- И думаешь, что можешь изменить порядок вещей? - усмехнулся он.
Но ответила ему Дженни.
- Нет, Реджинальд, - сказала она. - Он думает убить тебя, чтобы отомстить за все, что ты с нами сделал.
Он повернулся в ее сторону, словно впервые заметил ее присутствие.
- О, как поживаете, Дженни? - спросил он, чуть задрав подбородок, и добавил неискренне: - Я вижу, вы еще не увяли от времени.
У нее вырвался какой-то придушенный рык. Краем глаза я заметил, что рука с ножом угрожающе двинулась вперед. Он тоже это видел.
- Ну, как, - продолжал он, - с пользой ли ты провела время в наложницах? Мне даже представить трудно, сколько разных стран ты повидала, сколько народов и разных культур.
Он провоцировал ее и достиг своей цели. С яростным воплем, рожденным годами покорности, она бросилась на него, чтобы искромсать ножом на куски.
- Нет, Дженни! - крикнул я, но уже поздно, потому что, конечно, он был готов к ее нападению. Она сделала именно то, что ему требовалось, и когда она оказалась в пределах досягаемости, он выхватил собственный кинжал - спрятанный, должно быть, на спине за поясом - и, уклонившись от ее ножа, с легкостью нанес мощный встречный удар. Она взвыла от боли и негодования, а он вывернул ей запястье, заставив выронить нож, а предплечьем захватил ей шею так, чтобы кинжал оказался возле ее горла.
Через плечо он скосился на меня, и глаза его весело блеснули. Я стоял, как пружина, готовый прыгнуть, но он ткнул ей в горло клинком, и она всхлипнула, тщетно пытаясь обеими руками разомкнуть захват.
- Э-э-э, - предостерег он, все так же удерживая у ее горла клинок и уже обходя меня стороной. Он тащил ее к двери, но выражение его лица сменилось с торжествующего на злобное, потому что она начала драться.
- Не дрыгайся, - сказал он сквозь зубы.
- Делай, как он говорит, Дженни, - попросил я, но она выкручивалась у него в руке, взмокшие от пота волосы прилипли у нее к лицу, как будто она была до такой степени возмущена его объятиями, что скорее согласилась бы зарезаться, чем провести хотя бы еще одну секунду в этой близости. Да она и порезалась - по шее у нее стекала кровь.
- Дрыгнись еще, девка! - рявкнул он, теряя самообладание. - Сдохнуть хочешь, черт бы тебя побрал?
- Лучше сдохнуть, чтобы мой брат прикончил тебя, чем дать тебе смыться, - шипела она и продолжала борьбу.
Короткими взглядами она указывала мне что-то на полу. Неподалеку от них лежало тело охранника, и куда она тянет Реджинальда, я понял всего на секунду раньше, чем она достигла цели: Реджинальд попал отставленной ногой в труп и остался без опоры. Всего на какой-то миг. Но этого было достаточно. Дженни с истошным криком рванулась назад, Реджинальд споткнулся, потерял равновесие и от резкого толчка врезался в дверь, из которой все еще торчал клинок моей шпаги.
У него разинулся рот - в беззвучном крике потрясения и боли. Он еще цеплялся за Дженни, но хватка его ослабла, и Дженни упала перед ним, оставив его пришпиленным к двери, и переводила взгляд от меня к его груди, из которого проклюнулся кончик шпаги. Он поднял страдальческое лицо - на зубах у него была кровь. А потом, медленно, он соскользнул с клинка и присоединился к своему последнему телохранителю, хватаясь за рану на груди; и кровь уже пропитала его одежду и набежала озерцом на полу.
Он смог слегка повернуть голову и глянуть на меня.
- Я старался делать то, что было правильным, Хэйтем, - сказал он, и у него сошлись вместе брови. - Ты ведь в состоянии это понять?
Я смотрел на него и у меня болело сердце, но не за него - за детство, которое он у меня отнял.
- Нет, - ответил я, и когда его глаза погасли, я пожелал, чтобы мое равнодушие не покидало бы его и на том свете.
- Ублюдок! - выкрикнула Дженни из-за моей спины. Она обхватила свои колени руками и рычала, как зверь. - Считай, что тебе повезло, что я не выдрала тебе яйца.
Но я не думаю, что Реджинальд слышал ее. Этим словам суждено было остаться здесь, в мире вещественном. А он был мертв.
5
Снаружи раздался шум, и я перешагнул через трупы и распахнул дверь, готовый сразиться с новой стражей. Но вместо стражи меня встретили взгляды Моники и Лусио, шагавших по этажу с узелками в руках в сопровождении Холдена. У них были бледные и изможденные лица людей, долгое время лишенных свободы, и когда они глянули через перила в вестибюль, то Моника задохнулась от зрелища трупов и, потрясенная, прижала ко рту сцепленные кулаки.
- Простите, - сказал я, не очень-то понимая, за что я извиняюсь. За их потрясение? За трупы? За то, что они четыре года пробыли в заложниках?
Лусио глянул на меня с лютой ненавистью и отвернулся.
- Нам не нужны ваши извинения, благодарю вас, сэр, - ответила Моника на ломаном английском. - Мы благодарны вам за долгожданную свободу.
- Может быть, вы подождете нас, и уедем все вместе, утром? - спросил я. - А с вами все в порядке, Холден?
- Да, сэр.
- Думаю, что нам лучше отправиться поскорее, как только мы соберем все, что нужно, - сказала Моника.
- Право, подождите, - сказал я, и в голосе у меня была усталость. - Моника. Лусио. Пожалуйста, подождите, и отправимся все вместе, утром, чтобы уж вы были наверняка в безопасности.
- Нет, благодарю вас, сэр.
Они спустились по лестнице, и Моника обернулась и глянула наверх, на меня.
- Думаю, вы сделали достаточно. Мы знаем, где конюшня. Если бы нам можно был запастись продуктами на кухне и взять лошадей.
- Конечно. Конечно. Есть ли у вас. есть ли у вас что-нибудь для обороны, что-то, чем можно отбиться от грабителей?
Я быстро сбежал вниз и взял шпагу у одного из убитых охранников. И передал ее Лусио, рукояткой вперед.
- Возьмите, Лусио, - сказал я. - Вам это пригодится, чтобы защитить в дороге мать.
Он ухватил шпагу, посмотрел на меня, и мне показалось, что взгляд у него смягчился.
А потом он вонзил шпагу в меня.
27 января 1758 года
Смерть. Сколько ее уже было, и будет еще.
Много лет назад, когда я дрался с налетчиком в Шварцвальде, я совершил ошибку: пробил ему почку и вызвал быструю смерть. Когда Лусио проткнул меня шпагой в вестибюле замка, он по чистой случайности не задел ни один важный орган. Хотя удар был жесток. Как и у Дженни, его поступок был рожден гневом, который сдерживался годами, и жаждой мести. Но я, как человек, почти всю жизнь пытавшийся совершить возмездие, вряд ли могу винить его за это. Он не убил меня, конечно, иначе я не писал бы эти строки.
Однако повреждения он мне причинил серьезные, и остаток года я провалялся в постели, в замке. Я держался на самом краю смертной бездны, то срываясь в небытие, то выбираясь обратно, раненый, воспаленный, в горячке, но уставшее бороться, ослабевшее и неустойчивое пламя моей души не хотело гаснуть.
Мы поменялись ролями, и теперь Холдену была очередь нянчиться со мной.
Всякий раз, когда я приходил в сознание и прекращал метаться в потных простынях, он оказывался рядом, поправлял мне постель, прикладывал свежую прохладную фланельку к моему горячему лбу и успокаивал меня.
- Все в порядке, сэр, все в порядке. Главное, не волнуйтесь. Худшее уже позади.
Так ли? Позади ли мое худшее?
Однажды - на какой день лихорадки, я не помню - я проснулся и, ухватившись за плечо Холдена, сел. И внимательно глядя ему в глаза, спросил:
- Моника. Лусио. Где они?
Я видел эту картину - яростный, мстительный Холден режет их обоих насмерть.
- Последнее, сэр, что вы велели, прежде чем потеряли сознание - не трогать их, - сказал он с таким видом, который показывал, что это его не радует. - Я их и не трогал.
Мы отправили их, куда они хотели, и лошадей дали, и припасы.
- Хорошо, хорошо. - я хрипел и чувствовал, как поднимается тьма, чтобы снова завладеть мной. - Вы не можете винить.
- Трусость это была, вот что, - с сожалением говорил он, пока я проваливался с небытие. - И слова другого нет, сэр. Трусость. Вы теперь просто глаза закройте и не волнуйтесь.
Я видел и Дженни, и даже в моем горячечном, ненормальном состоянии не мог не заметить, что она изменилась. Она словно обрела внутренний покой. Раз или два я осознал ее сидящей возле моей кровати и услышал, что она говорит о жизни на площади Королевы Анны - что она намеревается возвратиться и, как она выразилась, "приняться за дело".
Я боялся и думать. Даже в полубреду мне стало жаль бедолаг, ведущих дела Кенуэев, за которых примется моя сестра Дженни, вернувшись в отчий дом.
На столике возле кровати лежало кольцо тамплиеров, принадлежавшее Реджинальду, и я даже не прикасался к нему. По крайней мере теперь я не ощущал себя ни тамплиером, ни ассасином, и ни с тем, ни с другим Орденом не желал иметь ничего общего.
И вот, через какие-нибудь три месяца после того, как меня зарезал Лусио, я поднялся с постели.
Холден слева придержал меня двумя руками под локоть, и я с глубоким вздохом выбросил из-под простыней ноги, поставил их на холодный деревянный пол и потом ощутил, как скользнул вниз, к коленям, подол ночной рубашки - я встал и выпрямился впервые с тех пор, как вернулся к жизни. И тут же почувствовал болезненный толчок от раны в боку и схватился за нее рукой.
- Воспаление было сильным, сэр, - пояснил Холден. - Часть сгнившей кожи пришлось отрезать.
Я поморщился.
- Куда вы желаете отправиться, сэр? - спросил Холден, когда мы медленно двинулись от кровати к двери. Я чувствовал себя как инвалид, но сейчас был рад и этому. Силы должны скоро восстановиться. И тогда я.
Вернусь к прежней жизни? Ответа у меня не было.