***
Парменион свесился в седле, взяв Дераю за руку и усадив за собой. Потом он тронул коленями лошадь и направил животное по направлению к деревьям.
Через считанные минуты навстречу им галопом выехал Патроклиан, сопровождаемый Леонидом и остальными. Парменион вытянул руку, и рыжебородый спартиат натянул поводья, едва Дерая сошла на землю.
- Что здесь произошло? - потребовал объяснений Леонид, проталкиваясь вперед.
- Парменион и другие перекрыли дорогу, - сказала Дерая. - Он убил одного из их разведчиков, потом договорился, что позволит им свободно проехать, если они отдадут меня.
- Что за "другие"? - спросил Патроклиан.
- Лучники, должно быть, - сказала Дерая. - Он грозился поубивать всех налетчиков, если только они меня не отпустят.
- Где же эти другие воины? - Патроклиан воззрился на Пармениона. - Я бы хотел их отблагодарить.
- Их нет, - ответил Парменион. Пустив своего скакуна вперед, он проехал через отряд и спустился по осыпающемуся склону туда, где ждал обоз. Передав колчан и лук Тинусу, он достал из-за сиденья слуги кожаный мех с водой и стал жадно пить.
Подъехал Ксенофонт. - Ты хорошо действовал, стратег. Мы нашли след, где колонна повернула на юг, но опоздали бы, не перекрой ты им дорогу. Я горд за тебя. - Он протянул окровавленную стрелу Тинусу. - Это был отличный выстрел в основание гортани, пробивший дыхательное горло и застрявший в спине. Великолепный выстрел!
- Я метил в грудь или живот, но переоценил упреждение.
Ксенофонт хотел что-то сказать, как вдруг заметил, что у Пармениона задрожали руки. Он посмотрел в лицо молодому человеку, которое не выражало никаких эмоций, однако кровь отхлынула от него.
- Ты в порядке? - спросил Афинянин.
- Голова кружится и в глазах мелькают огни.
- Мы остановимся здесь лагерем, - объявил Ксенофонт. Парменион спешился и прошел несколько шагов, прежде чем упасть на колени, и его вырвало. Затем он встал и втянул мощный глоток воздуха. Ксенофонт принес ему мех с водой, и он прополоскал рот. - Теперь тебе лучше?
- Я дрожу как лист под штормовым ветром - поверить не могу. Там я был так спокоен, а теперь веду себя словно напуганное дитя.
- Там была работа для мужа, невозмутимого мужа. Со стальными нервами, - заверил его Ксенофонт. - Это никак не связано с нынешним состоянием.
- Я чувствую, словно в моей голове огненные копья. Я еще не знал боли сродни этой, - Парменион сел на землю, опершись спиной на колесо обоза. - И свет жжет мне глаза. - Тинус соскользнул с обоза, укрыв Пармениона от солнца широкой соломенной шляпой. Боль росла, и Парменион обрушился во тьму.
***
Парменион просыпался ночью несколько раз, но его голова была словно наполнена пылающим светом, несущим агонию и тошноту. Усилием воли он возвращался в обитель сна. Когда он окончательно открыл глаза, отсутствие боли показалось блаженством. Он лежал в прохладной комнате с зашторенными окнами и мог слышать приглушенный шум беседы где-то за выбеленными стенами. Он привстал и обнаружил, что его левая рука перевязана, хотя не мог припомнить, чтобы его ранили.
Кто-то пошевелился на стуле на другом конце комнаты, и вот некий мужчина встал и подошел к нему. Он был низкоросл и худощав, с жидкими седыми волосами. Он улыбался.
- Боль прошла, верно? - спросил мужчина глубоким веселым голосом, несвойственным столь хилому телу.
- Да, - подтвердил Парменион. - Что случилось со мной?
- Мир, - ответил мужчина, усаживаясь на кровать рядом с ним, - состоит из четырех элементов: земля, воздух, огонь и вода. Но они содержатся в гармонии волей богов. Как я понимаю, ты столкнулся с делом, требующим исключительной отваги. Ты подвергся жесточайшему потрясению. Это вызвало избыток огня внутри твоей системы, разгорячив кровь и нарушив гармонию. Горячая кровь попала тебе в мозг, вызвав сильную боль и тошноту.
- И ты пустил мне кровь, - сказал Парменион, касаясь повязки у себя на руке.
- Да. Общеизвестно, что это понижает давление. Если тебе станет плохо, я повторю процедуру.
- Нет, я чувствую себя хорошо.
- Замечательно. Я сообщу военачальнику, что ты поправился. Но тебе было бы лучше очиститься, молодой человек; так будет безопаснее.
- Я уже в порядке, правда. Боль прошла. Я преклоняюсь перед твоим искусством.
Маленький человек улыбнулся. - Сказать по правде, у меня лучше выходит обрабатывать раны, но я учусь, - признался он.
- Со мной всегда будет так, когда я буду сталкиваться с опасностью?
- К сожалению, да. Я знаю многих, кто страдал такими головными болями. Но приступы обычно редки и происходят лишь в исключительные моменты чрезмерных стрессов. Это распространено также среди жрецов, которых посещают неясные видения и танцующие перед глазами огни. Лучшее лекарство от этого - опиум, изготовленный по особой египетской формуле. Я оставлю немного Ксенофонту, на случай, если твоя боль вернется.
Парменион лег обратно. Он снова заснул, а когда проснулся, Ксенофонт сидел подле него.
- Ты напугал нас, стратег. Почтенный целитель хотел просверлить отверстие в твоем черепе, чтобы выпустить вредные соки, но я его разубедил.
- Где мы?
- В Олимпии.
- Хочешь сказать, я проспал целый день?
- И даже больше, - ответил Ксенофонт. - Сейчас почти полдень второго дня. Я надеялся взять тебя на охоту, но врач сказал, что сегодня тебе следует отдохнуть.
- Я достаточно здоров, чтобы ездить верхом, - заявил Парменион.
- Уверен, что это так, - успокаивающе согласился Ксенофонт, - но я этого не позволю. Врач сказал так, и мы последуем его совету. Как бы там ни было, одна гостья пришла повидать тебя, и, я уверен, ты не откажешься провести с нею время, пока мы с ее отцом поедем охотиться.
- Дерая? Здесь?
- Ждет в садах. И запомни, мой мальчик, не покажись слабым и изнуренным. Добейся ее симпатии.
- Мне нужно помыться - и побриться.
- И одеться, не будем и об этом забывать, - сказал Ксенофонт, когда голый Парменион откинул одеяло и встал с постели.
Сады были разбиты на берегах небольшого источника, бегущего с восточных холмов. Белые валуны были тщательно вытесаны и сложены кругами, полуутопленные в почве. Вокруг них, ярко окрашеные цветы были рассажены по персидской моде. Вымощеные камнями дорожки были созданы, чтобы бродить в тени дубовых рощ, а в темных лощинах были поставлены каменные скамейки. Там стояли статуи из Фив и Коринфа, в основном изображавшие богиню Афину в полном вооружении, а также Артемиду, державшую лук. У маленького искусственного пруда стояла серия статуй, изображавших двенадцать подвигов Геракла. Обычно Парменион сидел возле них, наслаждаясь прохладным воздухом у воды, но только не сегодня. Он нашел Дераю, которая сидела у ручья под сенью ивы. Она была одета в белый хитон до лодыжек, окаймленный зеленым и золотым узором. Вкруг ее пояса и на плечах была хламида цвета морской волны - длинная, окантованная полоса прекрасной, искусно расшитой ткани. Увидев его, она встала и улыбнулась. - Теперь поправился, герой? - спросила она.
- Да, поправился. Прекрасно выглядишь; твои одеяния очень красивы.
- Спасибо. Но ты бледен - похоже, тебе надо отдохнуть немного. - Они сидели несколько минут в неловком молчании, пока Дерая не положила свою ладонь ему на руку. - Я хотела поблагодарить тебя. Я была в ужасе. Ты представить себе не можешь, что я почувствовала, когда ты встал из-за той скалы и потребовал моего освобождения. Ты как будто был послан богами.
- Может, и был, - прошептал он, накрывая ее ладонь своей.
- Мой отец был очень потрясен твоей отвагой - и смекалкой. Ведь на самом деле казалось, что там с тобой были люди.
Парменион усмехнулся. - Ксенофонт научил меня, что победа достигается внушением противнику мысли о поражении. Ему принадлежит эта честь.
- А тебе - слава. Мне нравится видеть твою улыбку, Савра; она тебя украшает. Ты мало улыбаешься.
Ее рука была теплой под его рукой, и он чувствовал ее близость и запах слоя ароматического масла в ее волосах. Ее голова была склонена к нему, но при этом он мог прочесть ее глаза; зрачки были расширены, лицо раскраснелось, губы слегка приоткрылись. Он обнаружил, что придвинулся к ней ближе. Она не отодвинулась, и их губы соприкоснулись. Ее руки обвили его шею, тело прижалось к нему, и он пучувствовал ее груди на своей груди. Он ощутил головокружение пополам с радостью. Его ладонь заскользила по ее плечу и ниже по руке. Она подняла руку, и их кисти сцепились пальцами. На одно мгновение он почувствовал разочарование, но затем она опустила его ладонь себе на грудь.
А потом, так же быстро, как всё началось, Дерая прервала объятие, резко отстранившись.
- Не здесь! Не сейчас, - взмолилась она.
- Когда? - спросил Парменион, пытаясь обуздать свои чувства.
- Когда они уедут. Мы услышим коней.
- Да… кони.
Они сидели в неестественной тишине, ожидая, слушая как конюхи за садовой стеной выводят скакунов, слыша хохот охотников, мужчин, похваляющихся своей удалью или посмеивающихся друг над другом. Затем раздался грохот копыт - и в саду воцарилась тишина. Парменион встал, шагнул вперед и взял Дераю за руку, привлекая к себе. Он поцеловал ее снова, и они вышли из садовых ворот и направились к дому. У себя в комнате Парменион нежно распутал завязки на плече Дераи, и бело-зеленый хитон упал на пол.
Шагнув назад, он залюбовался ее телом. Руки и лицо были бронзовыми от загара, но груди и живот - мраморно-белы. Он неуверенно приблизился, чтобы прикоснуться к ее груди, нежно поглаживая ладонью набухший сосок. Она отстегнула брошь, державшую его хитон, и, теперь обнаженные, они отправились в постель.