- Знаю, - оборвал я. - За что его убили?
Я чувствовал, что лоб у меня пошел складками.
- Его убили за то, что он отказался вступить в Орден?
- Он был. он был ассасин.
- И его убили тамплиеры? Они за это его убили?
- Нет. Его убили за то, что у него хранилось.
- Что? - я наклонился еще ниже, отчаянно пытаясь уловить его слова. - Что у него хранилось?
Ответа не было.
- Кто? - я почти кричал. - Кто его убил?
Но его уже не было. Рот открылся, глаза дернулись и заволоклись туманом, и сколько я ни хлестал его по щекам, он так и не пришел в сознание.
Ассасин. Отец был ассасином. Я перевернул солдата, закрыл ему выкаченные глаза, и стал вытряхивать наружу содержимое его карманов. Там был обычный набор: деньги да рваные бумажки, одну из которых я развернул в надежде найти солдатские документы. Документы были - полковые, точнее, гвардии Колдстрим, две с половиной гинеи за вступление и затем по шиллингу в день. На документах стояло имя полкового казначея. Подполковник Эдвард Брэддок.
А Брэддок со своей армией был в Голландской Республике, сражался против французов. Я вспомнил о человеке с волчьими ушами, которого видел давеча в подзорную трубу. И внезапно я понял, куда он направлялся.
4
Я развернулся и ринулся через заросли напролом к хижине, и через считанные минуты был уже у порога. На солнцепеке терпеливо паслись лошади, а в хижине было темно и прохладно, Реджинальд стоял возле Дигвида, который сидел по-прежнему привязанный к стулу, с поникшей головой, и я понял, что проворонил и второго.
- Он мертв, - только и смог я вымолвить и глянул на Реджинальда.
- Я пытался ему помочь, Хэйтем, но душа бедняги была уже слишком далеко.
- Как? - резко сказал я.
- От ран, - Реджинальд тоже стал резок. - Или не видно?
Лицо Дигвида было маской засохшей крови. Одежда от крови затвердела. Палач пытал его, причем старательно, это было ясно.
- Когда я уходил, он был жив.
- И когда я подоспел, он тоже был жив, черт возьми! - вскипел Реджинальд.
- Ты хотя бы узнал у него хоть что-нибудь?
Он опустил глаза.
- Перед смертью он попросил прощения.
Разочарованно вжикнул мой меч, и я вдребезги разнес чашку на каминной полке.
- И это всё? Ничего о той ночи? Ни причин? Ни имен?
- Какого черта ты на меня так уставился, Хэйтем! Какого черта! Ты что думаешь, это я его убил? Думаешь, я притащился в такую даль, бросив все свои дела, чтобы полюбоваться, как сдохнет Дигвид? Я искал его точно так же, как и ты. И мне он требовался живым так же, как и тебе.
У меня появилось странное чувство, как будто закаменел весь череп.
- Я в этом сильно сомневаюсь, - фыркнул я.
- Ну, а с другим-то что случилось? - поинтересовался Реджинальд.
- Он умер.
Реджинальд принял ироничный вид.
- Понятно. И кого же в этом винить?
Я не ответил.
- Убийца, его знает Брэддок.
Реджинальд попятился.
- Вот как?
Там, на опушке, я сунул найденные бумажки в сюртук, а теперь извлек их и держал на ладони, как кочан цветной капусты.
- Вот, его рекрутские документы. Он из гвардии Колдстрим, под командой Брэддока.
- Вряд ли они знакомы, Хэйтем. Под началом у Эдварда полторы тысячи молодцов, многие из провинции. Я уверен, что у любого из них сомнительное прошлое, и я уверен, что Эдвард мало что знает об этом.
- Если даже и так, то все равно странное совпадение, ты не находишь? Лавочник сказал, что те двое были в мундирах британской армии, и я думаю, что всадник, которого мы видели, скачет теперь туда. У него - сколько? - час преимущества. Я не сильно отстану. Армия Брэддока теперь в Голландской Республике, нет? Вот куда скачет всадник - назад к своему командиру.
- Полегче, полегче, Хэйтем, - сказал Реджинальд. В его взгляде и в голосе появилась сталь. - Эдвард мой друг.
- Ну, а мне он никогда не нравился, - сказал я с оттенком ребяческого нахальства.
- Тьфу ты! - Реджинальд взорвался. - Ты рассуждаешь, как мальчишка, потому что Эдвард не проявлял к тебе почитания, к которому ты так привык - а все оттого, надо тебе заметить, что он делал все возможное, чтобы привлечь убийц твоего отца к правосудию. Позволю также напомнить тебе, Хэйтем, что Эдвард исправно служит Ордену, он добрый и верный служака и всегда им был.
Я повернулся к нему, и на языке у меня вертелось: "Разве мой отец не был ассасином?", но я удержался и не сказал этого. Какое-то. чувство или инстинкт, трудно сказать, что именно, но они заставили меня утаить мою осведомленность.
Реджинальд заметил это - заметил, как нагромоздились слова у меня за зубами, и наверное, заметил ложь в моем взгляде.
- Этот убийца, - настаивал он, - что он еще сказал? Что ты из него еще выудил, прежде чем он умер?
- То же, что и ты выудил из Дигвида, - ответил я.
В другом конце хижины была печка, а рядом разделочная доска, где я увидел начатую сайку хлеба. Я сунул ее в карман.
- Что ты делаешь?
- Запасаюсь в дорогу, Реджинальд.
Там еще была миска с яблоками. Они годились для моей лошади.
- Черствый хлеб? Горстка яблок? Этого не хватит, Хэйтем. Надо хотя бы съездить за продуктами в город.
- Некогда, Реджинальд, - сказал я. - И потом, погоня будет недолгой. У него лишь небольшая фора, и к тому же он не знает, что за ним гонятся. Если повезет, я схвачу его раньше, чем мне пригодятся припасы.
- Мы можем найти пищу в дороге. Я могу помочь.
Но я остановил его. Сказал, что поеду один, и прежде чем он успел возразить, я вскочил на коня и погнал его в направлении, в котором ускакал человек с волчьими ушами, в расчете настигнуть его как можно раньше.
Расчет не оправдался. Я гнал вовсю, но в конце концов стемнело, продолжать путь стало опасно, я мог покалечить лошадь, а она и без того выбилась из сил. Поэтому неохотно, но все же я остановился и дал ей несколько часов отдыха.
И вот теперь я сижу здесь, пишу и размышляю: почему после стольких лет, в продолжение которых Реджинальд был мне и отцом, и руководителем, и наставником, и советчиком - почему я решил отправиться в погоню один? И почему я скрыл от него то, что узнал об отце?
Изменился я? Или изменился он? Или изменилась связь, возникшая между нами когда-то?
Стало холодно. Моя лошадь - наверное, пора бы как-то назвать ее, и поскольку недавно она щекотала меня губами в поисках яблок, я назвал ее Щекотуньей - лежит рядом, глаза у нее закрыты, и кажется она вполне довольной, а я пишу дневник.
И вспоминаю, о чем мы говорили с Реджинальдом. И думаю: если он прав, то спрашивается - в кого же тогда превратился я.
15 июля 1747 года
Я встал на рассвете, разметал догорающие угли костра и оседлал Щекотунью.
Погоня продолжилась. На скаку я перебирал варианты. Почему тот, с заостренными волчьими ушами, и палач с ножом отправились разными дорогами? Собирались ли они поодиночке добраться до Голландской Республики и присоединиться к Брэддоку? Или остроухий будет ждать, пока его догонит сообщник?
У меня не было возможности узнать наверняка. Я мог только надеяться, что скачущий впереди меня не подозревает о моей погоне.
Но если он не подозревает - а как он может заподозрить? - то почему же я не догнал его?
И я продолжал скакать - быстро, но ровно, понимая, что настигнуть его раньше времени так же гибельно, как не настигнуть вовсе.
Примерно через три четверти часа я наткнулся на место его отдыха. Если бы я усерднее пришпоривал Щекотунью, может, я застал бы беглеца врасплох и помешал бы ему? Я присел, чтобы погреться возле его угасавшего костра. Слева Щекотунья понюхала что-то валявшееся на земле, какой-то брошенный кусок колбасы, и в животе у меня заурчало. Реджинальд был прав. Моя жертва лучше подготовилась к путешествию, чем я со своей половинкой сайки и яблоками. Я проклинал себя за то, что не пошарил в седельных сумках его напарника.
- Пойдем, Щекотунья, - сказал я. - Давай, малышка.
Я скакал весь день и приостановился только один раз, чтобы вынуть подзорную трубу и осмотреть горизонт в поисках признаков моей добычи. Горизонт разочаровывал. Весь день. А с наступлением сумерек исчез и сам горизонт. Я мог лишь надеяться, что держусь верной дороги.
В итоге мне ничего не оставалось, кроме как остановиться, сделать привал, развести костер, дать Щекотунье отдых и молиться, чтобы не потерять след.
А теперь я сижу и размышляю: почему мне не удалось догнать его?
16 июля 1747 года
Сегодня утром, когда я только проснулся, на меня снизошло озарение. Остроухий был из армии Брэддока, а армия Брэддока соединилась в Голландской Республике с армией принца Оранского, куда и направлялся остроухий. А спешил он потому.
Потому что он отлучился тайком и спешил вернуться раньше, чем обнаружится его отсутствие. Значит, его присутствие в Шварцвальде не было официальным заданием. То есть Брэддок, его командир, об этом не знал. Или, возможно, не знал.
Прости, Щекотунья. Я снова погнал ее (и это уже третий день подряд) и заметил, что она сдает - сдает и замедляется. И все-таки уже через полчаса мы наткнулись еще на одну стоянку Остроухого, только на этот раз вместо того, чтобы греться у остатков костра, я дал Щекотунье шенкелей и позволил ей свободно вздохнуть только на вершине следующего холма; там мы остановились, я достал подзорную трубу и осмотрел местность, открывшуюся перед нами - сектор за сектором, дюйм за дюймом, пока, наконец, не увидел его. Это был он - крошечный всадник, скакавший в гору на противоположном холме, и пока я смотрел, его поглотила небольшая рощица.