Я получил радио, что мне присвоено звание капитан-лейтенанта. Это очень почетно - получить новый чин в море.
Мы перезарядили две последние торпеды и погрузились под утро. В перископ увидел множество дымов - конвой. Вышли в атаку и всадили две последние торпеды в танкер. Я успел увидеть, как судно превратилось в огненный шар, а потом черный дым заволок горизонт. Мы снова оказались под градом глубинных бомб. И снова пришлось ложиться на грунт и считать взрывы, считать быть может последние секунды нашей жизни. Я всегда вспоминал в такие моменты, что мы вышли в пятницу 13 числа и не строил себе иллюзий. Единственное, что утешало - мы полностью израсходовали боезапас и успели нанести урон противнику больший, чем наша гибель…
Однако богам было угодно, чтобы мы вернулись к своим берегам. Простите, за столь обстоятельный ответ на ваш вопрос, но сейчас вы поймете, почему я перечислял все наши невзгоды и почему все=таки нельзя выходить в море по пятницам да еще в "чертову дюжину".
В ночь со 2 на 3 сентября 1940 года моя подлодка подошла к устью реки Эльбы. Мы обменялись опознавательными сигналами с постом на шлюзе Брунсбютель. Еще немного и все наши злоключения должны были смениться блаженным отдыхом в базе. Но… В этот момент из шлюза выходил норвежский сухогруз "Рона". Его корма еще находилась в шлюзе, а нос уже вошел в реку. Сильным течением транспорт повело прямо на U-57. Я только успел крикнуть "Полный назад", как тяжеленный сухогруз придавил нашу малышку. Это было как в страшном сне… На все про все оставались считанные секунды и я скомандовал "Оставить корабль! Всем - за борт!". Я покинул лодку последним, когда ее рубка уже уходила под воду. Быстрое течение Эльбы уносило моих людей от места катастрофы. Кто-то успел вцепиться в трапы, сброшенный с "Роны". Кромешная ночь и военное затемнение затрудняли спасение унесенных рекой подводников. К утру не досчитались шестерых человек. Они не смогли выбраться из отсеков…
Моей вины в происшествии не нашли. Назначили командиром на новую лодку U-552. Когда я узнал, что оставшиеся в живых подводники с U-57, просятся в мой новый экипаж, чтобы продолжить службу под моим командованием, мои глаза наполнились слезами.
На новой субмарине тоже пришлось немало пережить и Богу помолиться.
Командир "Сэквилла" был уверен, что уничтожил U-552. Американские газеты опубликовали это как факт. Через Швейцарию это известие попало в Германию: "Подлодка "Красный дьявол" окончательно уничтожена". В немецких кинотеатрах показывали обзоры новостей, среди которых промелькнули и кадры, снятые американским кинооператором о нашем "потоплении". Мои друзья и моя семья видели этот фильм, который как бы подтвердил все прежние слухи о нашей гибели. Можете представить их отчаяние и горе. Но спустя восемь суток мы прибыли в Сен-Назер, "воскреснув" из мертвых.
Всегда, когда мы покидали свой родной порт и задраивали верхний рубочный люк, мы закрывались и от друзей, и от семей, от солнца и звезд, даже от запаха морской свежести. Мы сокращали наши жизненные ценности до двух главных величин, самой важной из которых была цель - стать братским экипажем.
- А вторая?
- Не стать братской могилой.
Прерву нашу беседу для того, чтобы вернуться на время в Москву. Там на Сивцевом Вражке живет ветеран Великой Отечественной войны адмирал флота Георгий Михайлович Егоров.
Их осталось в России всего двое - двое из командирской когорты, водивших свои подводные лодки в полымя Великой Отечественной войны: Адмирал Флота Георгий Егоров да капитан 1 ранга в отставке Михаил Грешилов. Все прочие - либо навсегда остались в отсеках своих невсплывших субмарин, либо упокоились с годами по городам и весям. А они - последние могикане великой подводной армады - слава богу, здравствуют и действуют. Оба - Герои Советского Союза, оба живут в Москве, оба - овдовели, оба припасли для последнего плавания бело-синие флаги с красными звездами, под которыми служили и воевали…
Пока что они рядом с нами, пока что с ними можно выпить по чарке "за тех, кто в море!" и за Победу; при этом Михаил Васильевич Грешилов непременно скажет - "Дай Бог не последнюю!" и Бог пока что дает… Но самое главное - их можно и нужно расспрашивать о былом, о пережитом под водой и на суше… Право, им есть что поведать нам, своим потомкам.
В какой-то популярной песенке рифмовались слова "капитан" и "талисман". Так вот старший лейтенант Георгий Егоров был живым талисманом подводной лодки Щ-310. Матросы верили, что пока с ними выходит в боевые походы штурман Егоров с их "Белуха" (родное имя подлодки) вернется домой всем смертям назло. Даже если подорвется на мине, как это случилось в октябре 42-го.
За всю войну не было для балтийских подводников более черного месяца, чем тот октябрь сорок второго года: за 23 осенних дня погибло шесть подводных лодок: 6-го числа подорвалась ни мине Щ-320, 13-го - взрыв неконтактной мины отправил на дно Щ-302, 15-го финские катера потопили Щ-311. После гибели С-7 не стало еще двух "щук" - Щ-308 и Щ-304. Первую торпедировала финская подлодка "Ику-Турсо", вторая наскочила на мину при возвращении домой предположительно к юго-западу от острова Богшер.
Причина таких потерь объяснялась тем, что немцы перекрыли выход из Финского залива двумя мощными противолодочными рубежами в виде стальных сетей, сопряженных с минными полями большой плотности. На прорыв этих заграждений направлялись подводные лодки одна за другой.
- Это был самый настоящий "конвейер смерти". - Вспоминал геройский подводник Балтики капитан 1 ранга Петр Денисович Грищенко. - Командиры лодок на Военном совете пытались высказать свое мнение о нецелеобразности таких боевых действий. Однако понадобилась, чтобы погибли еще четыре подлодки - Щ-408, Щ-406, С-9 и С-12 - прежде, чем командование решило поберечь свои корабли. В этом скорбном списке вполне могла оказаться и Щ-310. Но… Одни бы сказали - Бог миловал, другие - повезло… Егоров же точно знает, что этом военном счастье повинен прежде всего их командир капитан 3 ранга Дмитрий Климентьевич Ярошевич.
- В нем всегда чувствовалась большая внутренняя сила, уверенность в себе и своих поступках… Был наш командир и внешне красивым: высокий, черноволосый, с правильными чертами лица. Отец нашего командира был поляк, а мать - узбечка. Он хорошо знал узбекский язык. Для меня он был представителем нового поколения командиров флота: людей с крепкой рабочей хваткой и в то же время глубокой внутренней культуры, высокой интеллигентности, идейной убежденности…
Мы беседовали с адмиралом флота в его домашнем кабинете. Среди книг и картин, среди всевозможных морских реликвий, моделей подлодок и морских кораллов я увидел чучело крокодила. И вдруг сразу вспомнилась греческая таверна, крокодилятина, немецкие подводники, контр-адмирал Эрих Топп.
Я задал Георгию Михайловичу те же вопросы, что и Эриху Топпу. Так возник этот заочный диалог двух подводников, двух командиров, двух адмиралов, отмеченных высшими наградами своих вождей, воистину "последних из могикан".
Свой черед испытать военное счастье Щ-310 получила 16 сентября 1942-го. Хорошо помню взволнованное лицо Ярошевича, когда тот вернулся из штаба дивизиона; собрал командный состав корабля и торжественно объявил: "Получен приказ готовиться к боевому походу с прорывом в Балтийское море и к берегам фашистской Германии".
Фашистская Германия стояла уже у берегов Волги, а мы шли к ее берегам, в ее глубокий морской тыл, где нас совсем не ждали…
В ту осень едва ли не каждый выход подводной лодки из Ленинграда, из устья Невы, осуществлялся как серьезная общевойсковая операция. 16 сентября 1942 года около 18 часов мы сбросили маскировочную сеть, отдали швартовы и медленно двинулись к мосту Лейтенанта Шмидта. Предварительно Ярошевич приказал притопить лодку, то есть перевести ее в позиционное положение, чтобы пройти под неразведенным мостом.
Не успели приблизиться к Торговому порту и войти в огражденную часть Морского канала, как впереди по курсу появились всплески от разрывов артиллерийских снарядов. Интенсивный огонь велся из района Стрельна, Петергоф. Видимо, была у фашистов в то время агентура, которая информировала о передвижениях советских кораблей. По всей вероятности эта же агентура оповещала немцев и финов, занимавших оба берега Маркизовой лужи, даже о ночных выходах субмарин. Беда была еще и в том, что на мелководье приневской части Финского залива нельзя было погружаться и следовать приходилось на виду вражеских артиллерийских батарей - как мишень в тире.
Как только лодка вышла из огражденной части Морского канала, на берегу занятым врагом, тотчас вспыхнули прожекторы. Острые жала их лучей сошлись на лодке. На мостике стало светло как днем. И что тут началось! Фашисты открыли бешеный артиллерийский огонь, да не по площади, как в Торговом порту, а прицельный. Но вступила в действие и наша артиллерия: загрохотали орудия фортов и Кронштадтской крепости. Вступил в бой главный калибр крейсера "Киров", который стоял на Неве. В воздух поднялись наши самолеты.
Чтобы ослепить фашистских артиллеристов, с угла Кронштадтской гавани тоже включили прожекторы. Была поставлена световая завеса. Вступили в действие катера-дымзавесчики. Они шли несколько впереди и слева от нас, а за ними тянулась стена дыма, отгораживающая будто гигантским занавесом лодку от врага.