Ещё пара минут – и оба уже карабкаются по сходням. Я подхватываю малыша, лет трёх, может чуть больше. В глазках задор, и ни малейшего страха.
– Добло на болт? – слышу детский тонкий голосок.
– Есть добро на борт, – отвечаю под всеобщий восторг и смех на судне.
А вот и мама этого чуда… Весёлая, смешливая, бодрая.
– Вы меня помните, капитан?
– Глаза помню, – отвечаю – а вот…
– Я Ирина, из Йошкар-Олы, вспомнили? А это Константин. – Представила она мальчика. Три года прошло, как мы были у вас… с Олегом.
Вот теперь вспоминаю, – вру я, хотя ничего, кроме этих удивительных глаз не могу вспомнить.
– А пло "Чёлный Плинц" ласкажете? – вдруг выдаёт Костик. – Мама мне ласказывала, только мало…
– А мы, как раз над ним…, – говорю я, – хотя не каждый со мной согласится.
Костик ринулся к борту, и стал внимательно вглядываться в голубовато прозрачные воды залива. И надо сказать, опустился довольно низко.
К моему удивлению, Ирина, и не подумала кинуться к сыну, как это сделала бы добрая половина мамаш, если не больше. Я заметил: обычно такие мамаши резко отдёргивают ребёнка, и, конечно же, пугают. А затем, следует грубая тирада в сторону мужа, если таковой имеется.
– Не боитесь? – я это сказал спокойно, глядя в глаза Ирине.
– А чего бояться? – Ирина слегка отряхнула золотистую гриву совсем ещё девчоночьих кудряшек. Вы что же, капитан, забыли диалог три года назад? О воспитании детей?
– Честно говоря, подзабыл, – честно признаюсь я.
– Вот те на! Вы же ещё нам цитировали Гегеля, помните?
Я смутно начал что-то вспоминать.
– Вы же ещё всей нашей честной компании устроили шуточный тест! "Кто может отличить Гоголя от Гегеля?" Помните? А потом вы же цитировали Гегеля: "сущность и цель воспитания заключается в том, что бы подготовить ребенка к самостоятельной, свободной жизни".
Вот теперь я вспомнил Ирину окончательно! Ах! Какая сказочно интеллигентная была компания…
Между тем Костик лёг на борт всей грудью, и так высматривал там, на дне, обломки "Чёрного Принца", что стало довольно опасно. Я инстинктивно подвинулся к мальчику поближе, чтобы, в случай чего, подхватить мальчугана за шкирку.
– Напрасно беспокоитесь, – Ирина даже усмехнулась. – Зря, что ли мы с вами Гегеля тут цитировали? А ведь тогда я Костика только задумала.
Ирина подошла к сыну. Лукаво взглянула на меня: "…можно"?
Я пожал плечами. Я даже не успел слово вымолвить. Ирина взяла Костика в охапку, как пушинку, и строго сказала: "Константин, это опасно!"
И с этими словами, она аккуратно, и даже как то привычно – ловко бросила мальчика в море!
– "А-а-ах-х-х"! – Пронеслось по яхте.
А Константин, как колобок, плюхнулся в воду, и звонкий смех разнёсся по бухте Ласпи! Весёлый, искрящийся, заразительно – светлый детский смех!
– Иссё хацю! – услышали мы тоненький голосок.
Я сбросил обороты, и медленно, медленно, стал подруливать к мальчику. На подходе, я ринулся было к сходням, чтобы спустить их за борт, дабы "…выудить" Костика.
– Стоп, – Ирина жестом остановила меня, всё с тем же лёгким удивлением не мою реакцию… – А винт можно остановить?
– Он уже отключён, – говорю я, гадая, чему же вновь, удивляется Ирина…
Яхта медленно подрулила к Костику.
– Ну, давай, выбирайся, – Ирина поманила сына рукой. – Ну же, давай, карабкайся…
Мальчик подплыл к высокому борту и даже попытался ручонками зацепиться за скользкий борт,… но всё было напрасно.
– У вас репшнур найдётся? – обратилась ко мне Ирина.
Я мигом дал ей верёвку.
– Да нет, – усмехнулась она, – метра два, три и потоньше.
Я подал репшнур. Ирина свернула его и ловко бросила сыну.
– А зачем… – донеслось со всех концов яхты… Только Виктор лукаво и одобрительно улыбнулся. "Щас увидишь…" – только и сказал он, тепло переглянувшись с Ириной…
А в это время Костик, недолго думая, ловко обвязал себе под мышки репшнур, подплыл поближе, бросил конец маме. Бросил неловко, так, что Ирина не смогла подхватить верёвку.
– Давай, давай, – спокойно сказала Ирина, – не сачкуй…
Костик виновато, но деловито, собрал репшнур, и на этот раз точно кинул его в руки маме.
– Молоток, – только и сказала Ирина. Она не рывком, а помаленьку, вытащила Костика, и тащила так, что добрую половину усилий пришлось приложить самому мальчику…
Как только Константин слегка "очухался", был первый вопрос:
– Ну и? – Ирина строго и деловито посмотрела на сына.
– Исё хасю, – ответил Костик.
– Не правильно, – строго сказала мать.
– Стлаховка? – Костик с надеждой посмотрел в строгие глаза.
– Вот теперь правильно – именно страховка… – Она подала сыну репшнур. – На, тренируйся…
– Вот вам и Гегель, – Ирина обратилась ко всем сразу. – Надеюсь, вы меня не осуждаете…
– Нет…, – выдохнулось как то у всех сразу, восторженно и с восхищением.
– Мы ведь его в воду рожали… – сказала она уже как то тише, точно неловко ей стало за всеобщее к ней и к Костику внимание. – А что делать? – добавила Ирина. – Помните наш девиз, капитан?
– Какой? – не понял я.
– Ну как же! Если государство не думает о нас с любовью, подумаем о себе сами!
Костик в это время хмуро, но деловито возился с репшнуром. Прямо поверх спасжилета накинул страховку, и, громко соя, время от времени поглядывал на маму.
– Чё надулся, сын? – Ирина слегка отпустила напускную строгость, – на обиженных воду возят… Ай забыл?
– Воду тепель не возят, – ответил малыш, – вода в клане.
– Дай-ка, беседочный узел покажу, – Ирина протянула к Костику руку.
– Сам, – всё так же хмуро и деловито ответил Костик. Тут его взгляд переместился на меня…
– А пло "Чёлный Плинц" ласкажете?
– Ты к кому обращаешься? – вновь строго поправила Ирина, – к капитану или к стенке?
– Капитан! – уже веселее звонкий голосок вновь пролетел по судну. – "Пло Чёлный Плинц" ласкажите… позалуста…
– Ну, тут уж не отсачкуешь, смеюсь я! – Видишь Константин, вон там, на берегу куски ржавого железа?
Вся публика обратила взор на каменистый, крутой, скальный берег. Красновато – ржавые камни протянулись вдоль берега метров на сто…
Костик уже забыл про репшнур… Всё его существо уже было там, на берегу, среди ржавых, клёпаных, скрученных в консервную банку, броневых листов…
– А что это за железо? – спросила та самая девушка, что записывала всё интересное в записную книжку. Как выяснилось, звали её Надежда…
– А вот в этом-то и весь прихват, – говорю я. – А вам ещё не надоели мои сказки…
– Нет… нет… – прошелестело по яхте… – расскажите!
– Мы давно ждём вашего рассказа, – строго и требовательно добавила Стела Каземировна. – Она бросила жёсткий взгляд на своих подопечных. – Так! Внимание! Сейчас будет рассказ о "Чёрном Принце" Так! Антон! Замолк! Ну?
С этим "Ну?" Она повернулась ко мне: "…мы слушаем, слушаем…"
Не скажу, что сии тирады привнесли на судно душевности. Да что делать? И я начинаю рассказ…
– А произошла эта история в 1854 году, в ноябре месяце… Тогда на Тавриде шла война, последняя, русско-турецкая. А фактически, пол – Европы пожаловали к нам в очередной раз в "гости" В то время мальчику по имени Капитон было то всего пятнадцать лет. Этот Капитон и был прадедушкой дяди Жоры. Вот этот-то дядя Жора и поведал мне эту историю… эту семейную легенду.
"…Холодный ноябрьский ветер вот уже вторые сутки завывал в снастях парусников. Он гнал по бухте седую волнистую рябь, время от времени пронося над Балаклавой заряды града, снега, стылого промозглого дождя. Небольшая рыбацкая хижина Петра Афанасьева, старого Балаклавского рыбака, сотрясалась от каждого такого порыва, но цепко держалась, примостившись в затишке между холмов. Пётр был уже не молод, а семья была большая: трое мальчиков, и две девочки. Старшей была Илона, младшей Маринка. Мать, Катерина, работала, как и раньше, до войны – возила на тележке хворост из лесу. С войной всё изменилось в Балаклаве. Множество кораблей постоянно находились в бухте. И с холодами всё больше и больше нуждались команды в хворосте, дровах, пище. Англичане и французы злостью не отличались. Да и как то надо было жить. Пётр уже не мог ходить в море, как раньше, он хромал на обе ноги. Да и война многое поменяла… Но не всё к худшему. Если раньше хворост стоил сущие гроши, то теперь всё изменилось. Множество кораблей стояли в бухте. И с каждого вились в небо весёлые дымки. И хворост вошёл в цену.
Катерина первая поняла, как можно прокормить свою большую, шумную ораву… Она, ни слова не говоря Петру, взяла как то Илону и Капитона, и пошла как обычно в лес… И уже вечером, когда Пётр с детьми сидел во мраке хижины, молча глядя на тусклый огонёк сального светильника, дверь скрипнула… И в хижину ввалился Капитон, неся на руках целое богатство: огромный шмат свиного окорока! Англичане, почему то называли его "Бэкон". Кроме того, пол мешка муки, и свёрток диковинных "макарони", которых в Балаклаве отродясь не видывали. Что и говорить – в доме был праздник!
И так было весь октябрь.
Но чем дальше затягивалась война, тем скупее платили англичане, тем жестче становились их взгляды. За те же дрова они платили всё меньше и меньше. Да и что могла изменить Катерина… Она сама видела: плохо снабжались войска, всё громче гремели пушки у Севастополя. И англичанам приходилось выбирать между голодом и холодом, ибо чем больше раздували ветры зимние шторма, тем хуже было снабжение армии.