- Поговорим немного, - сказал Ксенофонт, выведя подростка во двор и присев на каменное кресло. Сейчас афинянин был одет в длинный темно-синий плащ поверх белой льняной туники и ременные сандалии из превосходной кожи, доходящие ему до икр. И все же он и сейчас выглядел солдатом до мозга костей. Он держал меч Леонида, который вложил в руки Пармениона.
Юноша положил его сбоку, даже не взглянув. Ксенофонт кивнул.
- Он будет значить для тебя много больше в будущие дни. Только дай время. Ты молод, Парменион, и жизнь припасла немало невзгод. Но никто никогда уже не прикоснется к тебе так, как она. Однако ты смышленый парень и знаешь, что все люди умирают. Я говорил с твоей соседкой о матери; она тяжело болела.
- Я знаю обо всех ее болях. Знаю о ее борьбе за жизнь. Я хотел… Я хотел построить что-нибудь для нее. Дом… Не знаю. Но я хотел сделать ее счастливой, дать ей то, чего она желает. На рынке была ткань, которую она очень хотела, окаймленная золотым шитьем; сияющая ткань, из которой можно было сшить платье для царицы, как говорила она. Я украл ее. Но она вернула ткань назад. У нее не было ничего.
Ксенофонт закачал головой.
- Ты слишком мало видишь: у нее был муж, которого она любила, и сын, о котором заботилась. Думаешь, она хотела большего? Хм, да, возможно, хотела. Но этот мир коварен, Парменион. Всё, что может ждать от него мужчина - или женщина - это лишь малую толику счастья. Как сказала твоя соседка, твоя мать была счастлива. Она ничего не знала о твоих… неурядицах… с другими юношами. Она пела, смеялась; танцевала на празднествах. Да, она мертва - и больше не споет. Но также и боли больше не почувствует. Она не состарилась, не увяла и не пережила собственного сына.
- Зачем ты пришел сюда? - спросил мальчик. - Ты мог бы просто отправить меч.
Ксенофонт улыбнулся:
- Конечно, мог. Пойдем со мной в дом, Парменион. Мы поужинаем, и ты расскажешь мне о своей матери. Важно, чтобы мы поговорили о ней и вознесли по ней наши молитвы. Тогда боги узнают, какой замечательной женщиной она была, вознаградят ее прекрасным вином - и платьем из сияющей ткани, окаймленной золотым шитьем.
- Я не хочу ее покидать, - проговорил Парменион.
- Слишком поздно, она уже ушла. Теперь ее должны приготовить к похоронам, и мужчина не должен видеть женские таинства. Идем.
Парменион вышел следом за военачальником из дома, и они прошли в молчании по Выходной Улице и дальше, за рынок, к большим домам спартанской знати.
Дом Ксенофонта выглядел незнакомо без толпы и песчаной площадки во дворе. Узор из фиолетовых цветов был повсюду, и слуга зажег несколько ламп, чтобы осветить двор. Ночь была тепла, а воздух тяжел, и Ксенофонт слушал историю Пармениона о жизни его матери.
Слуги принесли разбавленное водой вино и снедь, и двое мужчин сидели так вместе наедине в ночи. Наконец Ксенофонт провел Пармениона в малую комнату в глубине дома.
- Спи спокойно, мой друг, - сказал военачальник. - Посмотрим, что будет завтра.
Ксенофонт остановился в дверях: - Скажи, молодой человек, - вдруг спросил он, - почему ты пришел последним в Большом Забеге?
- Я совершил ошибку, - ответил Парменион.
- Которую сам допустил?
Парменион вновь увидел лицо старика, отчаяние в его глазах…
- Нет, - сказал он. - Некоторые вещи важнее победы.
- Постарайся запомнить это, - проговорил афинянин.
***
Тамис сидела подле умирающего огня, глядя, как тающие тени танцевали на белых, нависших над головой стенах маленькой комнаты. Ночь была тиха, если не считать сухого шороха листьев, когда ночной ветер что-то нашептывал в деревья.
Старая женщина выжидала, прислушиваясь.
Я не ошиблась, сказала она себе, нисколько. Ветка застучала ей в окно, едва бриз усилился, огонь вытянулся в тонкую линию, затем угас. Она добавила сухих прутьев в пламя и накинула свою тонкую шаль на плечи.
Ее веки тяжелели, усталость растекалась по телу, но она по-прежнему сидела, и дыхание ее было прерывисто, а сердцебиение - сбивчиво.
Когда темень ночи сгустилась, она услышала приближающегося коня: медленный, ритмичный перестук копыт по твердой, выжженной солнцем земле. Со вздохом Тамис заставила себя подняться, взяв с собою посох и пройдя к открытой двери, где остановилась, глядя на силуэты деревьев.
Звук доносился теперь много ближе, однако никакой лошади видно не было. Закрыв глаза своего тела, она открыла глаза духа и увидела высокого, белого жеребца, пересекшего двор, чтобы остановиться перед нею. Это был огромный скакун, почти восемнадцати ладоней в высоту, с глазами опалового цвета.
Тамис вздохнула и сбросила шаль, надев вместо нее накидку из серой ткани и застегнув ее на плечах бирюзовой брошью. Оставив дверь открытой, она вышла в ночь в сторону города, и призрачный конь отправился следом.
Ее мысли были мрачны, пока она держала путь через полупустую торговую площадь, стуча посохом по мостовой. Мать Пармениона была хорошей женщиной, доброй и разумной. И ты убила ее, шепнул голос в ее голове.
- Нет, я здесь нипричем, - сказала она вслух.
Ты позволила ей умереть. Это не одно и то же?
- Многие умирают. В ответе ли я за все смерти?
Ты хотела, чтобы она умерла. Ты хотела, чтобы ребенок страдал в одиночестве.
- Чтобы сделаться сильным. Он - надежда мира. Ему одному суждено одолеть Темного Бога. Он должен стать могучим мужем.
Голос умолк, но Тамис знала, что не была убеждена до конца. Ты стареешь, сказала она себе. Нет никакого голоса. Ты говоришь сама с сбой, и такие споры бессмысленны. "Я говорю голосом здравого смысла", - сказала Тамис. - "А это говорит голос сердца".
И внутри тебя нет места для такого голоса?
- Оставь меня! Я делаю, что должно!
Несколько человек сидело рядом в свете луны, развлекаясь игрой в кости. Некоторые из них воззрились на нее, когда она проходила мимо, а один даже поспешно сотворил рукой знак Круга, чтобы оградиться от зла. Заметив жест, Тамис улыбнулась, а потом выкинула этого человека из головы.
Подойдя к дому Пармениона, она закрыла глаза, и ее дух вошел внутрь, проникая в смертный покой, где Артема лежала замотанная в похоронные покровы. Но того, что искала Тамис, здесь не было, и она вернулась в свое тело. Осторожно шла она вдоль залитых лунным светом улиц, сопровождаемая белым жеребцом, пока не остановилась у ворот во двор дома Ксенофонта. Вновь ее дух выплыл, проникая в дом, вверх по лестнице в малую комнату, где лежал Парменион, погруженный в сон.
У постели там стояла тонкая фигура, белая и прозрачная, как скульптура из тумана, бестелесная и мерцающая. Тамис почувствовала внутри этой комнаты запредельной силы чувства: любовь и разлуку, и щемящую боль разбитого сердца. Сон Пармениона заставил его громко застонать, и фигура замерцала. Тамис почувствовала смятение и боль. Тонкая рука протянулась к мальчишке, но не смогла прикоснуться. "Время пришло", - прошептала Тамис.
"Нет", - одинокое слово повисло в воздухе, не отказ, а разочарование.
"Он не сможет увидеть тебя, даже если проснется. Идем. Я отведу тебя".
"Куда?"
"В место, где ты сможешь отдохнуть".
Фигура повернулась назад к кровати. "Мой сын".
"Он станет великим человеком. Он избавит мир от тьмы".
"Мой сын", - повторил призрак, словно не услышал слов жрицы.
"Ты более не принадлежишь этому миру", - сказала Тамис. - "Поспеши попрощаться с ним, потому что близится рассвет".
"Он выглядит таким потерянным", - прошептал призрак. - "Я должна остаться, чтобы успокоить его". Туман сгустился, черты Артемы проступили четче. Она повернулась к Тамис. "Я узнала тебя. Ты ясновидящая".
"Да".
"Почему ты хочешь забрать меня от сына?"
"Ты больше не принадлежишь этому миру", - повторила Тамис. - "Ты… умерла".
"Умерла? Ах да, я помню". Тамис замерла, увидев постепенное зарождение понимания, которое исходило от привидения. "И теперь я никогда не обниму его вновь. Я не вынесу этого!" Тамис отпрянула от негодования в глазах Артемы.
"Следуй за мной", - велела она и вернулась в свое тело. Некоторое время она стояла молча за воротами, пока наконец призрачная фигура не вышла во двор.
"Ты сказала, он будет великим человеком", - сказала Артема. - "Но будет ли он счастлив?"
"Да", - солгала Тамис.
"Тогда я спокойна. Воссоединюсь ли я с его отцом?"
"Не могу сказать. Туда, куда умчишься ты, мне нельзя. Но я буду молиться, чтобы все было так, как ты решила. Доверься коню, ведь только он знает Тропы Мертвых, и он отнесет тебя безопасно".
Туманная фигура вскочила на спину жеребца. "Присмотришь за моим сыном?" - спросила Артема. - "Будешь ему другом?"
"Я буду смотреть за ним", - пообещала Тамис. - "Я прослежу, чтобы у него было все необходимое, чтобы встретить свою судьбу. Теперь отправляйся в путь!"
Жеребец поднял голову и зашагал к кладбищенскому холму. Тамис смотрела вслед, пока он не скрылся из виду, потом пошла назад и села на мраморное сидение.
Но будет ли он счастлив?
Вопрос тяготил ее, превращая печаль в ярость.
"Сильные не нуждаются в счастье. Он познает славу и честь, и его имя будет с трепетом произноситься устами всех племен. Грядущие поколения познают счастье благодаря ему. Не достаточно ли этого?"
Она посмотрела вверх на окно комнаты Пармениона. "Этого должно быть достаточно, стратег, потому что это всё, что я могу тебе дать".