– А вот нам и исторический шанс не быть рабами! – Засмеялся Серж. Я тоже начал с продажи собственного дома… И не жалею. Хотя, признаться, не раз по лезвию ножа шёл…
– Если людям негде жить, негде лечиться, негде учить детей, это по вашему, нормально? Тем более что всё это у нас было ещё вчера… Кто вас уполномочил с помоями выплескивать и младенцев? – Юноша явно обозлился на Сержа.
Наступила неловкая пауза. Получалось, что Серж, тот самый капиталист, против которых у нас уже была ужасающая гражданская война… и совсем недавно.
Все устремили взор на Сержа.
– Ты, знаешь, друг, – Серж не знал имени юноши, – ты, наверное, решил, что я и есть тот самый капиталист, что за 200 процентов продаст родную маму? И ты думаешь, я не понимаю, чем чревато расслоение людей на сверхбогатых, и нищих?
– А отчего, же вы так рьяно ратуете за власть сильных? Они почти всегда аморальны. Загляните в Интернет… Они уже показали себя… и не раз…
Серж глубоко задумался… Все тоже замолчали. Тишина воцарилась на судне.
Только вода слегка шумела о борт, да ветер начал петь едва уловимую песню свою в снастях. Небо нахмурилось. И ветер сменил направление. Пришлось убрать и грот. Мы пошли только на стакселе.
До конца прогулки Серж не проронил больше ни слова…
Губанов
Итак, я стал счастливым обладателем SABBа. На мою попытку заикнуться о деньгах, Серж только усмехнулся… "Сиди вже" – только и сказал.
Но так как мотор этот тонул, пришлось его отдать на полную профилактику.
Так что у меня выдалась неделька чисто на "Гикию" Без всяких болтов и гаек. А надо сказать, расхристалась она у меня донельзя!
В это осеннее утро мне повезло: рыбаки убрали свои сети с широкого лесхозовского причала. И я быстренько раскинул свои паруса. А надо сказать денёк был сказочный. Утро, слегка туманное, подарило тёплый мягкий бриз. И сразу всё вокруг засияло золотистыми солнечными лучами. И море пахло морем. Это, наверное, от того, что рыбаки убрали сети, и аромат морских глубин впитался в доски причала.
После прошедшего шторма причал наш уцелел, в отличие от причала спасалки. И не только уцелел, но и стал кристально чист и вымыт волнами и ветром. И прогрет октябрьским ласковым солнцем. Когда же улучшать свои паруса, если не сегодня? Классическое яхтенное вооружение явно было не по нутру "Гикии", и она всячески противилась этому. Она как бы говорила мне: "Ну, неужели ты не видишь, я же маленькая шхуна 19 века! Поставь вооружение шлюпа на одной рее, и всё пойдёт как по маслу!"
Так оно и вышло. Я испытал это, казалось бы устаревшее вооружение, и "Гикия" полетела как ласточка. Но чтобы всё работало на "ять", надо было сделать уйму подгонок, вплоть до полного перешивания стакселя. Чем я и занялся. Работа кропотливая, стежок за стежком, цыганской иголкой.
Да это и не малое удовольствие… Сидеть так, никуда не спеша, тихо и качественно делать простое моряцкое дело… Вокруг суетятся рыбаки. Каждый тянет свою лямку. И тянет с удовольствием. И все уважают работу друг друга.
Всё бы хорошо, да есть одно "но". Я уже вторые сутки голодный, как волк. Всё как то не до еды было: все деньги из заначки пришлось отдать за ремонт двигуна. Но сама мысль о решённой проблеме грела душу. А хороший двигатель, это вопрос не праздный. А в море, это вопрос "быть или не быть".
– "А я увидел сверху, – откуда то из-за спины послышался голос Володи Губанова, – только Серж Пират может тут чинить свои паруса. Да ещё и алые".
Я поднял взор. Сзади, на фоне Генуэзских башен, нарисовался силуэт… Ну, конечно же! Это Губанов!
Я, признаться, очень обрадовался его приходу.
– Привет, Вовка!
– Шикарно выглядишь! – Губанов искренне расцвёл в улыбке. – Тельняшка, бандана, чёрные пиратские штаны… – А ты, какими ветрами? – Я пригласил Губанова на "Гикию".
– Прости, браток, угостить не чем. – Извиняюсь я, помня мою голодную ситуацию. – Этим ты меня не удивишь… – Он с любопытством осмотрел камбуз, спаленку, салон.
– А не хошь ли проветрить мозги? А? Бриз-то сегодня, каков?
– С радостью! – Я свернул паруса, сложил в сундучке парусные причандалья…
– Рванули?
– Вот так тут всё и оставишь? – Удивился Владимир.
– Лёгко, – отвечаю.
– И всё будет цело?
– Как в банке. – Говорю я. – Ещё ни одна нитка не пропала. Рыбаки народ сурьёзный…
– Приятно, – удивился он. – Хорошо устроился, Серега! Помню, прошлый раз тут у тебя народу была уйма! Я даже не стал подходить… Коммерцию боялся сбить. А сейчас, смотрю, пусто?-
– Есть такое дело. – Говорю, – Давай лучше о приятном.
– А впереди зима, ремонт, поборы, паразитов, вон сколько развелось! Настриг чё за лето?
– Моя рыба другая, – говорю, – сам знаешь…
Хотя, Володя, как всегда прав. Впереди зима, и никого не интересует "твоя рыба" Гони деньги!
Мы вышли на набережную. Губанов куда то исчез. Не в прямом смысле, конечно. Он как то изолировался от мира. Только потом я догадался, что звучало в этот момент в душе поэта Губанова: "…вдохни Балаклавского бриза глоток…" – эта строка как молния пронзила его сознание. И он понял, что это означало… Это было начало, может быть начало лучшего его стихотворения…
От восторга, от страха забыть, от важности этих слов, сердце гулко забилось в груди, отдавая в висках… И вторая строка сошла, точно спустилась с небес: "…и вена тугая ударит в висок… строкой золотого размера, раскатистым слогом Гомера…"
"Боже мой, как хорошо…, – подумал Губанов, – и откуда я это мог знать? Верно, откуда-то с неба приходят эти строки… "раскатистым слогом Гомера…" Лучше, просто невозможно и сказать… не забыть бы… только бы ни забыть!"
И он повторил ещё раз мысленно:
"Вдохни Балаклавского бриза глоток,
И вена тугая ударит в висок,
Строкой золотого размера,
Раскатистым слогом Гомера…"
– Пирожки, беляши, самса, караимские…, – прямо в ухо закричала бабуля с сумкой и термосом через плечо. Да, ситуация! Я голодный как волк, гуляю с поэтом Губановым, и денег ни копейки! "…Ох, и заточил бы я сейчас этот беляшок!" – эта моя мысль оттеснила все остальные…
На мою радость, Вовка подплыл к бабуле, и купил, правда, как то механически, три беляша!
А беляши были смачные на вид! Золотистые, сочные, мясистые… И аромат их заманчиво щекотал ноздри…
"Молодец. Губанов, – подумал я, – взял три беляша, и обо мне не забыл…"
Мы пошли дальше. Нас окружила компания туристов, невесть откуда взявшихся тут в конце октября… Губанов был всё так же задумчив. И так же задумчиво он съел свой первый беляш.
Мы поговорили о плохом сезоне. О базе подводных лодок, бездарно разоренной властями, о нищете людей…
"…Надежды не будет, зови не зови…" – эта новая строка легла сама собой. Легла, как выплыла из темноты подводного, скального туннеля. "…Мы долгие годы не вторим любви…"
– А помнишь Куприна, Вовка, какая интересная тогда была жизнь… Вот здесь была кофейня Ивана Юрьича…
– И она ещё освещена была двумя висячими фонарями "молния"… Помню, читал "Листригонов" не раз.
И тут он опять, как бы выключился…
"…Погасли огни золотые…" Губанов увидел воочию и Куприна, сидевшего в рыбацком плаще за столиком в кофейне Ивана Юрьича. Сквозь решетчатые окна кофейни, ясно просвечивались фигуры Юры Паратино, Христо Амбарзаки. И два фонаря "молния", точно две золотые звезды, то вспыхивали за решёткой окна, то притенялись, заслонённые чьими то широкими спинами…
"…Погасли огни золотые… и наши причалы пустые…" – эти строки, как уже бывало не раз, легли сами собой с небес… Теперь главное было не забыть всё, что так невероятно родилось из тёплого Балаклавского бриза и тихого неспешного разговора. Главное – не забыть. Не забыть оба стиха… как же там?
"…Вдохни Балаклавского бриза глоток…"
Губанов благополучно доел второй золотистый беляш. Это меня слегка удивило. Я подумал: "…а и действительно… я ведь в походы с Володей не ходил… мало что о нём знаю, кроме того, что он гений поэзии, великолепный композитор, и талантливый бард… Но голод, всё же не тётка! Но, с другой стороны, и столь приятная беседа для меня – ценность великая. Да и реальность весьма редкая… – подумал я. – Наверное, Губанов увлёкся Куприным, а третий беляш, уж точно для меня…"
Заговорили о 19 веке, о том, какую мощь литературы, поэзии, живописи, вообще культуры подарил он всем нам, потомкам Великой Российской империи.
"Куда уж нам, недостойным наследникам великой матери – Руси… так, шпана…" – обидно было сознавать это и мне, и Губанову.
Тут он вновь как бы исчез…
"…Но песенку сложит грядущий поэт… в ней чистое сердце и светлый завет…" – это было ключом всего разговора. – Ну, да, не всё ещё потеряно… Красота спасёт мир".