выступившую кровь у рта Матье де Клемона, но тот отмахнулся от неё, точно от мухи и позвал своих госпитальеров.
- Доставьте её в беспечное место и охраняйте столько, сколько потребуется, - сообщил он и добавил: - Это последний приказ для вас. Исполнив его, послужите Богу и Святой церкви.
- А теперь поспешите, не то уйдут последние шлюпки, а я приготовлюсь до встречи с Богом, - произнёс Матье де Клемон, прислонившись к стене и закрывая глаза. Его окровавленные губы шептали слова молитвы, а мысли витали совсем не здесь, а там, где скоро окажется его смущённая душа. Рыцари не смели ослушаться своего маршала и отправились в Пизанский квартал, но им дорогу преградили несколько мамелюков, просочившихся запутанными улочками в тыл баррикад.
Схватка была неизбежной и сержант Гуго, без слов, опустил свой меч на шею сарацина, который хотел наброситься на него с саблей. Рыцарь Раймонд де Торн, следующий за ним по узкой улице, успел отбить пику следующего мамелюка, а огромный Дюдон де Компс зажал юркого сарацина, который, придавленный латами крестоносца, едва хрипел, злобно пытаясь всадить куда-нибудь свой кинжал.
Впереди показались ещё парочка сарацинов, и пришлось поработать мечами. Когда последнего мамелюка уложили на пыльную мостовую, Раймонд де Торн оглянулся и увидел, что Мария, монахиня, перетягивает рану на голове поверженного сарацина. Тот, оглушенный ударом, вращал белками глаз, пытаясь сосредоточить свой взгляд на лице девушке.
- Что ты делаешь? - спросил Торн у девушки.
- Рану перевязываю, - спокойно сказала Мария. Торн хотел проткнуть раненого врага мечом, но сержант Гуго удержал его руку: - Идём, нам нужно спешить.
Трое госпитальеров и монахиня скрылись за поворотом узкой улицы, направляясь к Железным воротам внутреннего рейда. Рыжий кот, до этого лениво наблюдающий за происходящим, потянулся и перепугал трёх сорок, сидевших на смоковнице, которые загалдели и направились в сторону порта. В это самое время на улочку, где обращался с Богом маршал Матье де Клемон, выскочили несколько сарацинов, которые, увидев лежащего крестоносца, посчитали его убитым и подобрали меч и шлем, а потом принялись стягивать с маршала красное сюрко с белым крестом на груди, прикрывавшее кольчугу. Очнувшийся Матье де Клемон вытащил нож на поясе и с последних сил полоснул по горлу склонившегося к нему сарацина.
- Так он живой! - воскликнул тот, кто схватил меч, и неумелым ударом отсёк голову маршалу. Но он опоздал, так как маршал в этот миг был уже мёртв, а его душа направлялась в Чистилище.
Появление ассасина Хасан аль-Каина сарацины не заметили, по-деловому снимая с убитого окровавленную кольчугу. Ассасин без зазрения совести снёс удивлённым сарацинам головы, а потом принялся обыскивать обезглавленное тело Матье де Клемона. То, что он искал, не нашлось у павшего маршала и, расстроенный этим, ассасин принялся методично обыскивать трупы убитых им сарацинов.
Поиски оказались тщетными.
Замерев на месте, Хасан аль-Каин недолго размышлял, а потом остановил взгляд на забинтованной голове маршала, которая валялась в стороне. Подняв её, он посмотрел на закрытые глаза головы, а потом повернул голову в сторону порта. Выйдя на открытое место, он увидел несколько шлюпок, которые, несмотря на большую волну, упорно двигались в сторону итальянского судна, стоящего невдалеке на внешнем рейде. Взор ассасина не мог разглядеть подробности, но монашку в белом с крестом на груди он успел заметить. Не мешкая, он завернул голову маршала в большой платок и открыто пошёл в направлении Монмюзара, который, как он знал, захватили сарацины.
Когда он появился перед шатром султан Халил аль-Ашрафа, его пропустили сразу. Вытянув кровавую ношу, ассасин схватил голову за волосы и приподнял, показывая султану. Халил аль-Ашраф посмотрел на окровавленный срез шеи и подумал: "Что же ты так неаккуратно, ассасин?" - но говорить ничего не стал, только закончил свою мысль: "Видимо, мастерство ассасинов сильно преувеличено".
Тем не менеё, приближённый эмир Китбуга аль-Мансури, стоящий за спиной Халил аль-Ашрафа, протянул Хасану поднос с горкой золотых динаров, которые тот с непроницаемым лицом забрал. Наклонившись к лицу султана, он тихо произнёс: "Бойся заговорщиков". Халил аль-Ашраф скосил глаза на своего эмира, но Хасан отрицательно покачал головой: "Он будет верен тебе до конца!" Через мгновение, быстро пятясь, он исчез, а Халил наклонился к султану:
- Повелитель, тебя что-то беспокоит?
- Всё в порядке, мой верный эмир, - ответил султан и спросил: - Как он тебе, Мансури?
- Ничего сверхъестественного, мы всех ассасинов разбили в Аламуте, - сказал Мансури, вспоминая своё монгольское детство при дворе Хулагу. "Не всех!" - подумал султан, который не прочь иметь в своём войске хотя бы сотню таких бойцов. В это время ассасин купил себе жеребца у попавшегося на глаза воина и сразу направился в сторону Тира, пуская коня в галоп.