3
- Кто жив? - спросил врач с импозантными усами и выговором, который свидетельствовал, что он человек более высокого происхождения, чем остальные.
- Остроухий, - сказал я и попытался приподняться, но он тут же, коснувшись моей грудной клетки, уложил меня обратно.
- Боюсь, что не имею ни малейшего представления, о чем выговорите, - сказал он не без удовольствия. - Я слышал, вы знакомы с подполковником. Может быть, он вам что-то объяснит, утром, когда вернется.
Так что теперь я сижу в палатке, записываю события этого дня и дожидаюсь встречи с Брэддоком.
17 июля 1747 года
Он выглядел просто более внушительной и нарядной копией своих солдат, с той лишь разницей, что на нем были знаки отличия, полагавшиеся ему по чину. Сверкающие черные сапоги доходили до колен. На нем был сюртук с белой отделкой, надетый поверх глухой темной туники, на шее белый шарф, а на широком, коричневой кожи, ремне у пояса висела сабля.
Волосы у него были забраны назад и стянуты черной лентой. Он швырнул свою шляпу на столик возле моей кровати, упер в бока руки и уставился на меня тяжелым бесцветным взглядом, так хорошо мне знакомым.
- Кенуэй, - сказал он без обиняков, - Реджинальд не сообщал мне, что ты собираешься навестить меня тут.
- Я собрался внезапно, - сказал я и вдруг почувствовал себя неопытным рядом с ним и почти испуганным.
- Ясно, - сказал он. - Вздумал заглянуть на часок, так получается?
- Сколько я уже тут? - спросил я. - Сколько дней прошло?
- Три, - откликнулся Брэддок. - Доктор Теннант беспокоился, что у тебя может развиться лихорадка. Он сказал, что обессиленный человек может ее не выдержать. Тебе повезло, что ты выжил, Кенуэй. Не каждому случается увернуться и от виселицы, и от лихорадки. И еще тебе повезло, что меня известили, что один из приговоренных к повешению солдат знает меня лично, а то моим солдатам ничто не помешало бы сделать свое дело. Ты знаешь, как мы наказываем нарушителей.
Я потрогал свою шею, на которой была повязка после схватки с Остроухим и болезненный след от удавки.
- Да, Эдвард, у меня есть некоторое представление о том, как ты обращаешься со своими солдатами.
Он вздохнул, сделал жест доктору Теннанту и тот удалился, опустив за собой полог палатки, а Брэддок грузно сел и положил на кровать одну ногу в сапоге, как будто предъявлял ею претензии.
- Не с моими солдатами, Кенуэй. С преступниками. Голландцы доставили нам тебя в компании с дезертиром, солдатом, который удрал вместе с товарищем. Разумеется, тебя сочли за товарища.
- А что с ним теперь, Эдвард? Что с солдатом, который был со мной?
- Это о нем ты расспрашивал, так ведь? Доктор Теннант тут доложил мне, что ты очень интересовался этим - как он выразился? - "остроухим". - Он не смог скрыть насмешку в голосе.
- Этот человек, Эдвард. в ту ночь он участвовал в нападении на мой дом. Он один из тех, кого мы ищем вот уже двенадцать лет. - Я смотрел на него внимательно. - И я обнаруживаю, что он числится в твоей армии.
- В моей армии. И что же?
- Странное совпадение, не так ли?
Брэддок и всегда был мрачным, а сейчас помрачнел еще больше.
- Почему бы тебе не обойтись без намеков, малыш, и не сказать прямо, что у тебя на уме. Кстати, где сейчас Реджинальд?
- Я оставил его в Шварцвальде. Не сомневаюсь, что сейчас он на полпути к дому.
- Чтобы продолжить свои копания в мифах и бабушкиных сказках? - Брэддок кинул на меня быстрый презрительный взгляд. Этот взгляд заставил меня испытать странную приязнь к Реджинальду и его изысканиям, несмотря на мои собственные предубеждения.
- Реджинальд полагает, что если нам удастся раскрыть тайну хранилища, Орден станет могущественным даже более, чем во времена крестовых походов. Мы получили бы способность к совершенному управлению.
Он глянул чуть устало и раздраженно.
- Если ты в это действительно веришь, значит, ты так же глуп и наивен, как он. Нам не нужны колдовство и фокусы, чтобы увлечь людей нашим делом, нам нужна твердость.
- Почему бы не использовать и то, и другое, - рассуждал я.
Он подался вперед.
- Потому что одно из них - пустая трата времени, вот почему.
Я глянул ему в глаза.
- Все может быть. Но я не думаю, что лучший способ завоевать умы и сердца людей - это казнить их, а ты?
- Опять. Ничтожество.
- И его следовало казнить?
- Твоего приятеля. прости, как его. "остроухого"?
- Твои насмешки для меня ничто, Эдвард. Твои насмешки для меня значат так же мало, как и твое уважение. Можешь считать, что терпишь меня только из-за Реджинальда
- ну что ж, уверяю тебя, что это чувство безусловно взаимное. А теперь, будь добр, скажи, солдат с заостренными ушами - он мертв?
- Он умер на эшафоте, Кенуэй. Он умер смертью, которую заслужил.
Я закрыл глаза и несколько мгновений лежал так, не сознавая ничего, кроме собственного. чего? Какого-то чудовищного варева из печали, гнева и разочарования; из недоверия и сомнений. Не сознавая ничего, кроме ноги Брэддока на моей кровати и желания, чтобы можно было кинуться на него с мечом и вышвырнуть его из моей жизни навсегда. Однако, это его способ. Но не мой.
- Так говоришь, он был там в ту ночь, верно? - спросил Брэддок, и разве не было в его голосе легкой насмешки? - Он был одним из тех, кто повинен в смерти твоего отца, и все это время он таился среди нас, а мы даже не подозревали. Горькая ирония, не правда ли, Хэйтем?
- Правда. Ирония. Или совпадение.
- Осторожней, малыш, здесь нет Реджинальда, и удержать тебя от опрометчивых поступков некому.
- Как его звали?
- Как сотни солдат в моей армии, его звали Том Смит - Том Смит из провинции, больше о нем не известно ничего. В бегах, вероятно, от магистрата, а может быть, укокошил сына своего хозяина в потасовке, или дочку хозяина лишил невинности, или порезвился с его женой. Кто знает? Мы не спрашиваем. Если ты спросишь, удивляюсь ли я тому, что один из людей, которых мы разыскивали, пребывал все это время в моей армии, я скажу, что нет.
Брэддок не спеша убрал ногу с моей кровати.
- Как рыцарь Ордена, ты можешь наслаждаться моим гостеприимством и, конечно, ты вправе проводить собственное расследование. Я надеюсь, что в свою очередь я также могу рассчитывать на твою помощь в наших начинаниях.
- Это в каких же? - спросил я.
- Французы осадили крепость Берген-оп-Зом. Там внутри наши союзники: голландцы, австрийцы, ганноверцы, гессенцы и, конечно, британцы. Французы уже приготовили траншеи и роют теперь вторую линию. Скоро они начнут бомбардировку крепости. Они постараются занять ее до дождей. Они считают, что это откроет им ворота в Нидерланды, и наши союзники понимают, что крепость надо удержать во что бы то ни стало. У нас каждый солдат на счету. Теперь тебе понятно, почему мы так нетерпимы к дезертирству? Не расположен ли ты поучаствовать в сражении, Кенуэй, или месть настолько захватила тебя, что ты нам больше не помощник?
Часть III. 1753 год, Шесть лет спустя
7 июня 1753 года
1
- У меня к тебе дело, - сказал Реджинальд.
Я кивнул, надеясь на что-нибудь стоящее. Мы не виделись уже давно, и мне казалось, что его просьба о встрече была не просто предлогом посплетничать да повспоминать, хотя мы и сидели теперь у Уайта за ужином с элем, и услужливая и - что не ускользнуло от моего внимания - полногрудая служанка старалась напоить нас посильнее.
Слева от нас какие-то джентльмены - печально известные "игроки Уайта" - шумели за игрой в кости, но, в общем-то, в зале было пусто.
Я не видел его с того самого дня, когда мы были в Шварцвальде, и с тех пор много чего случилось. Присоединившись в Голландии к Брэддоку, я в рядах Колдстрим участвовал в осаде Берген-оп-Зома, а потом служил до следующего года, до заключения договора Экс-ла-Шапель, положившего конец этой войне. Потом я еще побывал с ними в нескольких миротворческих кампаниях, и все это отдалило меня от Реджинальда, от которого приходили только письма - то из Лондона, то из замка во Франции. Понимая, что мои письма могут просматриваться перед отправкой, я не писал ничего конкретного, хотя в глубине души я с нетерпением ждал того дня, когда наконец сяду рядом с Реджинальдом и обговорю все мои подозрения.
Но воротясь в Лондон и поселившись, как и прежде, на площади Королевы Анны, я не застал его там. Мне объяснили так: он уединился со своими книжками - он и Джон Харрисон, еще один рыцарь Ордена и такой же одержимый всякими храмами, древними хранилищами и призрачными существами из прошлого, как и сам Реджинальд.
- Мы были здесь в день, когда мне исполнилось восемь лет, помнишь? - сказал я, чтобы хоть как-то отсрочить минуту, когда я узнаю, кого мне предстоит убить. -
Помнишь, что произошло потом снаружи, когда разгоряченный ревнитель справедливости собирался прибегнуть к упрощенной форме правосудия там, на улице?
Он кивнул.
- Люди меняются, Хэйтем.
- Да, особенно ты. Все еще занимаешься поисками своей первой цивилизации, - сказал я.
- Я теперь уже совсем близко, - сказал он, как будто мысль об этом сбрасывала утомительные путы, накинутые на него.
- Может, ты уже расшифровал дневник Ведомира?
Он нахмурился.
- Нет, не удалось, и должен признаться, продолжать я не собирался. Точнее сказать, "пока" не собирался, потому что нашелся специалист, из итальянского отделения ассасинов - женщина, представляешь? Она у нас, во французском замке, но говорит, что для помощи в расшифровке ей нужен сын, а сына все эти годы найти не удавалось.