- Скачу сей же час, честной конюший и дорогой родитель. Вот дождусь только батяни Симиона.
- Оставь его. Посоветоваться мне надобно с ним насчет здешних дел. А потом он возьмет коней, поклажу, слугу и спустится в низину.
Конюший Симион слушал, уронив голову, - он покорно отдавался на волю судьбы.
Маленький Ждер вскочил на коня и поскакал в усадьбу. На заднем крыльце в нос ему ударил аромат жареной курятины. Не успел он просунуть голову в дверь, как очутился в объятиях старой боярыни.
- Ну ка, говори, злодей ты эдакий, - накинулась на него конюшиха, - как ты осмелился свернуть в сторону и не явиться сперва сюда, к матери?
- Маманя, родненькая, побей меня, а потом выслушай. Я торопился передать батяне Симиону государево повеление.
- Слышала. Ступай за мной. Небось голоден? Но я веду тебя в эту комнату не для того, чтобы накормить, а хочу присесть. С некоторых пор ноют у меня ноги. Вот уж две недели, как не сплю по ночам. И в толк не возьму, что делать, сыночек. Позвала отца Драгомира читать молитвы. Заставила пану Киру творить наговоры, а проку никакого. Доживу до успения, так непременно отправлюсь в святой Негуренский скит. Там есть чудотворная икона, исцеляющая ломоту в ногах.
- Маманя, - проговорил Ионуц, улучив мгновение, когда она переводила дыхание, - как быть с батяней Симионом?
Конюшиха Илисафта вздрогнула и заерзала на диване, точно сидела на угольях.
- Он сказал тебе? Что он тебе сказал?
- Сказал, что любит дочку боярина Яцко.
- А я скажу тебе, родненький, что тут другое. Тут хворь, и название ей "куриная слепота". Разве он не видит, что девка не толще пальца? Обнять нечего! Волосы конопляные, щеки конопатые. Что он в ней нашел? Горе мне! Сколько забот и печали с этим сыном! Тут колдовство - любому видно: она дала ему приворотное зелье, либо прицепила к одежде коготь летучей мыши. Уж нам-то известно, как это делается. Теперь мы стараемся вызволить его, да не знаю, как добиться толку.
- Сам выздоровеет, как только она станет его женой.
- Что ты, мой батюшка! Возможно ли? Говоришь, словно дитя несмышленое. Мало того что уродлива. Тут, скажу я тебе, много и других причин. Начну хотя бы с того, что Яцко Худич - чужеземец, из новых бояр государевых. Кажись, он армянин, из тех, что приехали с Украины. Разбогател на торговле в польских землях, служил верой Штефану-водэ и дал ему в долг в тяжкую для него годину двенадцать тысяч немецких талеров. Теперь он получил свой долг сполна и с немалым прибытком. Денег у него куры не клюют… Да будь у него все сокровища земные - все равно он был и остается еретиком, Ариевым единоверцем. Хоть он и отрекся от греховной ереси и сучавский митрополит крестил его в православную веру, а все же разумно деды наши говорили: кафтан-то новый, да дыры старые. Так что эта Марушка, помимо прочих изъянов, еще и дочь армянина. Поговаривают, что она вовсе и не его дочь. Будто матушка ее по роду малороссиянка и вышла уже вдовой за Яцко и принесла ему эту дочь. Во всем остальном боярин Яцко - человек добрый и справедливый. Из любви к боярыне Анне удочерил он девочку и оказался отцом получше того, кто бросил ее вместе с матерью и оставил без призора. То был скиталец, погибший в турецкой земле. Теперь уж никто о нем ничего не ведает. Вот я тебя и спрашиваю: мыслимое ли это дело породниться с девушкой малороссийского, да еще низкого рода? Хоть бы ты, сыночек мой, помог мне разобраться. Сама я уже не в силах. Если она дочь Худича - нельзя. Если она не его дочь - тоже нельзя. Господи, владыка небесный, говорю я про себя, трудны и запуганы наши пути на этом свете! Только на том свете ждет нас праведный путь. Немало повинен во всем этом и преславный господарь наш Штефан, допустивший в свою раду пришлых вельмож. Теперь Яцко Худич - боярин в Молдове и владеет самыми большими пасеками. А раньше был простым армянским купцом. Худича князь Штефан пригрел, всячески потакает ему, а вот исконных бояр наших обидел. Иным даже головы снес. Другие от печали сникли. Так случилось с бедным пыркэлабом Албу, которого пришлось мне оплакивать. Тяжкая доля выпала молдавским высокородным боярам и вельможам. Штефан не прощает, не щадит их, хотя ими-то и держалось государство, когда князей сдувало, словно ветром. Слышала я, как вздыхает родовитая знать: покоряемся, мол, ибо князя страшимся, но вздыхаем о прежних временах, когда все было в нашей власти. Так что же скажут наши исконные бояре, услышав, что старший сын конюшего Маноле породнился с пришлым арианцем? Невозможное это дело, сыночек. Я уж велела нане Кире сделать все, что положено. А если не поможет ворожба, так захвачу с собой наговоренные восковые свечи и отправлюсь к иконе пречистой богородицы в Негуренском скиту. Спадет пелена с глаз Симиона, и он сам удивится, как это Марушка могла ему понравиться. Ты-то знаешь ее? Видел когда-нибудь?
- Не видел, маманя, и слышать о ней слышу впервые. Только знаю, что все, что ты говоришь, чистая правда. И зовут-то ее как-то не по-людски - Марушкой!
- Господь с ним, с именем! Давным-давно и у господаря Штефана была зазноба с тем же именем. Была бы девка хоть пригожа - в мать, в боярыню Анку. А то глядишь на нее и только диву даешься. Да что говорить! Все на этом свете удивления достойно. Коли дойдут мои молитвы до пресвятой богородицы и брат твой обретет покой, а ноги мои перестанут ныть, я непременно поеду в Сучаву, посоветоваться кое с кем из старых боярынь. Загляну и на подворье боярина Яцко. А коли тут замешана некая тайна, я уж непременно ее раскрою.
Маленький Ждер рассмеялся: он-то знал, что конюшиха поедет в Сучаву прежде всего, чтобы повидать сыновей.
- Ахти мне, горемычной! - жалобно произнесла конюшиха. - Остаюсь одна с конюшим Маноле, а он все больше тиранит меня. И слышать ничего не желает. Поверишь ли? Сам уже дал согласие Симиону. Раз, мол, люба ему дивчина, пускай сватается. Ха-ха! Внучат ему, вишь, захотелось! Ну, что ты на это скажешь?
Маленький Ждер счел излишним сказать что-либо. Боярыня Илисафта окинула его подозрительным взглядом.
- Уж не томит ли и тебя тайное влечение, сыночек? Откройся скорей, а то задохнешься. Братец твой тоже молчал неделями, так что стала я даже бояться за его жизнь. Тут недолго задохнуться, а то и вовсе помереть. А откроешься, сразу полегчает.
- Что касается меня, то я, благодарение богу, здоров, - рассмеялся Ионуц. - В Нямецкой крепости не видишь женского лица, - хоть с веснушками, хоть без веснушек. Порядки там монашеские…
- А в Сучаве тоже так?
- Не совсем, матушка боярыня. В крепости находится и двор государя. И дозорных смен там больше, так что можно жить в самом городе, а он знаменит своими красавицами. И да будет тебе еще известно, матушка и боярыня, что служить государю можно и в иных местах. Князь может, коли пожелает, послать нас в ратные станы - либо на угрский, либо на ляшский рубеж. Молва ходит о том, что сразу же после свадебного веселья будем готовиться идти ратью в Валахию. Для этого дела, должно быть, и призывает нас государь.
- Слышала, как же, - горестно вздохнула боярыня Илисафта. - Прежде-то у князей порядки были иные: невест своих они искали среди родичей угрского либо польского помазанника. Не сказала бы, что это мне по душе, да так исстари повелось. А тут, видишь ли, понадобилось господарю послать сватов в другую сторону, к татарской царевне.
- Что ты, маманя и именитая конюшиха Илисафта! Она внучка царьградских владык!
- Не думаю. Я слышала, что она из татарок. Иные молдаване, как известно, питают к ним слабость.
Боярыня Илисафта внезапно замолчала, прикусив губу. Затем незаметно плюнула в сторону сына, шепча слова наговора.
- Лишнее сболтнула я. Нечего тебе все знать.
- А я знаю, матушка. Уже не маленький. Дай поцелую тебе руку, Прости уж конюшим любовные прегрешения и дозволь князю взять себе жену, какую он сам пожелает.
- Верно, верно, - смирилась конюшиха. - По нраву она мне или нет - все равно Мангупская царевна уже едет в Молдову. А что ты знаешь о других татарках?
- Знаю, что говорят о конюшем Маноле. Будто родительница моя, которой я не знаю, была татаркой.
- Конюший Маноле твердит, что это неверно. Господи, владыка небесный, - вздохнула и перекрестилась боярыня, - вот они - муки мои мученические, и не легче они креста твоего на Голгофе.
Вытерев слезы, конюшиха Илисафта наконец обрадовалась приезду меньшого своего и, позабыв о ломоте в ногах, побежала за яствами и свежим хлебом. Поставив перед Ионуцем тарелку, она с удовольствием смотрела, как ловко он обгладывает куриную ножку своими белыми и крепкими как сталь зубами.
Расположившись затем на диване, она вернулась к первоначальному разговору.
- Твоя невестка Кандакия тоже в обиде на государя.
Ионуц так н не успел ответить или задать вопрос.