Так вот и получилось, что, когда сдобренный нафталином семнадцатый век должным образом уложили в сундук прошлого, вдоль побережий Атлантики на вооруженных судах курсировало десятка два, а то и больше, шаек флибустьеров: под развевающимся на носу черным флагом с черепом да скрещенными костями и с кишащими на палубах, просто не поддающимися описанию командами из отборнейших подонков цивилизованного и полуцивилизованного человечества (белых, черных, красных и желтых), ставших широко известными как маронеры.
Конечно же, сии ветви старого буканьерского ствола не ограничивались грабежами лишь в морях Америки. Ост-Индии и африканскому побережью также довелось стать свидетелями их деяний и немало претерпеть, и даже Бискайский залив имел достаточно оснований не забывать о налетах флибустьеров.
Достойные побеги столь достойного ствола разнообразно совершенствовали родительские приемы: в то время как буканьеры довольствовались охотой единственно на испанцев, маронеры собирали урожай с торговых кораблей всех наций.
Так они курсировали туда-сюда по атлантическому побережью на протяжении пятидесяти лет: то было скорбное время для жителей прибрежных районов Новой Англии, Срединных колоний и Виргинии, перевозивших соленую рыбу, зерно и табак в Вест-Индию. Торговля стала почти такой же опасной, как и каперство, и при назначении капитанов учитывали не только то, насколько они искусны в судовождении, но и их боевой опыт.
Поскольку б о льшая часть торгового оборота в американских водах приходилась на указанных прибрежных янки, самые тяжелые и чувствительные удары обрушивались тоже на них. В порты одна за другой приходили невеселые сводки: то судно сожжено, это потоплено, другое пираты угнали для собственных нужд, еще одно полностью лишилось товаров и пришло в порт, словно пустая скорлупка. Бостон, Нью-Йорк, Филадельфия и Чарлстон - все страдали одинаково, и у почтенных судовладельцев для подсчета потерь уже не доставало пальцев на руках, так что им приходилось вести зловещие записи на грифельных досках.
В словаре Уэбстера приводится следующее значение глагола "maroon" - высаживать на необитаемом острове моряка, совершившего какое-либо серьезное преступление. Отсюда-то и пошло название "маронер", ибо высадка на необитаемом острове была у этих людей наиболее действенным актом наказания или мести. Если пират нарушал одно из многочисленных правил, которыми руководствовалась шайка, его оставляли в одиночестве на острове. Ежели капитан защищал свое судно так, что это пришлось не по душе напавшим на него пиратам, его ждала та же участь. И даже сам пиратский капитан, не угодивший своим подчиненным, например слишком строгими порядками, мог подвергнуться сему наказанию, которое он, быть может, сам не единожды применял к другим.
Процедура высадки на необитаемом острове была настолько же простой, насколько и ужасной. Находили подходящее место (обычно как можно дальше от торговых путей), и осужденного в лодке доставляли на берег. Там его высаживали на песчаную отмель, бросив рядом мушкет с десятком пуль и несколькими щепотками пороха да бутыль с водой, после чего шлюпка возвращалась на корабль, оставив беднягу в полнейшем одиночестве - бесноваться до безумия или же вязнуть в глубинах угрюмого отчаяния, пока смерть милосердно не избавляла его от мук. Лишь крайне редко о высаженном на остров слышали вновь. Быть может, порой команда шлюпки с какого-нибудь судна, случайно оказавшегося в тех местах, находила несколько костей, белеющих на песке в лучах ослепительного солнца - и больше ничего. Ну вот, теперь вы знаете, кто такие маронеры.
Несомненно, подавляющее большинство пиратских капитанов были англичанами, ибо, кажется, еще со времен правления Елизаветы I, то есть со второй половины шестнадцатого века, капитаны бороздивших далекие моря британских судов обладали врожденной склонностью ко всем авантюрам, хоть сколько-нибудь отдававших пиратством, и начиная с великого адмирала Фрэнсиса Дрейка времен войны с Испанией и вплоть до свирепого Генри Моргана эпохи буканьеров за англичанами числились самые дерзкие и лютые деяния, равно как на их совести был и наибольший причиненный морскими разбойниками ущерб.
Список английских пиратов возглавляет бесстрашный капитан Эвери, один из основателей маронерства. Образ этого человека смутен и едва различим сквозь туман восхваляющих героя мифов и преданий. Его последователи, пожалуй, превзошли Эвери в своих деяниях, однако именно он был первым из маронеров, сведения о коем дошли до наших дней.
Когда англичане, голландцы и испанцы заключили соглашение об искоренении буканьерства в Вест-Индии, некие видные граждане Бристоля снарядили в помощь сей похвальной программе два корабля - ибо их торговля несомненно несла от всяких морганов и олоне тех времен значительные убытки. Один из кораблей назвали "Герцог", и им командовал некий капитан Гибсон, а должность помощника занимал вышеупомянутый Эвери.
Они направились в Вест-Индию, где Эвери и осознал все выгоды пиратства: его до глубины души поразило, сколько всевозможных товаров можно было заполучить при весьма незначительных усилиях.
Однажды ночью капитан "Герцога", бывший завзятым любителем пунша, против обыкновения не сошел на берег, дабы утолить жажду в таверне, а втихомолку напился в своей каюте. И пока он похрапывал под воздействием спиртного, Эвери и несколько других заговорщиков неспешно подняли якорь и под покровом темноты вышли из гавани Ла-Коруньи, прямо сквозь гущу стоявшей на якоре союзнической флотилии.
Наутро качка, бряцание и стук такелажа наверху да топот ног по палубе постепенно вывели капитана из состояния сна. Возможно, какое-то время он еще лежал, снова и снова пытаясь навести в похмельном мозгу порядок и осмыслить происходящее, но в конце концов ударил в колокол, и на зов явились Эвери с товарищем. Дальше события развивались так.
- Что происходит? - рычит капитан из койки.
- Ничего, - невозмутимо отвечает Эвери.
- Что-то происходит с кораблем, - настаивает капитан. - Почему он движется? Начался шторм?
- Да нет, - отзывается Эвери, - просто мы вышли в море.
- Как в море? Я не отдавал такого приказания!
- Ну, хватит ломать комедию! Слушай, что я тебе скажу. Отныне капитан корабля - я, так что давай выметайся из каюты. Мы направляемся к Мадагаскару, сколачивать состояньице, и если хочешь прогуляться с нами - что ж, будем рады принять тебя в компанию, но только чур вести себя тихо и не лезть в чужие дела. Нет - тогда у борта есть лодка, и я высажу тебя на берег.
Еще не протрезвевший бедняга капитан не испытывал никакого желания пиратствовать под командованием своего вероломного помощника, потому собрал пожитки и отплыл на лодке еще с четырьмя-пятью матросами, отказавшимися присоединиться к остальным авантюристам.
Судно же направилось искать счастья в водах Ост-Индии, ибо наш новоиспеченный капитан был настроен по-боевому и не собирался тратить время на Вест-Индию, уже выжатую досуха Морганом и прочими менее известными буканьерами. О нет, он возьмет всё одним махом - пан или пропал!
По пути к нему присоединились два шлюпа с Мадагаскара, также намеревавшиеся вволю попиратствовать. Вместе они доплыли до индийского побережья, и на какое-то время имя капитана Эвери исчезло во мраке неизвестности. Но лишь на время, ибо затем оно внезапно воссияло во всем блеске славы. Сообщалось, что принадлежавшее Великому Моголу судно, на борту которого находились сокровища и дочь самого императора, совершавшая хадж в Мекку (моголы исповедовали ислам), столкнулось с пиратами и после непродолжительного сопротивления капитулировало - вместе с девицей, ее свитой да всеми бриллиантами, жемчугами, шелками, серебром и золотом, что находились на борту. Ходили слухи, будто Великий Могол, взбешенный нанесенным ему оскорблением через плоть и кровь его, пригрозил стереть с лица земли несколько английских поселений на побережье, вследствие чего почтенная Британская Ост-Индская компания пребывала в состоянии изрядного волнения. Слухи, разраставшиеся словно снежный ком, также гласили, что Эвери якобы намерен жениться на индийской принцессе (желала она того или нет), стать таким образом раджей и оставить пиратство как неподобающее его сану занятие. Что касается сокровищ, то по мере распространения слухов размеры их все увеличивались и увеличивались.
Разгрызя скорлупу романтики и преувеличения, мы доберемся до ядрышка истории: Эвери действительно напал на индийский корабль с несметными сокровищами (возможно, даже и с дочерью Великого Могола на борту) и захватил его, завладев таким образом огромной добычей.
Придя к заключению, что вновь выбранным ремеслом он заработал денег вполне достаточно, капитан Эвери решил удалиться от дел и на добытые средства благопристойно прожить остаток дней. В качестве первого шага к намеченной цели он надул своих мадагаскарских партнеров. Поскольку из трех судов его корабль был самым большим, Эвери не составило труда убедить их погрузить все сокровища к нему на борт. Благополучно заполучив добычу в свои руки, Эвери одной прекрасной ночью изменил курс своего корабля, и с наступлением утра мадагаскарские шлюпы обнаружили, что бороздят океанские просторы, не имея ни единого гроша из тех сокровищ, которые достались им с таким трудом и которые они теперь могли бы искать хоть целую вечность.