- Веселый ты человек! Выдумчивый. Люблю таких, - и стражник указал на суму. - Масло, должно быть, несешь?..
- Масло несу, - пожал плечами Глеб.
- Проходи, родной! Не задерживай, - Тит подтолкнул Глеба к воротам, а коня его хлопнул рукой по крупу; потом повернулся к башне и крикнул: - Это хороший человек, веселый - мутить любит. С башни не ответили.
Войдя в город, Глеб опять взобрался на коня, медленно поехал по улицам. Глеб направлялся ко двору старого князя Владимира.
Копыта коня мерно постукивали о деревянную мостовую. Главная улица поднималась вверх. Там, на горе, стояли и хоромы княжеские, и красовался над Десною большой Спасский собор.
Проезжая мимо собора, Глеб придержал коня и перекрестился. До этих пор он всего-то крестился раза два или три, ибо чувствовал себя больше язычником, чем христианином. А теперь в душе, в сердце Глеба что-то переменилось. Быть может, перемены начались в тот день, когда Глеб заговорил с паломниками, или когда он увидел, как крестится Анна, или когда он воздвиг простенький крест на ее могиле, а может, после вчерашнего дня, после того кровопролития, что Глеб учинил в каменном доме князя Мстислава…
Проехав еще немного, Глеб стукнул кулаком в ворота, за которыми простирался широкий Владимиров двор. И ожидал Глеб, не сходя с коня.
Ворота скоро приоткрылись, выглянул страж - был он при шлеме и при дорогой кольчуге. Ощупал Глеба неприязненным колючим взглядом:
- Что тебе, молодец? Глеб протянул ему суму:
- Передай старому Владимиру.
Стражник принял суму, взвесил ее в руке, спросил:
- Что тут?
- Князь знает. Скажи: из Гривны…
- Из Гривны? - страж сделал радостное лицо. - Значит, от Мстислава.
- От него, - усмехнулся Глеб.
Но страж не заметил этой едкой усмешки, открыл ворота пошире, пригласил:
- Зайдешь на кухню, мил человек? Покормим… Глеб покачал головой:
- Нет, тороплюсь.
И, развернув коня, направил его под гору.
Старый Владимир принимал у себя гостя - богатого купца-латинянина. После обильной трапезы они, уединившись в любимом покое князя, заваленном книгами и свитками, беседовали о том о сем. В толмаче не нуждались, ибо Владимир, будучи искусным опытным воином, был еще и весьма премудр - искушен во многих науках и языках. И язык этого латинянина, как и шесть или семь иных языков, знал в достаточной мере, чтоб легко изъясняться на нем, - чем немало удивлял самого латинянина.
Князь расспрашивал гостя о его делах. А тот - тоже человек немолодой, опытный - о своих делах умалчивал, он все больше рассказывал о далеких западных странах.
- Неспокойные настали времена, - говорил латинянин. - А в неспокойные времена - как в мутной воде. Хищной рыбе - легкая добыча. А всякой мелочи отовсюду можно ждать смерть…
- Да, да, - соглашался Владимир. - Это верные слова! У нас в княжествах тоже полно смутьянов, ищущих легкой добычи. Многие видят цель жизни в престоле, а не в пути к нему. Я думаю, они ошибаются, ибо за целью не видят самой жизни…
- Поистине мудрые слова, - соглашался латинянин. - Я рад, что имею такого друга, из которого можно черпнуть мудрости. Мудрость из книг хороша, но она суха и как бы безвкусна. Совсем другое дело слышать мудрость из живых уст…
Князь со скромностью выслушал эти приятные слова. Потом напомнил:
- Но мы говорили о Папе Урбане…
- Да, государь!.. В Клермоне на церковном соборе Папа призвал всех благочестивых христиан - от королей до простолюдинов - отправиться в Святую землю. Призвал силой оружия спасать от неверных Гроб Господень. И обещал всем, кто отправится в поход, отпущение грехов и мирские блага, обещал простить им все долги…
Князь кивнул:
- И клич его услышали.
- О да! Говорят, желающих отправиться в поход было тысячи и тысячи. Они тут же в Клермоне дали обет… Какому-то счастливцу Папа сам нашил на одежду шелковый крест. И по этому примеру все стали нашивать на себя кресты: и благородные люди, и голытьба. Они шумели и праздновали несколько дней. Они стали называть себя крестоносцами…
- Крестоносцы… - задумчиво произнес князь, будто пробуя это слово на вкус. - Не очень подходящее название для такого грозного явления. Ведь это Христос нес крест на Голгофу. Христос страдал…
- Да, государь!.. Но молва есть молва. Ее не перешибешь. И не всегда можно объяснить простолюдину…
Здесь послышался стук в дверь, и латинянин замолчал.
В покой заглянул слуга:
- Господин, к вам гонец…
- Пусть подождет, - велел Владимир.
- Но он уехал уже. Оставил суму…
- Что за сума? - Владимир досадовал, что мешают такому интересному разговору.
- Не знаем, господин. Сума и есть сума. Крепко завязана. Гонец сказал, из Гривны…
Лицо князя прояснилось:
- Из Гривны, говоришь!.. Тогда я знаю, что там… Хорошо! Бросьте пока в угол в прихожей. Я после посмотрю…
Когда дверь за слугой закрылась, Владимир повернулся к латинянину:
- Нам помешал этот олух. Гость вежливо осведомился:
- Может, наш разговор отложить? Может, этот человек сказал что-то важное? И у государя дела?..
Владимир улыбнулся:
- Нет-нет, мой друг! Этот человек - слуга. Он только что сообщил мне, что одним смутьяном в моих владениях стало меньше.
- Это хорошо! - улыбнулся в ответ гость. Владимир напомнил:
- Мы говорили о крестоносцах… Что было потом, после собора в Клермоне?
- Они двинулись в путь… - латинянин кончиками пальцев потер седые виски. - Они продали все свое имущество, купили оружие и доспехи и пошли за монахом Петром Пустынником на восток. Говорят, что многие пошли в поход с семьями - с малыми, с грудными детьми… Трудно сказать, на что они надеются. Они, как видно, полагают, что Святая земля простирается за соседней их дому горой, а город Иерусалим - в пяти-шести днях пути…
- Конечно же, многие погибнут, - уверенно, со знанием дела сказал князь. - Тяготы похода - не для женщин и уж тем более не для малых детей. О чем думают их военачальники? Святая земля не близко.
- О да! Те дороги, по которым сейчас идут крестоносцы, говорят, сплошь усеяны могилами. Смерть так и косит их ряды. Быть может, от этого крестоносцы злы. В тех городах, что попадаются им на пути, они устраивают жестокие погромы. Убивают иудеев. А потом на костях их устраивают дикие оргии… Это очень страшно: темный необразованный разум в союзе с вседозволенностью. Горят безвинные города и деревни. А к крестоносцам пристают все новые толпы голытьбы. Ужасные вещи творятся под сенью креста. И мне кажется все это бессмысленным…
Владимир сказал:
- Не всегда мы можем понять смысл того, что творится сегодня.
- Да, - вздохнул латинянин. - Но льется так много крови… Многие города закрывают перед крестоносцами ворота. Говорят, крестоносцы берут некоторые из них штурмом. Они очень злы, голодны. Они очень спешат.
Владимир кивнул:
- Я знаю, как бывает в походах.
- Ваше счастье, государь, что земли, коими вы управляете, далеко в стороне от пути крестоносцев. Я побывал в одном городе, через который прошли они. Последний раз этот город выглядел столь плачевно во времена Аттилы…
Они долго еще говорили о крестоносцах.
Когда гость утомился, Владимир позвал служанок и велел им показать латинянину сад во дворе, потом кликнул кухарок и приказал готовить к обеду тридцать блюд. Князь хотел удивить гостя. Владимир отлично знал, что гость, возвращаясь в свои латинские земли, будет рассказывать всем, как его на Руси принимали. И от того, что он расскажет, в немалой степени будет зависеть, приедут ли в Чернигов торговать еще и другие богатые латинские купцы. А у них очень уж хорошие товары!..
Едва служанки увели гостя, едва удалились кухарки, Владимир крикнул:
- Эй, несите суму!..
Слуга тут же исполнил приказание, он, видно, все это время ждал под дверью:
- Вот она.
Старый князь все еще сидел на высоком резном стуле. Владимир взял из рук слуги суму и дернул за шнурок. Но шнурок не развязался. Князь дернул сильнее. Узел только крепче затянулся.
- Ах, как бестолково завязано, - посетовал Владимир. - Подай нож.
Слуга принес князю нож.
Разрезая шнурок, Владимир спросил:
- Из Гривны, говоришь? Слуга поклонился:
- Человек сказал: из Гривны.
- Знаешь, что тут? - засмеялся Владимир.
- Откуда мне знать, господин?
- Здесь голова.
- Голова?.. - слуга вскинул удивленные глаза.
- Да, наконец-то эта голова. Мы за нею долго охотились… Мне даже пришлось обещать народу перед церковью, что эту голову мы насадим на кол.
- Должно быть, это голова очень дурного человека, - предположил слуга.
- Да, так и есть…
И старый Владимир открыл суму. Слуга вместе с ним заглянул внутрь и оторопело отшатнулся. А князь вмиг побелевшими губами произнес:
- Глубокая сума. Плохо вижу. Дай-ка мне вон то блюдо.
- Серебряное?
- Давай… И… ты свободен.
Когда слуга с поспешностью вышел, старый князь откинулся на высокую спинку и закрыл глаза. По щекам его сбежали слезы. Владимир сидел так некоторое время, как бы еще более постаревший, обмякший, а потом, грозно сверкнув глазами, вытряхнул из сумы на серебряное блюдо голову сына своего Мстислава…
… Отъехав от Чернигова на два-три поприща, Глеб, Волк и Щелкун увидели при дороге большое раскидистое древо - старый-старый дуб. А в стволе Глеб приметил дупло, которое очень напоминало раскрытый в крике рот.