Самый язык ладожской деревни привлекал Прокофьева своей выразительностью, занозистостью, непосредственностью, далеко не всегда отвечающей литературным нормам и грамматическим правилам, и именно в этом находил поэт его остроту и свежесть, что по-своему отзывалось в его стихах, хотя бы в том же "Моем братеннике" ("Тырли-бутырли, дуй тебя горой!" и т. п.); такого рода словесная игра придавала иным стихам А. Прокофьева сугубо локальное, "областническое" звучание, чего мы не замечаем в более поздних его стихах.
В ладожских стихах А. Прокофьева слышится и непосредственный отклик на народные предания, былины, баллады - как старинные, захватившие его с детских лет, так и те, какие рождались на его глазах, в современной деревне. Беседуя с одной из сказительниц, своей землячкой, поэт спрашивает:
Какую запевку заводишь, старуха,
Былину какую?.. -("Вечер")
и она на его глазах слагает сказание о подвигах одного из героев гражданской войны (ее собственного сына!):
Всемирная песня поется о нем,
Как шел он, лютуя мечом и огнем!..
А когда белые пытались его переманить на свою сторону, он отвечал им:
Известно ль дроздовцам, что лед не сластит,
Блоха не глаголет и рак не свистит?
Что ж, даже и его бойцы подивились, услышав эти меткие, словно вырванные из-под самого сердца слова, такие живучие и неопровержимые, напоенные народной мудростью и властностью, - и еще отважнее ринулись в бой за свое правое дело…
Здесь образы подлинно современные и необычайно широкие ("всемирная песня поется о нем…") выписаны тем складом, какой отвечает духу и языку уже отстоявшихся фольклорных сказов и речений ("блоха не глаголет и рак не свистит…"), какие в новых житейских и исторических условиях обретают новое значение, новый смысл, новое - необычайно свежее и резкое - звучание ("известно ли белым, что лед не сластит…") - и все это придает традиционному жанру неповторимую новизну и совершенно особый склад.
Или вот другая баллада, названная "Повестью о двух братьях" и также близкая духу героических сказаний. Эти братья стали врагами: один ушел к белым, а другой, младший, - к красным. Мы можем только предугадать, чем закончится их схватка, от исхода которой зависит и судьба всей земли, - не напрасно младший ударил
…шапкой светлой
В знаменитый шар земной.
Вот почему за этой борьбой пристально следят не только люди - сами стихии земли и неба словно бы вовлечены в нее, и не случайно
Сидит ворон на дубу,
Зрит в подзорную трубу, -
наблюдая за ожесточенной и непримиримой борьбой.
Этот образ, вырванный из фольклора и по-новому истолкованный, позволяет увидеть в необычайно широкой перспективе один из эпизодов гражданской войны, придает ему особую масштабность и значительность, близкую к легендарной.
Бросается в глаза и то, что, опираясь на фольклорную традицию, поэт не ограничивался ею, а по-своему развивал ее, придавал фольклорным мотивам новое и вполне современное звучание, как это мы и видим хотя бы в стихотворении "Не ковыль-трава стояла…". Здесь легко различимы типичные для фольклорной поэтики параллелизмы и противопоставления:
Не ковыль-трава стояла
У гремучих вод -
То стоял позиционно
Партизанский взвод.
Смертельно ранен один из партизан, и вот он отправляет своему отцу "письмо-грамоту" через "верного коня", согласно старинному и воспетому во множестве народных песен и преданий обычаю, в духе которого он воспитан. Вместе с тем он чувствует неотъемлемую принадлежность своему времени, вот почему в его письмо помимо традиционных мотивов и образов входят и сугубо современные, продиктованные нашими днями:
Передай скорей отцу
Письмо-грамоту.В ней на пишущей машинке
Всё отстукано,
Что задумал сын жениться
За излукою;Что пришла к нему невеста
От его врагов…
Как видим, баллады А. Прокофьева не растворяются в потоке произведений этого жанра, весьма распространенного в свое время и пошедшего в ход с легкой руки Николая Тихонова ("Баллада, скорость голая, Романтики откос, Я дал тебе поступь и рост…"), а обладают теми качествами и особенностями, какие резко выделяют их из этого потока, сообщают им широкое значение и неповторимое своеобразие. В них слышится непосредственная и издавна знакомая народная речь, с ее идиомами, пословицами, поговорками, образной выразительностью, поразительной своей точностью, емкостью, предметностью. Но в этих стихах они обретают и новое звучание, отвечают духу нашей современности, тем балладам и легендам, какие рождались на глазах поэта и отвечали новой героике, захватившей внимание и потрясшей воображение наших творцов и сказителей своей значительностью и масштабностью.
Если первая книга избранных стихов Прокофьева называлась "Сотворение мира" (1931), то это название далеко не случайно: сотворение, о котором говорит здесь поэт, обретало в его глазах не какой-то абстрактный и фигуральный смысл, а самый что ни на есть буквальный, ибо именно так и в такой масштабности воспринимал и рассматривал поэт все то, что происходило в окружающей жизни и в чем он сам - так же, как миллионы и миллионы его сверстников и современников, - принимал самое активное участие. Это и порождает то чувство единства с ним, когда поэту представлялось, что не только он участвует в преображении мира, но и этот мир отзывается на всю область его переживаний, раздумий, стремлений и так же принимает в них самое непосредственное и деятельное участие, несет на себе их отсвет.
Той широте и неоглядности, какая раскрылась перед нашими людьми, отвечает и широта их внутренней жизни, где все может наполниться неповторимыми и многоцветными красками, звучаниями, голосами, как мы читаем в стихах, посвященных любимой:
Не приснилась мне она,
А явилась в радуге, -("На родной на стороне…")
и ради нее можно отважиться на все, даже и на то, что кажется неисполнимым:
По любому повеленью
Я достать тебе готов
Зори красного цветенья
И других еще цветов…
В таких необычайных масштабах, охватывающих просторы и стихии всего окружающего мира, раскрывал перед нами поэт свои чувства, даже и те, какие носят сугубо личный характер.
Когда он славил свою "огненно-раздольную страну", то и самые восторженные восхваления и гиперболы не были для него излишними и чрезмерными, ибо полностью отвечали его живому чувству, его внутренней широте, его радостному утверждению победы, рожденной на полях великих сражений. Это полновластно воплощалось в его стихах, определяло их внутреннее горение, безудержный в своей широте и смелости размах, все средства художественной выразительности, призванные передать всецело захватившие поэта переживания и помыслы, их высокий подъем. Вот почему, восторженно воспевая свою землю, поэт от одних, нарушающих все пределы внешнего правдоподобия, образов и сравнений сразу переходит к другим, еще более размашистым и беспредельным, - только так, полагал он, можно передать весь накал захвативших его страстей.
Обращаясь к своей земле, он задает один за другим неотступные вопросы:
Разве ты не огненная,
разве
О тебе не думают цветы:
Кто такая, красная, как праздник,
В музыке и громе?..("Кровью сердца в час необычайный…")
И отвечает на захватившие его вопросы, настойчиво стучавшиеся в сердце:
Это ты!
Выше туч, раскинутых над морем,
Молодых коней твоих дуга,
Триста тысяч дорогих гармоник
Выбегают утром на луга, -
выбегают с тем, чтобы подхватить и возвысить хор голосов, воспевающих родную страну.
Только такие крайние гиперболы могут передать и выразить чувства, переполняющие поэта и рвущиеся через все края и пределы. А если даже этого мало, поэт обращается к еще более широким и безудержным сравнениям и гиперболам:
…И тогда под ветром, бьющим
Камни, глину, мелкие леса,
Грудь морей, великих и поющих,
Поднимает к небу голоса…
К самому небу!
А если и этого недостаточно, чтобы полностью запечатлеть красоту и величие нашей страны, поэт обращается к еще более смелым образам, сравнениям, описаниям, доводя их до того предела, когда в его стихи вторгаются все стихии земли и неба - во всей их безудержности и неоглядности:
Мало? И тогда, в чаду туманов,
Никогда не видящие снов,
Не моря уже, а океаны
Потрясают землю до основ…
Вот такая "огненно-раздольная страна" возникает в стихах А. Прокофьева, чтобы покорить и захватить нас своим невероятным размахом и непобедимой красотой.
Это и определяет одну из наиболее характерных особенностей лирики А. Прокофьева, который во всем любил доходить до края, а то и хватить через край - лишь бы полностью высказать захватившие его чувства и переживания.
Само утверждение красоты и радости бытия во всей его яркости, красочности, полнозвучности стало темой и пафосом А. Прокофьева. Нельзя сказать, что у других современных поэтов мы не находим схожих тем и мотивов, но именно в стихах А. Прокофьева они воплощаются и прославляются с особенной страстностью, безудержностью, увлеченностью, что отзывается и на всем его творчестве.
Для него была очевидной и несомненной связь той эпохи, какая взывает к людям, обладающим "великолепным мужеством", с самыми основами и характером того стиха, который призван ответить ей, как это и утверждается в стихотворении "Товарищ":