Со старпомом мы жили в одной каюте. Все следующее утро он что-то делал со странной бесполезной штуковиной, бегал в БЧ-5, возвращался с инструментами, пилил, сверлил, выпросил у меня, неизвестно зачем, все большие ластики. Колдовал, словом. К обеду в каюте было чисто, а машинка исчезла.
Вечером старпом пригласил меня и еще пару человек в ресторан, обмыть свою новую шинель, заказанную еще во время нашего незабываемого приключения на минной базе, когда он прожектором в сторону моря сигналил, а особисты потом всю ночь пытали молодого краснофлотца, который нам прожектор предоставил, и искали вражеского резидента.
Половину вечера мы посвятили обсуждению достоинств и недостатков швейных мастерских Петропавловска, мастерству закройщиков и портных. Шинель старпому кроил лучший мастер города, у которого командование флотилии форму заказывало, дядя Сема. А сшил его коллега, Иосиф Соломонович, или дядя Йося. Для тех, кто понимает, это было равноценно заказу шинели у Гуччи, Валентино, Кардена или Зайцева. Хотя навряд ли они смогли бы сшить шинель так, как дядя Йося. Здесь опыт нужен и хороший вкус. Военную форму понимать надо, это вам не какой-нибудь гражданский пиджак или костюм. Какие связи пришлось задействовать и во что это старпому обошлось, мы даже спрашивать боялись. Пошив длился три месяца, а не обычных две недели. Все это время старпом вожделенно ждал.
За такую шинель мы выпили неоднократно. Старпом ее на лодке оставил, в каютном шкафчике, побоялся в ресторан надевать: а вдруг украдут. Он в отпуск собирался. А до цивилизации путь был один: самолетом до Москвы, а потом уже в пункт назначения. В такой шинели не страшно и не стыдно и по Белокаменной пройтись: никакой патруль, даже комендантский, не остановит, потому что сразу видно – Вещь. Именно так, с большой буквы. А в Вещи – образцовый военнослужащий, слуга морям, отец матросам. Но лучше по улицам не шляться – заметут. В культурное место зайти надо, к цивилизации приобщиться, после нашей-то глуши.
– Обязательно в Большой театр схожу, на балет, – размечтался старпом. – А что, деньги есть, с рук билет всего четвертак стоит.
Выпили за Большой.
– Ты, это… Балерин хорошо рассмотри, потом подробно расскажешь. Фигуры и прочее, – попросил механик. Ему отпуск не светил в связи с предстоящим ремонтом.
– Ладно, рассмотрю и расскажу, – благосклонно соглашался старпом.
– Иваныч, ты хоть на подъеме флага шинель нам покажи, интересно ведь. Уедешь в отпуск, а мы и не увидим, – взмолился я.
– Ладно, уговорили, утром оцените, что такое настоящая шинель по сравнению с вашими обносками, – благодушествовал старпом.
Отпив и отплясав, мы попросили принести счет.
– Я плачу, ребята, – хитро и по-доброму, почти как Ленин, прищурился старпом и полез в портфель, ридикюль по-нашему.
Из ридикюля он извлек давешний бесполезный прибор и водрузил его на стол.
– Что, "Феликсом" счет проверять будете? – презрительно скривилась официантка.
– Каким таким "Феликсом"? – опешили мы.
– Да вот этим, арифмометром, что у вас на столе. Фи, уж от офицеров я такого не ожидала, – брезгливо промолвила дамочка, отворачиваясь, – у нас не обсчитывают клиентов!
– Не шуми, дочка, не надо. Сколько с нас, говоришь, сорок девять, что ли? – сурово вопросил старпом и начал крутить ручку прибора. После каждого оборота из штуковины выскакивал хрустящий новенький червонец. Обалдело смотрела на это официантка. Обалдели и мы: чуть такую штуковину за борт не выбросили! Хотелось по-индейски воскликнуть: "Великое чудо Маниту!" Его, оказывается, зовут "Феликс"! Арифмометр! Для денег! Совершив пять оборотов, старпом сложил червонцы стопочкой, что-то поправил на "Феликсе", крутанул ручку и машина выплюнула новенькую синюю пятерку.
– Это тебе на чай, чтобы не подозревала офицеров в жлобстве, – и положил пятерку на червонцы.
Официантка денег не взяла, побледнела, забормотала, что ошиблась, напутала со счетом и вообще, подождите, она сейчас, и убежала.
– Иваныч, еще… – судорожно сглотнув, попросил вмиг осипшим голосом помощник.
Иваныч крутанул, червонец выскочил. За соседними столиками народ оживился и зааплодировал. Иваныч крутанул еще – выскочила пятерка. Настроить прибор на десятки ему не дали.
В зале появился патруль и три милиционера. За их спинами маячили официантка, указывающая на наш столик, и озабоченный администратор.
Тяжелая милицейская рука легла на руку старпома.
– Пройдемте, товарищи офицеры.
Отсутствуй патруль, мы бы поспорили и, как всегда, затеяли драку – не может милиция военнослужащих в форме брать, прав не имеет. Но против своих, военных, не попрешь, пришлось пройти. Да и руки они на кобурах расстегнутых держали.
Минут сорок ушло на оформление протокола, пока допрашивали официантку. Старпом порывался вставить слово, но ему не давали. Минут двадцать препирались. Наконец-то выслушали.
Старпом, не зная, как и мы, истинного предназначения "Феликса", придумал ему новое, нехарактерное. Кое-что переделав, он прикрепил внутри полости барабана резиновые ластики, укрепил их на стержне ручки, вложил купюры, десятки вперемежку с пятерками. Крутишь ручку, ластик выталкивает купюру. Иллюзия печатного станка полная. Просто и красиво. Правда, мы испытали легкое разочарование: это был всего лишь розыгрыш. Разочарование сменилось чувством удовлетворения: оказывается, и старпом не самый умный и тоже не знал назначения вещицы.
Милиционеры посмеялись, но взяли с нас обещание больше так опасно не шутить. Протокол порвали, но "станок", правда, почему-то изъяли. Старпом крутанул в последний раз, извлекая оставшийся внутри червонец. На него купили и выпили с ментами и начальником патруля мировую.
Если кто не верит, езжайте на Камчатку, спросите. Ресторан "Вулкан", 1983 год, третий столик у окна, справа от входа. Четырех офицеров-фальшивомонетчиков тогда арестовали. Старожилы наверняка помнят.
До лодки добрались глубокой ночью и устало завалились спать.
Перед сном старпом открыл дверцу шкафа, постоял, любуясь черным глянцем новехонького сукна, с нежностью погладил шинель и начал что-то там, в шкафу, пересыпать. Под этот мягкий шелест я и уснул. Настоящий подводник спит и при шуме, и при свете.
Утро началось плохо, но не от выпитого. Завтракали мы с аппетитом, хотя вчерашнее вспоминалось с трудом и лишь отдельными эпизодами. Иваныч позавтракал первым и помчался в каюту, одеваться на построение.
Должность у него такая, везде первым быть, все и всех контролировать.
Мы спокойно допивали чай, когда раздался жуткий крик. Кричал старпом.
Его сильный голос нельзя было спутать. Он даже швартовался без мегафона. Скрытность маневра сильно страдала. Команды и маты были прекрасно слышны за два километра от пирса, в поселке, особенно в тихую погоду. Все знали, что "33"-я перешвартовывается. Женщины на маты жаловались в политотдел.
Когда мы высыпали из кают-компании, зрелище, представшее нашим глазам, впечатлило. Старпом стоял посреди отсека в новой шинели, застегнутой на все блестящие пуговицы, и кричал, используя полный словарный запас военно-морского словаря (см. словарь). Раскаты баса Шаляпина чередовалась с фиоритурами тенора Козловского. В правом плече у него была огромная дыра, еще большая зияла на уровне левого кармана и живота. Судя по дырам, в него попал стомиллиметровый, универсального калибра, артиллерийский снаряд. Под углом. Навылет. Хоть крови и не было, но я как близкий товарищ крикнул:
– Доктора!
Доктор подскочил к Иванычу и был отброшен к переборке с криком:
– С-сука ленивая! Сколько раз говорил – потравить крыс! Пока жива хоть одна, никакого отпуска!
Доктор уже два дня как числился в отпуске, но по причине завтрашней даты на авиабилете еще находился на лодке.
Вчера вечером бросающий курить старпом пересыпал купленные в городе семечки в карман новой шинели. Это под их мягкий шелест я засыпал. Вездесущие крысы унюхали аромат и превратили эсклюзивное изделие в жалкую, безобразную, изуродованную тряпку. Они шли на запах, прогрызая на своем пути все: заднюю стенку шкафа, рукав, карман, пока не достигли семечек. Ткань ими пропахла, посему сожрали и ткань.
Откричав, старпом жестом испанского гранда сбросил оскверненную шинель на палубу отсека, процедив сквозь зубы:
– На ветошь.
Потом досталось всем. Свободные от вахты поступили в распоряжение доктора, который возглавил крысиную войну.
Минер был наказан за то, что не оприходовал столь полезный прибор, как "Феликс". Я думаю, наказан правильно. Ведь не зря его менты изъяли, теперь сами будут деньги печатать.
Сход на берег был запрещен, объявлена большая приборка и смотр заведований.
В это время мичман Филонов, владевший секретами алхимии, выводил каким-то волшебным составом пятна со старой шинели старпома.
Разворошив муравейник и оставив за себя помощника, старпом уехал в аэропорт.
Вскоре мы получили отчет о посещении им Большого театра.
Отчет был на фирменном бланке комендатуры и содержал следующее послание (текст сохранен в оригинале):
"Командиру в/ч 00000
Настоящим сообщаю, что военнослужащий вверенной вам части капитан 3 ранга Головчук А. И., тогда-то, находясь в г. Москва проездом и следуя к месту очередного отпуска, посетил балет "Лебединое озеро" в исполнении коллектива Большого театра Союза ССР. Занимая место в первом ряду, вышеупомянутый капитан 3 ранга Головчук А. И. наблюдал за сценой через морской бинокль с многократным увеличением. На неоднократные просьбы администрации Большого театра убрать бинокль, так как балерины стеснялись, не прореагировал. Просмотр сопровождал возгласами:
"Хоть ты и прима, а в кордебалете девочки лучше!"