2
Они не предают смерти людей, упавших в обморок. Это было бы не благородно.
Даже для армии под командованием подполковника Эдварда Брэддока.
И поэтому следующее, что я ощутил, была холодная вода, плеснувшая мне в лицо, хотя. может быть, это была растопыренная ладонь? Во всяком случае, меня без церемоний выдернули из забытья, и некоторое время я пытался сообразить кто я и где я. Зачем колышется удавка надо мной,
И руки связаны веревкой за спиной.
Я был на правом конце помоста. Левее меня были еще четыре человека, как и я, с накинутыми на шею петлями. Пока я осматривался, крайний слева человек дернулся и стал извиваться, пиная ногами пустоту.
Впереди взвился судорожный вздох, и я понял, что у нас есть зрители. Мы теперь были не на поле сражения, а на небольшом выгоне, где собрались солдаты. На них были мундиры британской армии и медвежьи шапки гвардейцев Колдстрим, а лица были пепельные. Они находились здесь по приказу, это было ясно, вынужденные наблюдать, как крайний бедолага содрогался в последних муках, как открылся его рот, как выдавился сквозь зубы кончик языка, искусанного и кровавого, и как судорожно двигалась у него челюсть в бесплодной попытке глотнуть воздух.
Он продолжал дергаться и извиваться, и тело его сотрясало виселицу, тянувшуюся вдоль всего помоста над нашими головами. Я глянул наверх и увидел место, где к перекладине привязана моя петля, глянул вниз, на деревянный табурет, на котором я стоял, и увидел свои ноги в чулках.
Стало тихо. Слышны были только звуки умирающего висельника и скрип эшафота.
- Вот что случается с ворами! - хрипло крикнул палач, указывая на повешенного, а потом двинулся вдоль помоста к следующему, взывая к оцепеневшей толпе: - Вы встретитесь с создателем на конце веревки, по приказу подполковника Брэддока.
- Я знаю Брэддока, - крикнул я вдруг. - Где он? Приведите его!
- Заткнись, ты! - заорал палач, тыча в меня пальцем, а его помощник, который плеснул мне в лицо водой, подошел ко мне справа и снова ударил меня, только на этот раз не для того, чтобы привести в чувство, а чтобы заставить замолчать.
Я рычал и боролся с веревкой, связывавшей мне руки, но не слишком энергично - не хватало еще потерять равновесие и свалиться с табурета, на котором я так опасно помещался.
- Меня зовут Хэйтем Кенуэй, - крикнул я, и веревка впилась мне в шею.
- Я сказал: заткни свою пасть! - снова проревел палач, и снова его помощник ударил меня, да так сильно, что едва не опрокинул меня с табурета.
Тут впервые я глянул на солдата, подвешенного прямо рядом со мной, и узнал его.
Это был Остроухий. На его бедре была повязка, черная от крови. Он медленно, с кривой улыбкой, полуприкрыв глаза, смерил меня хмурым взглядом.
Палач подошел ко второму человеку в ряду.
- Этот человек - дезертир, - прохрипел он. - Он бросил своих товарищей в смертельной опасности. Таких же солдат, как вы. Он бросил в смертельной опасности вас. Скажите, какого наказания он заслуживает?
Без особого энтузиазма солдаты ответили:
- Повесить его.
- Как скажете, - ухмыльнулся палач, отступил назад и, упершись ногой приговоренному в ягодицу, толкнул его, наслаждаясь отвращением зрителей.
Я стряхнул с головы боль, вызванную ударом помощника палача, и продолжал напрягать руки, потому что палач подошел к следующему, задал толпе тот же вопрос, получил тот же глухой, покорный ответ и столкнул беднягу в небытие. Помост колыхался и вздрагивал, потому что трое солдат извивались на концах веревок. У меня над головой скрипела и стонала перекладина, и глянув наверх, я заметил, как сходятся и расходятся брусья.
Палач подошел к Остроухому.
- Этот человек. этот человек немного погостилв Шварцвальде и думал, что его отсутствия не заметят, но он ошибся. Скажите, какого наказания он заслуживает?
- Повесить его, - пробормотала толпа.
- Думаете, он должен умереть? - воскликнул палач.
- Да, - ответила толпа. Но я видел, как некоторые незаметно качнули головами "нет", хотя были и другие, отхлебнувшие из кожаных фляжек, которые, казалось, радовались всей этой истории, как будто их подкупили элем. Действительно, чем вызвано очевидное оцепенение Остроухого? Он продолжал улыбаться даже тогда, когда палач встал у него за спиной и уперся ногой ему в ягодицу.
- Пора подвесить дезертира! - крикнул он и совершил толчок, хотя в это время я орал: "Нет!" и бился в путах, отчаянно пытаясь вырваться.
- Нет! Нельзя его убивать! Где Брэддок? Где подполковник Брэддок?
Передо мной снова появился помощник и раздвинул в ухмылке жесткую бороду, как будто у него зубы не умещались во рту.
- Ты что, не слышал, что тебе сказали? Тебе сказали: заткни свою пасть!
И он сжал кулак, чтобы снова меня ударить. Но желаемого он не достиг. Ноги мои взметнулись, отбросив табурет в сторону, и в следующий миг захватили шею помощника, лодыжки скрестились - замок сжался.
Он завопил. Я сдавил сильнее. Его крик захлебнулся, лицо стало пунцовым, а руками он вцепился в мои икры, пытаясь разнять их хватку. Я дергался из стороны в сторону и тряс его, как собака добычу, почти лишая его опоры, и в то же время напрягал бедра, чтобы мой вес не давил на петлю. А рядом со мной, в своей петле, дергался Остроухий. Его язык вылез наружу, а молочные глаза выпучились, как будто хотели выпрыгнуть из черепа.
Палач находился на другом конце эшафота - тянул висельников за ноги, чтобы удостовериться в их смерти, но увидев, что творится на нашей стороне и в какую ловушку попался его помощник, кинулся к нам, сыпля проклятиями и выхватив саблю.
Взвыв от напряжения, я изогнулся и увлек помощника за собой и каким-то чудом я угадал момент и столкнул его с подбежавшим палачом. Тот тоже завопил и нелепо кувыркнулся с помоста. Солдаты смотрели на эту сцену разинув от изумления рот, но никто не двинулся, чтобы вмешаться.
Я надавил ногами сильнее и был вознагражден: я услышал, как у помощника хрустнула шея. Из носа у него хлынула кровь. Он отпустил мои икры. Я изогнулся еще.
Мне пришлось снова закричать, потому что мышцы у меня уже не слушались, но я все-таки рванул его, теперь уже в другую сторону, и хлопнул его об эшафот.
Расшатанный, скрипучий эшафот с расхлябанными брусьями.
Эшафот заскрипел еще жалобнее. Последним усилием - сил у меня уже совсем не оставалось, и если ничего не выйдет, то я погиб - я врезал этим парнем по эшафоту еще разок, и наконец-то получилось. В момент, когда перед глазами у меня стало все мутиться, как будто сознание затягивалось темной пеленой, я ощутил, что удавка у меня на шее ослабла, потому что опора стала валиться на землю перед помостом, перекладина разломилась, а помост не выдержал внезапной тяжести упавших тел и самого дерева и рухнул с треском и грохотом рассыпавшихся дров.
Последнее, что я подумал, прежде чем потерял сознание, было: "Пожалуйста, пусть он будет жив", а первое, что сказал, придя в себя в этой палатке, где я лежу и сейчас: "Жив ли он?"