Алексей Цветков - Ровный ветер (сборник) стр 5.

так можно жить почти везде
дремать себе в гробу без угрызений
в погонах с небольшой кассиопеей
за вычетом одной сидеть в гостях
у нового замзава доставать
одним ужасно дельным предложеньем
весь персонал но молча про себя

так тщательно что временами бред
отдать весь ланч бездомному коту
проверить небо разве это звезды
однажды все же вырваться на марш
каких-нибудь таких же несогласных
пусть даже не согласных ни на что
дрожать под алебардами омона

и больше никогда не умереть

ПЯТЫЙ АКТ

С. Гандлевскому

сперва сюжет рождается из тьмы
струится речь в шатре притихшем нашем
на сцене свет там небольшие мы
роняем реплики руками машем
дурак в гробу но впереди река
где мужики цедили девку бреднем
мы нездоровы вроде бы слегка
мы сбиты с толку в действии последнем
внутри главврач простерся пауком
кто пациент тому весь мир больница
он призрака родителя боится
и на укол к сестренке прямиком
не рад ли ты ее фигурке юркой
с груженой галоперидолом фуркой

всегда в сознании к финалу сбой
из фабулы долой тогда свобода
так сложно персонажу быть собой
он выдумка а текст без перевода
вот опрометью зрители ко мне
между собой как все менты похожи
родитель корчится в ночном окне
то ухнет филином то строит рожи
потом фармацевтический покой
сомнамбул напряженные спирали
что за театр помилуйте такой
где отроду дверей не отпирали
вот буйный бог в издерганной узде
вот девкин труп с кувшинкой кое-где

тогда побег другой надежды нет
мы сами простыни крутить не промах
скорей спасатели с других планет
снимайте стражу на аэродромах
реви мотор мы улетим туда
где станем петь и толковать о многом
а кто записан в пьесе датским догом
тому и есть вся дания тюрьма
пора сквозь бархат звездного чертога
на пиршество всем чувствам и очам

есть многое на свете друг серега
что и не снилось нашим главврачам

ФИЛОСОФИЗМ

все что неправда ложь
что не рука то нога
все идешь себе и идешь
не поднять под подошвой грош
не дорога а каторга

если мир сотворить вдруг
не который здесь а другой
там бы лучше побольше рук
а в обратный впредь ни ногой
пыльче девок стал бы ласкать
или в зубы врагу раз пять

нынче кончен поход почти
отпылали в огне года
изолгались так что идти
все равно дальше некуда

ЯПОНСКАЯ ЭЛЕГИЯ

яблоневый тайфун
медленный шторм черешен
сходство с тобой легко
только лицо сотру
близко не подходи
здесь человек повешен
с кем собирала встарь
падалицы в саду

вынесу сямисэн
сяду на свой татами
лотосом и спою
как наша ночь темна
яблони шелестят
ласковыми цветами
в городе где никто
так не любил тебя

кто там висит в саду
черным по небу вышит
глухо кричит сова
тихо шуршит ниссан
будущее прощай
прошлого не опишет
нам ни поэт басё
ниже акунин-сан

ты подарила мне
вырезав из нефрита
сердце свое как вещь
случай сочтя судьбой
лучше сотру лицо
вот и мое небрито
камень гудит в груди
словно цудзуми бой

висельник быстр как сон
вот доплясалась сука
лучше б того кто был
помнила вдалеке
сломанный сямисэн
не издает ни звука
яблоневый цветок
скомканный в кулаке

РЕКВИЕМ ПОПЕРЕК

снова толпой алфавитно под голым небом
в списке откуда нужное вычеркнуть мелом
в сдвинутом спектре краски сурьма и кадмий
если нам лето позволят то зван не каждый
чутко над черной сиренью звенит пчела
кто-то умер вчера

кто-нибудь где-нибудь издалека не жалко
нет ему там ни лафета ни катафалка
под хасавъюртом в лесу каменистом хмуром
в поле где реют стервятники над дарфуром
под занесенной с мачете слепой рукой
кто-то другой

если в сочельник цейлон целебес цунами
нам не беда потому что беда не с нами
или статистика спида скелетом с койки
наши ли станут портреты черны от скорби
смерть словно в смете итоговая черта
эта важней чем та

в сонме дежурных в шеренге грустящих хором
кажешься вороном хриплым крадешься вором
братской соборности конного бюста в нише
ближний с годами все дальше а дальний ближе
после салюта на землю ступать нельзя
кладбище вся земля

слава полынь и салют ничего не значит
если остался над кем никто не заплачет
стану стенать над тем что другим не надо
над нашпигованным дробью мясом багдада
слабо светил а теперь насовсем погас
кто-то из нас

"я жил плашмя я столько лет болел…"

я жил плашмя я столько лет болел
морская зыбь на горизонте лентой
лежала тоже и струилась летой
в ней брода бренный глаз не одолел
или другой придуманной рекой
но я вообще не слышал о такой

мне было мало лет я был больной
тутанхамон в стекле на жестком ложе
там воробьи пищали надо мной
подвижные что поражало тоже
мечтал летать но не умел ходить
носимый сутками из света в тень я
где паука невидимая нить
водила за пределы разуменья

я там лежал и жил и был дитя
а в черных поперечинах окошка
переплетались ласточки летя
пространство тратила шагая кошка
я так жалел лежачему нельзя
владея хоть послушными глазами
за горизонт переселить глаза
чтоб видели а после показали

исполнить над собою колдовство
что вмиг на подвиг взрослых поднимало
я ждал тогда я всех любил кого
увидеть мог но видел очень мало
они ведь умерли потом поди
лежат но не имеют формы тела
струится ночь и ласточка в груди
летит но никуда не прилетела
всего что остается на свету
паук и паутина в пустоту

ЭВАКУАЦИЯ

забыл задумавшись за кем стою
взгляд в сторону и смежные в колонне
слипаются но очередь свою
чернилами читаю на ладони
гудят в затылок задние толпой
годину неурочную ругая
всплеск молнии как будто над тобой
но там не ты там кто-нибудь другая

откуда здесь мы кто сюда пришли
спросонок пригородными лугами
при каждом только тощие мешки
имущества наощупь и бумаги
часы уже справляются едва
стучи вперед несчастная машинка
вот вновь сполох и словно ты видна
но загодя понятно что ошибка

построили как скаутских волчат
взгляд никуда равнение на древко
там впереди они уже молчат
а тут пока вполголоса но редко
потом затопчут тление в золе
рассеют облако стреножат ветер
кто разбудил не знаю на заре
зачем ладонь чернилами пометил

мы скопом все мы многие давно
хрипит равнина выбритая бурей
а при себе нехитрое добро
но третьей молнии тебе не будет
так страшно вчитываться в номера
лица в уме восстановить не в силах
кто напоследок вспомнит про меня
из заспанных вокруг и некрасивых

ЛЕС

на семи холмах до семи небес
ледяные ливни пронзает лес
до неведомой приговорен весны
насылать на город пустые сны

в нижнем городе жителей словно блох
даже множатся к той же что лес весне
людям чудится вот существует бог
а в действительности просто лес везде

снится жителям что живут в домах
провожают мужей выбирают подруг
а в действительности на семи холмах
до семи небес только лес вокруг

я запасся ветошью и песком
я суровой ниткой сошью мешок
потому что лес с каждым новым сном
придвигается к городу на вершок

прозорливы без радости мы с тобой
часто пяльца валятся из руки
слышно заполночь дробно по мостовой
росомахи бродят и барсуки

если треснут над городом семь небес
и с семи холмов облетит туман
потечет в долины наследный лес
прекратится наш городской обман

сколько жизни внизу не знавали бед
так нам жалко мертвым что бога нет

СНЕЖНАЯ К

силуэты осень в сепию слегка
липкий блик кинематографа лесного
лето слизывает словно со стекла
пусть зима наносит снова

раз природа пополам населена
прыгнет грейфер кадры склеивать ребенку
кай ли сеет ледяные семена
герда нервная вдогонку

он не свидится наивный сея смех
с тем до времени полярным горностаем
чье дыхание в сюжете держит всех
если раньше не растаем

чебурашку крепче к сердцу не дрожи
охрой с кобальтом наш мыльный шарик вышит
кай возводит ледяные витражи
герда спящая не дышит

под плащом ее так мирно и светло
звонко стеклышки в ладошках обезьянки
в полушарии где кроме нас никто
с черной оспенной изнанки