Я навел резкость. Всадник был к нам спиной, и расстояние, конечно, было приличным, но на миг мне показалось, что сперва я заметил только его уши. Я был уверен, что у него волчьи уши.
- Я вижу только одного, Хэйтем, а где же второй? - спросил Реджинальд.
Я уже натягивал поводья моего коня.
- В хижине, Реджинальд. Вперед.
3
Прошло, пожалуй, еще минут двадцать, прежде чем мы доехали. Двадцать минут, в продолжение которых я гнал коня на пределе возможностей, рискуя поранить его среди деревьев и бурелома, и оставив Реджинальда далеко позади, потому что я просто очертя голову несся туда, где я заметил дымок - к хижине, в которой я надеялся найти Дигвида. Живого? Мертвого? Этого я не знал. Лавочник сказал, что его искали двое солдат, а мы обнаружили только одного, так что мне не терпелось разузнать и о втором. Уехал ли он раньше? Или пока что в хижине?
Хижина стояла посредине поляны. Приземистый деревянный домик с привязанной рядом лошадью, одинокое окошко спереди и завитушки дыма над печной трубой. Дверь открыта. Распахнута. В тот момент, когда я со всего маху влетел на поляну, из хижины донесся крик, поэтому я пришпорил коня, подскакал к самой двери и выхватил меч. Лошадиные копыта загрохотали по дощатому настилу, а я вытянулся в седле, чтобы заглянуть внутрь.
Дигвид был привязан к стулу - плечи его поникли, голова запрокинулась. Вместо лица - кровавое месиво, но я увидел, что губы его шевелились. Он был жив, а рядом с ним стоял второй солдат с окровавленным ножом в руке - нож был с изогнутым зазубренным лезвием - и собирался довершить дело. То есть перерезать Дигвиду горло.
Я никогда еще не использовал меч, как копье, и могу сказать наверняка - меч для этого приспособлен плохо, но в тот момент мне надо было сохранить жизнь Дигвиду. Я должен был поговорить с ним, и кроме того, никто не имеет права убить Дигвида, только я. Поэтому я метнул меч. И хотя у меня не было возможности ни размахнуться, ни прицелиться, удар пришелся палачу по руке, и этого оказалось достаточно: он зашатался и с душераздирающим воплем повалился на спину, а я прямо из седла впрыгнул в хижину - перекатился и подобрал меч.
Этого хватило, чтобы спасти Дигвида.
Приземлился я прямо около него. Окровавленные веревки стягивали его руки, а ноги были привязаны к стулу. Одежда изорвана и потемнела от крови, лицо распухло и кровоточило. Губы еще двигались. Его взгляд с трудом скользнул по мне, и я подумал: помнит ли он меня? Узнает? Чувствует ли укол вины или вспышку надежды?
Я глянул на окно и увидел лишь подметки солдатских сапог: солдат нырнул в окно и с глухим стуком шлепнулся на землю. Прыгать следом было опасно - мне не хотелось застрять в окошке и барахтаться там, в то время как солдат, ничем не ограниченный во времени, будет вонзать в меня свой зазубренный нож. Поэтому я ринулся к двери, выскочил на поляну и погнался за ним. В этот момент появился Реджинальд. Солдат с ножом был перед ним, как на ладони, и Реджинальд уже вскинул самострел.
- Не стреляй! - заорал я, когда он уже давил на спуск, и он взвыл от досады, потому что промазал.
- Какого черта ты выдумал, он ведь был в руках, - гаркнул он. - А теперь удрал.
Я вовремя рванул вокруг хижины, разметывая ногами ковер из опавших и высохших сосновых иголок, и как раз успел увидеть, как солдат исчезает в стене леса.
- Он нужен мне живым, - крикнул я, оборачиваясь на бегу к Реджинальду. - В хижине Дигвид. Присмотри за ним, пока меня нет.
Я вломился в заросли, по лицу стали хлестать листья и ветки, я продирался сквозь них, держа наготове мой короткий меч. Впереди, в пелене листвы, я различал темную фигуру, которая продиралась через заросли с такой же сомнительной грацией, что и я. Наверное, даже с еще более сомнительной, потому что я догонял его.
- Ты был там, - крикнул я ему. - Ты был там в ту ночь, когда убили моего отца!
- Не имел удовольствия, малыш, - бросил он через плечо. - А хотелось бы. Хотя я тоже внес лепту. Я был наводчиком.
Да, он говорил на западном диалекте. А у кого был западный диалект? У человека, который шантажировал Дигвида. У человека, который грозил Виолетте и пугал ее "чудовищным" ножом.
- Остановись и сразись со мной! - крикнул я. - Ты так жаждешь крови Кенуэев, так попробуй пролить мою!
Я был проворнее, чем он. Быстрее, а теперь и ближе. Я слышал в его голосе одышку, и конечно, я схвачу его, дело лишь во времени. Он это понимал, и чтобы не тратить понапрасну сил, он решил остановиться и дать бой, и поэтому перескочил еще через одну поваленную ветром корягу и выпрыгнул на небольшую опушку, по которой он стал кружить, взяв свой кривой ножик наизготовку. Кривой, зазубренный, "чудовищный" нож. Лицо его было землистым и ужасно рябым, как будто от перенесенных в детстве болезней. Он тяжело дышал и тыльной стороной ладони поминутно вытирал рот. Шляпу он потерял во время погони, волосы у него были коротко стриженные и чуть седые, а его плащ, темный, как и говорил лавочник, был разорван, а под плащом и в разрывах виднелся красный военный мундир.
- Ты ведь британский солдат, - сказал я.
- Я ношу эту форму, - усмехнулся он, - но интересы у меня другие.
- Вот как? И кому же ты присягал? - спросил я. - Ты ассасин?
Он покачал головой.
- Я сам по себе, малыш. То, о чем ты можешь только мечтать.
- Давненько меня не называли малышом, - сказал я.
- Ты думаешь, что сделал себе имя, Хэйтем Кенуэй. Убийца. Тамплиерский палач.
Потому что убил парочку толстых торговцев? Но для меня ты малыш. Ты малыш, потому что мужчина смотрит своим целям в лицо, а не подкрадывается к ним глухой ночью со спины, как змея. - Он помолчал. - Как ассасин.
Он принялся перекидывать нож из одной руки в другую. Это почти гипнотизировало, во всяком случае, я заставил его в это поверить.
- Думаешь, я не умею драться? - спросил я.
- Это еще надо доказать.
- Лучше всего здесь.
Он сплюнул и одной рукой поманил меня к себе, а в другой у него вертелся нож.
- Давай, ассасин, - подначивал он. - Посмотрим, каков ты в первой схватке.
Увидишь, как все это на деле. Давай, малыш. Будь мужчиной.
Он думал разозлить меня, но я, наоборот, лишь стал внимательнее. Он нужен мне живым. Я должен поговорить с ним.
Я впрыгнул через корягу на опушку и чуть неловко размахнулся, чтобы оттеснить его и принять стойку, прежде чем он ответит. Несколько мгновений мы кружили друг возле друга и выжидали момент для новой атаки. Я нарушил это затишье: сделал выпад, резанул и отступил для защиты.
На секунду ему показалось, что я промахнулся. Потом он сообразил, что по щеке у него стекает кровь, он тронул лицо рукой, и глаза его удивленно расширились. Первая моя кровь.
- Ты недооценил меня, - сказал я.
Улыбка его стала натянутой.
- Второго раза не будет.
- Будет, - ответил я и снова пошел вперед: сделал финт влево и перевел атаку вправо, когда его корпус уже брал защиту с ненужной стороны.
На его свободной руке появилась рана. Кровь запачкала его разорванный рукав и стала капать на землю, ярко-красная на зеленовато-бурой хвое.
- Я сильнее, чем ты думал, - сказал я. - Все, что ты видишь впереди - это смерть, если не заговоришь. Если не скажешь все, что тебе известно. На кого ты работаешь?
Я легко скользнул вперед и снова резанул, пока он махал ножиком, как ненормальный. Другая щека тоже закровоточила. Теперь на его землистом лице было две алых полоски.
- Почему был убит мой отец?
Я сделал еще выпад и на этот раз рассек ему кожу на тыльной стороне кулака, в котором он стискивал нож. Если я рассчитывал, что он выронит нож, то меня ждало разочарование. Если я рассчитывал показать ему мои навыки, то это мне вполне удалось, и его лицо тому доказательство. Его кровоточащее лицо. Оно больше не ухмылялось.
Но он все еще мог драться, и когда он ринулся вперед, это произошло стремительно и плавно, и нож он успел перекинуть в другую руку, чтобы сбить меня с толку, и его удар почти достиг цели. Почти. Он достиг бы наверняка, если бы. если бы он заранее не показывал мне этот свой хитрый трюк и если бы движения его не замедлились из-за ран, полученных от меня.
Как только он атаковал, я легко увернулся от его лезвия и ударил мечом вверх, проткнув ему бок. Однако мне оставалось лишь выругаться. Я ударил слишком сильно и попал в почку. Он был мертв. Внутреннее кровоизлияние убило бы его в полчаса, но потерять сознание он мог прямо сейчас. Был ли он еще в сознании или нет, не знаю, но, оскалив зубы, он снова двинулся на меня. Зубы теперь были в крови, я слегка отодвинулся, взял его руку, вывернул ее и сломал в локте.
Звук, который из него вырвался, был не столько криком, сколько мучительным стоном, а я переломал ему руку больше для эффекта, чем с какой-то целью; нож с мягким стуком упал на землю, а следом опустился на колени и сам хозяин.
Я выпустил его руку, и она безжизненно скользнула вниз - мешок сломанных костей в коже. Кровь уже отлила от его лица, а возле пояса растеклось черное пятно.
Плащ обвился вокруг тела. Он бессильно потрогал сломанную руку здоровой, а потом поднял на меня глаза, и в них был что-то горестное и почти трогательное.
- Почему ты его убил? - ровным голосом спросил я.
Как вода, вытекающая из плохо закрытой фляжки, он осел на землю и повалился на бок. Все в нем теперь умирало.
- Говори, - настойчиво сказал я и наклонился поближе к его лицу, на которое налипли сосновые иголки.
Он делал последние вздохи на подстилке из лесного перегноя.
- Твой отец, - начал он, закашлялся, сплюнул кусочек сырого мяса и начал снова: - твой отец не был тамплиером.