обычно, следовала небольшая передышка, во время которой юный Гуго де Пейн, как и
другие оруженосцы графа, успевал пообедать остатками блюд с графского стола.
Гуго не любил все эти свои обязанности прислужника, но такое обучение дворян
было принято в ту пору повсеместно, и он мирился с этим, а потому исполнял все
порученное прилежно. От старших он слышал не раз, что обучение дворян у графа
Шампанского еще очень мягкое, по сравнению с дворами других государей, более
молодых и энергичных. Например, Тибо не требовал от оруженосцев спать на полу
поперек входа в его покои, потому что покои графа всегда, и днем, и ночью, охраняли
несколько седых опытных ветеранов, преданных старому графу еще с его молодости.
После обеда старый граф Тибо почти всегда занимался делами: он судил
подданных, принимал просителей и посланцев знатных сеньоров, своих и чужих
вассалов, иностранцев, а то и гонцов самого Филиппа, короля Франции. Правда,
застарелый конфликт между Капетингами и домом Блуа до сих пор мешал
налаживанию хороших отношений с короной. Еще отец Тибо, граф Эд-второй де Блуа
был серьезно обижен на короля Роберта Благочестивого и выступал против монарха с
оружием в руках. Да и сам Тибо в молодости не избежал открытого противостояния с
королем Генрихом-первым. Поэтому в старости граф Тибо вел самостоятельную
политику, подчиняясь королю лишь формально. Он сам принимал решения, взимал
налоги и устанавливал законы на своей территории. Будучи обученным грамоте, он
самостоятельно писал указы на норманно-французском языке, всегда заранее
обсуждая их содержание с советниками.
Граф сразу заметил что единственный сын владетеля Пейна обладает смирным от
природы нравом и, к тому же, обучен грамоте. Постепенно пожилой граф начал
использовать эти качества мальчика себе во благо. Поэтому юного Гуго де Пейна
часто заставляли присутствовать во время деловых занятий его господина. Мальчику
приходилось подавать сюзерену то чистую бумагу, то чернильницу, то чинить перья
для письма. В последние годы Теобальда де Блуа начало подводить зрение. Он видел
все хуже и все больше нуждался в толковом помощнике. Граф все реже отпускал от
себя мальчика, все чаще просил его читать неясные места в документах и в старинных
книгах из своей библиотеки. А еще граф все чаще диктовал ему свои указы и письма
или повелевал переписывать бумаги.
В то время, как его сотоварищи по военной учебе спали после обеда, а потом
упражнялись во дворе замка с булавами или тяжелыми копьями, Гуго все чаще стал
проводить вторую половину дня подле графа. Товарищи, конечно, подсмеивались над
ним, называя де Пейна книжным червем. Но, на самом деле, они просто завидовали
ему, поскольку исключительное положение Гуго объяснялось просто - его
сверстники, хотя и преуспевали в военном искусстве, не были способны прочесть
даже несколько слов на своем родном языке. Писать они, кроме Андре де Монбара,
тем более не умели, а уж латынь и греческий не знали не только пажи и оруженосцы,
но и многие взрослые заслуженные рыцари шампанского двора. Самому же юному де
Пейну переписывать бумаги нравилось гораздо больше, чем без толку махать булавой,
хотя вольная военная жизнь всегда казалась ему гораздо более привлекательной,
нежели скучное однообразное существование придворных сановников и ученых
монахов.
К исходу каждого дня мальчик очень уставал. А длинными зимними вечерами
одиночество наваливалось на Гуго, и он спасался только чтением книг, которые
украдкой брал из библиотеки графа, редчайшего собрания для того времени, когда
неграмотными, почти поголовно, были даже самые знатные люди.
Старый граф прожил бурную жизнь. Но, в отличие от многих сильных мира,
Теобальд де Блуа в пожилом возрасте предпочел ведение дел развлечениям и поэтому
почти никуда не выезжал из своей резиденции. Даже соколиная охота - излюбленное
занятие почтенных сеньоров - случалась на удивление редко. Но если какие-то
выезды все-таки и происходили, то и они диктовались лишь политическими и
деловыми интересами графа, а отнюдь не его прихотями. Например, если возникала
опасность войны, граф, несмотря на свой возраст, выступал во главе войска, и сам
следил за состоянием почти что каждого своего солдата. Люди его всегда были
хорошо вооружены и вовремя накормлены. Наверное, поэтому армия графа
непременно побеждала во всех конфликтах на границах Шампани, Блуа и Шартра. А к
завоеваниям чужих земель старый граф Шампанский, казалось, и не стремился: его
владения и так были весьма обширны.
Вообще, в понимании мальчика, граф Теобальд де Блуа был олицетворением
благородства. Именно таким по мнению Гуго де Пейна - строгим и справедливым,
занятым судьбами своих поданных - и должен был быть настоящий знатный сеньор.
Высокая и стройная, несмотря на годы, фигура графа излучала спокойное
достоинство. Даже без парадных одежд и произнесения громких титулов по манере
держаться и говорить все видели, что этот пожилой человек хорошего воспитания,
незаурядного ума, умудренный большим жизненным опытом и, к тому же,
обличенный властью и знающий себе цену. Правда, военный наставник де Пейна,
рыцарь Арнольд де Валиньи такое мнение не разделял. Он считал, что их сюзерену не
хватает мужества по-настоящему выступать против соседей, когда их давно следовало
бы как следует проучить за постоянное нарушение границ и наглые набеги на
приграничные земли. И вообще, граф уже слишком старый и немощный, ему тяжело
ездить верхом, вот он и сидит почти безвылазно в своем дворцовом замке.
С каждым годом граф видел все хуже и тем больше нуждался в услугах
помощников. Гуго исполнилось пятнадцать лет, и за те четыре года, которые он к
тому времени уже провел в резиденции графа, де Пейн освоил все премудрости
секретарской работы, помогая шамбеллану и нотариусу графа, пожилому итальянцу
Альберту Габано. Вот где пригодились знания, полученные в детстве от ученого
монаха Аквиора! Много читая графу вслух, переписывая документы, составляя вместе
с нотариусом указы и письма, Гуго дополнял и свое собственное образование.
Во дворец графа постоянно наведывались очень разные люди. Среди
посетителей встречались и монахи, закутанные в серые плащи с низко надвинутыми
капюшонами, скрывающими лица, и богато одетые иноземные купцы, и обедневшие
дворяне, и представители высшей церковной власти, и суровые рыцари из дальних
краев, и звездочеты-астрологи в странных колпаках, и странствующие проповедники,
на вид совершенно нищие и оборванные, и, даже, еврейские мудрецы - знатоки
древних писаний. Всем им отводили гостевые комнаты, всех их кормили, и со всеми
ими граф обходился весьма любезно и беседовал наедине в своих личных покоях.
Юному Гуго было очень любопытно узнать, о чем же говорит Теобальд де Блуа со
своими таинственными гостями. И однажды зимой ему удалось случайно услышать
отрывок весьма непонятного, но очень интересного диалога.
Накануне в резиденцию графа прибыл очередной гость. Это был пожилой
важный еврей в черном плаще и в огромной медвежьей шапке, под которой
находилась совсем маленькая черная шапочка, прикрывающая только макушку, и эту
маленькую черную шапочку приезжий никогда не снимал. За обедом и за ужином он
ел какую-то особую, специально для него приготовленную, пищу.
После ужина граф пригласил гостя к себе в библиотеку. Когда Гуго уже собрался
лечь спать, в его комнатенку неожиданно явился один из доверенных слуг Теобальда
де Блуа, старый кравчий Этьен, и передал, что граф требует его к себе. Этьен провел
юношу мимо охраны к личной библиотеке графа, и пропустил Гуго внутрь, сам, при
этом, оставшись снаружи.
Гуго всегда поражался роскоши этой комнаты, выпадающей из общего
простого убранства графского дворца-замка, полы в котором были, как и всюду в
рыцарских жилищах того времени, застланы тростником, а мебель казалась
вырубленной топором нетрезвого плотника. Но здесь, в библиотеке, присутствовал
маленький кусочек какого-то другого, неведомого еще Гуго мира. Вдоль одной из
стен, той, в которой была дверь, тянулись высоченные полки из благородного
красного дерева, снизу доверху уставленные тяжелыми фолиантами и деревянными
коробочками с пергаментными свитками внутри. Напротив, между двух высоких
узких окон висели огромные гобелены со сценами из жизни Карла Великого, а сами
окна были остеклены кусочками разноцветного стекла. В углу, около одного из
каминов, направо от входа, размещался большой письменный стол, покрытый
зеленым сукном, всегда заваленный свитками пергамента и раскрытыми книгами.
Второй камин, находящийся напротив первого в противоположной стене, был
окружен диковинными предметами. Справа и слева на полу стояли позолоченные