Андрей Поляков - Китайский десант стр 5.

76

Лепечет печаль
(и печёт)
младенчески
(золотого хлеба вечернего),
равнодушная, как муравейник:
это так по-китайски -
чем не роза в стакане,
пустом от холодной воды?
Я не вижу ответа…
А ты -
ненавидела лето
и не знала, не знала стихов
про любовь деревянных голов.

77

Кажется, кожица
(лёгкий такой мешок
мяса и косточек)
ходит наискосок,

в сумерках светится,
тянется на восток.

Видеть герою -
жёлтое всех богов,
слушать попутчицу -
песенок, позвонков…

Тёплых полей
мало тогда земле,
пыли от ласточек
на золотом крыле,
только в полях
(жёлтых среди холмов)
царь-виноград
ставит своих богов.

Нá, господин,
пей европейский сок!
ты не один
молишься на восток:
в сумерках прячешься
справа -
наискосок…

Битое зеркало цветом идёт траве,
много десантников
кружится в голове,
тёплое золото: это ли не ответ?
Золото к золоту -
это ответ, ответ!

78

Как косточка бледна,
как сойка в полусне,
запела песнь жена
в решётчатом окне:

– Шумело тело о волну,
а груди -
были больше,
когда словавели слова
вели
войну
Китая от -
до Польши!"

А Китай перекрестился и от старости запел:

– Что-то вышло,
что-то вышло,
вышло что-то,
да не то -
у меня в кармане
шило
и долото
из золота".

Ну, ни фига себе, китаец!

79

Ольге Мартыновой

Запишем, китайский товарищ,
как нам говорить повезло:
"Худой зов воздуха
и хлипкое лицо
в июльский полдень лип,
в обеденное время
с плотными от золота рюмочками глаз,
полными разноцветных слёз
и музыкально-дéвичьей печали
– не уверен, не уверен, что музыкально-дéвичьей,
но пусть уже
остаётся! -
как будто смотрит ангел на меня
сквозь крылышек из девушек-стрекоз,
а мне смешно и мило -
недорогая радуга-родня
древесное лицо преобразила,
но мы его наденем всё равно,
как будто пьём невинное вино
и говорим о родине вполсилы,
пока в траве сидящий дурачок
хранит билет на западо-восток
и бьёт врага огромною коленкой…"
"Не знаю, – сказал мне китайский товарищ,-
прошу помилования, но я, действительно, не знаю,
что вам и ответить на это,
невидимый крымский поэт,
и никто не знает…". И никто
не знает.

80

Ходит кошка -
кошка серая -
говорит: "Я в Бога верую…"
Лает маленький собака:
"Лай, лай! Тлен, тлен!
Сладок! Смерти!
Плен, плен!"

81

Бедная лошадь,
белая лошадь,
бренная лошадь
не станет моложе

и не станет на жёлтую кожу
перелётных драконов
похожа -

никуда она не уйдёт,

ну, а если -
захочет уйти,
то растает, как дым,
от пяти -
до шести

в цвете млечного утра
(стакана воды с молоком):

полстакана тумана
и осенний творог за окном,

и вставать на работу -
не рано.

82

Однажды танки войдут
в Пекин, а чья-то Зоя поднимет
бровь, положит бабочек
на виски
и вспомнит
школьную
не любовь.

А я допью горьковатый
чай, поеду в Ялту,
когда усну,
где чьи-то волосы
по плечам,
летает
Звягинцев
на луну.

83

А вот пакет из Пекина: "Как будто
готовься к бою, пора повернуть Европу
в пепел и зверопыль. Во сне

колесо буддизма О

раздавит варваров бледных,
Москва и Пекин, как в спальне,
желто красно помирят мир".

84

ВДРУГ:
в жёлто-красной тишине
я восседаю
на коне!!!

85

Дина за деньги
покупает на рынке
дыни…

И вдруг
восклицает:
"Сабли
долой!" -
и скачут монголы по синей пустыне…

И скачут монголы по синей пустыне?

И скачут монголы по синей пустыне!
и каждый из них -
настоящий герой!

86

Стиха сложение, тактика выжженной
речи. Тоже словарь, сгоревший дом
над рекой. Вчера не там, где расположено твоё
тело. Оно не говорит, но кто там
говорит. Где его реки, где они, реки,
в старый Китай. Где его
родина, флаги и листья, кто
взял начало,
жёлтый исток.

Тёплые кровли храма, как сёдла,
пусты для света. "Конская кровь горяча!" -
прокричали монголы ума.
Немец с евреем во Фрейбурге ходят
и книги ласкают
друг другу. Саблю целует
философ, лишь бы собраться
в Китай.

Мёртвое солнце. Говори, почему
Китай долог. Почему, для кого
здесь Китай. Чьи вы тут боги -
китайская осень,
родимые реки не вот
бытия. Германия. Златокитай.
Ты понял.

87

Фёдору Сваровскому

А всё же я люблю весёлую Россию:
мне снятся пряники, рубли, пасхальный перезвон.
Медведь проехал на велосипеде
и просвистел святой купец -
к царице на поклон.
То хороша Степанова Мария,
то Поляков ни в чём не плох на ласточке верхом.
Подпрыгивают девки расписные,
цыганка пляшет
и лиса -
гуляет с петухом.

88

Раскосых ласточек мелькнуло мне сейчас,
и вечер в городе, как в дереве, погас.

Не стало Киева! а над моей Москвой
Китай лысеющий склонился головой.

Привет, империя, я твой больной солдат,
я болен бедностью, но августом богат!

Я в ссылке призрачной, но весь я не умру
в листве таврической, на каменном ветру.

На старом кладбище примерю, как дурак,
имперской выделки невидимый колпак

и, прямо в голову глотая аспирин,
поверю в Тютчева, поверю не один.

С двумя подругами продрогший человек,
влечу в парадное, как пчёлы на ковчег,

а ветер с севера, повисший в тишине,
подует музыку о звёздах и луне.

Хоть деньги осени (искомое тепло)
навряд ли выдадут Гадес или Дельво,

но умных ласточек небесная Москва
китайским золотом вернёт мои слова.

89

Крым назывался "Всероссийским Кладбищем".

Сергей Мельгунов

I
Скажи, когда лицо моё на ощупь
вернётся в зеркало на третьем этаже,
не Троцкого сновидческая поступь
послышится ль над крышами уже?
А лунный свет младенческий, молочный
зальёт ли улицы, которых больше нет?
ли спрыгнет Лев на рыночную площадь
зияюще-багряный на просвет?
Тогда незрячие пересекутся пальцы
богов-любовников, редеющих, как дым,
и в кровь обнимутся троцкисты и китайцы
над Симферополем, над кладбищем моим.

II
То листья полетят, то краска покраснеет,
то ветки венами покажутся в ответ…

В темнице августа меня как будто нет,
лишь пальцы Троцкого сжимаются сильнее.

К закату выведет недолгий разговор
и ворон выступит в дожде над колокольней.
Увёл бы девушку из церкви на сегодня -
но пальцы Троцкого кровавы до сих пор.

90

То не ветер Володе -
двоюродный брат,

то не осень -
тройная сестра:

это ленинской кровью
безумен закат,
это птицы вороны,
как тряпки,
летят

и они же -
кричат
до утра,

мол, болит голова,
у Володи -
болит голова,

и не хочется
видеть в тетрадке

красноватые
эти
слова,

бормоча:

"Я в порядке,
в порядке…"

91

На закате сердцá превращаются в гроздья рябины,
в лёгкий шелест шагов по легко отлетевшей листве…
Скоро выйдет луна, скоро хватит луны половины,
чтоб увидеть лицо на твоей молодой голове.

Так теряют в реке не кольцо с безымянного пальца,
а своё отражение, ставшее вдруг золотым,
и от света поют, как восточные птицы китайцы -
холоднее луны, но теплее, чем тело и дым.

92

Над волосатой головой проводит ночь
своей луной, а водка, пламенем дыша,
летит,
как ласточка,
под кожей: не так ли двигалась душа,
когда
ты пил
одно
и то же -
в плывущей
рыбами
воде,
где лунный свет увидел где,
где
видел
женщину
врага,
она, как пальцы, дорога,
она
луна
такая
осеннего
Китая:
.
.
.
. здесь
.
.
. . . . .

93-103

Холодно в космосе. Звёздные брошки блестят? Лучшие

кошки на крыши приводят котят. Вот, говорят, посмотрите

как светит луна – так же светите народам во все времена!

Хитрые кошки… Не так ли и людям поэт должен нести

свой кошачий, несолнечный свет? Что я сказал только что.

Что я только сказал? Сам не пойму – только вижу кошачьи

глаза. Вижу усы и хвосты, и святую луну… Лунные звери,

позвольте я вас обниму! Вас обниму и скажу, и немного

пойму: стану стихами светиться в кошачьем Крыму!

Здесь начинается китайская поэма
про то, что всё вокруг -
китайская поэма,
где читатель не знает,
чья это как будто работа,
только есть в этом
жёлтое,
жёлтое что-то,