Белые, предупрежденные контрразведкой об ударе красных частей, встретили кавдивизию во всеоружии. В тот день коннице так и не удалось пробиться к городу и подпольщики, захватившие на бронепоезде железнодорожный мост (им пришлось выступить намного раньше намеченного часа), погибли все до одного во главе с Учителем.
Под Энск были переброшены резервные части деникинцев, и только на третий день, дождавшись подкрепления, красная конница успешно закончила штурм.
В тот же день на городской площади у оперного театра были торжественно выстроены красноармейцы, и товарищ Мендельсон прокричал с балкона хриплым голосом строки приказа по войскам 10-й армии Южного фронта.
Вот он, этот приказ. Приказ, написанный новым языком революции, которому училась Советская Россия:
"Объявляю нижеследующий героический подвиг подпольщиков-большевиков и пролетариев города!
Получив приказание поддержать натиск красной кавдивизии имени Коммунистического Интернационала, большевики и рабочие паровозоремонтного депо захватили в ночь на 25 августа бронепоезд "Царицын" и доблестно и самоотверженно выполнили свою задачу, оставшись без нашей поддержки и будучи окружены многочисленным врагом!
В продолжение всего дня, вплоть до глубокой ночи, мы в бессильном порыве помочь нашим товарищам слышали сильную орудийную и пулеметную стрельбу на подходах к мосту. Пробиваясь на помощь сквозь белогвардейские цепи, мы понимали, что жив еще бунтарский дух героев и не сломлено их яростно-храброе сопротивление. Даже враги были ошеломлены железной волей революционеров
Поняв, что их бой обречен на поражение, оставшиеся в живых взорвали один броневой вагон и перешли на другую платформу.
Оставшись лицом к лицу с разъяренным врагом без помощи и даже без малейшей надежды на нее, отважные смельчаки продолжали нести свой долг и свою жизнь на алтарь Красной Советской России.
По последним сообщениям, около трех часов ночи двадцать шестого августа в указанном районе все еще была слышна умирающая пулеметная стрельба, последняя весть о том, что революционер-пролетарий не сдается до тех пор, пока не прольет свою кровь до последней капли на поле битвы Правды с кривдой!
Вечная память павшим в неравном бою! Слава героям борьбы за великую идею освобождения людей!"
Штабс-капитан Алексей Петрович Муравьев был убит зимой в Ростове-на-Дону бандитами, как раз в тот момент, когда он, проверяя посты вокруг помещения государственного банка, говорил начальнику караула прапорщику Вахонину свою любимую фразу о том, что Россию погубят глупость и… договорить он не успел.
Это случилось в декабре, за две недели до взятая города частями Красной Армии. Среди красных конников, въехавших в Ростов, был боец-татарин Абдулла, который красовался на лихом рысаке Стрелке. Только звали теперь Стрелка Искандер, что в переводе значит "Непобедимый". Под этим именем конь и закончил свои дни осенью 1928 года в деннике орловского конзавода имени товарища Буденного.
Деникин бежал за границу три месяца спустя после смерти Муравьева - уже из Крыма. А вот семейству Бузонни удалось это сделать намного раньше, еще в сентябре 1919 года.
Разместив с грехом пополам свою семью в тесной каютке третьего класса, Умберто стоял на палубе забитого беженцами парохода "Редедя - князь Косожский" и, предчувствуя мучительную качку, смотрел на удаляющиеся берега под пасмурным небом. Он сентиментально прощался с Россией, где столько лет делал полные сборы, где были такие очереди зевак, желающих поглазеть на "вестницу смерти" и "египетских карликов-близнецов". Кутаясь от прохладного морского бриза в плед, наброшенный на плечи, Бузонни понимал, что время изменилось бесповоротно, что Россия невежд канула в вечность, что антрепризе для простофиль пришел конец.
И чутье не подводило опытного антрепренера, "любимца русской публики с 1908 по 1917 г.", хотя он и не мог знать о том, что несколькими днями раньше, в конце августа 1919 года в Москве председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ильич Ульянов (Ленин) подписал декрет о национализации театров и зрелищ.
Владимир Печенкин
КАВЕРЗНОЕ ДЕЛО В ТИХОМ СТОРОЖЦЕ
Из детективных историй
1
Парило. Солнце выгревало из земли остатки весенней влаги. "Частный жилищный сектор" улицы Старомайданной утопал в свежей садовой зелени. Пусто было в это время дня на Старомайданной. Дремали под заборами свиньи, у ворот собаки. На скамеечке, как обычно, сидел дедушка, грел под теплыми лучами свои ревматизмы.
Женя Савченко шел из школы то скорым шагом, то бегом. Его задержала классная руководительница, и теперь он на бегу решал непростую задачу: свернуть ли направо домой, чтобы положить портфель, или налево, к стадиону, где скоро начнется футбол. Но если на стадион, то так и придется до вечера таскать портфель. А если домой, то как бы бабушка не засадила готовить уроки…
Ему не довелось свернуть ни туда, ни сюда. Из двора дома, где живет Колька Гроховенко, вдруг вышел Колькин отец - дядька Федор. Был он то ли пьян, то ли спросонья. Наткнувшись взглядом на Женю Савченко, вздрогнул, попятился. Но узнал, кажется, и попросил хрипло:
- Хлопчик, эй! Беги, хлопчик, в милицию скорийше! У меня в хате человека убили…
По спине у Жени пошли мурашки: на рубахе-то у дядьки Федора - кровь!.. Женя прижал портфель к груди и помчался вдоль Старомайданной.
Майор Авраменко ходил по кабинету, ерошил волосы на затылке и озадаченно поглядывал на младшего сержанта Бевзу. Младший сержант, пользуясь особым положением шофера, привольно посиживал в присутствии начальника - разговор шел на такую тему, при которой допустимо шоферу сидеть, а начальству ходить: разговор шел о рыбалке.
- На Карлушином озере самый теперь жор, - искушал Бевза начальника. Хоть на что берет, и прикармливать не надо. На хлеб, на тесто, на червя - на все. Ну, мабудь, невредно трошки подкормить макухой…
- А макуха есть?
- Все есть. В ассортименте.
- Червей много накопал? Значит, так: я, ты, следователь да еще прокурор с Помощником просятся. Всех, выходит, пятеро, учти.
- За це не турбуйтесь, товарищ майор. Я вам кажу, есть все в ассортименте. Только треба выехать пораньше, чтоб с того берега начать. Там глыбже, рыбы больше.
- Сейчас три часа… Ну-ка, позвоню. Алло! Прокуратура? Лев Михайлович, ты? Слушай, пораньше бы выехать надо, а? До озера два часа с лишком, вечерний бы клев застать. Спроси там своего, как он? Не захочет? У вас что, дел много? А если срочных нету, так чего ж время-то высиживать? Формалист он, твой прокурор. Ладно, ладно, понял. Значит, так: заедем за вами в пять, и чтобы все были готовы.
Он положил трубку.
- Одного опасаюсь, - Бевза обиженно поглядел на телефон, - кабы к вечеру дождя не було. Духота! В перемену погоды рыба аппетит теряет.
- Ну, дождю откуда взяться? - майор выглянул в распахнутое окно и придирчиво осмотрел вполне подходящее для рыбалки небо с редкими несерьезными облачками.
В кабинет без стука вошел дежурный по горотделу:
- Товарищ майор, на Старомайданной вроде бы того… убийство.
- А? Что на Старомайданной? - майор повернулся к дежурному. В тихом их городке, среди бела дня, в пятницу, когда добрым людям на рыбалку ехать… Подрались, что ли?
- Не знаю, товарищ майор. Хлопец тут прибег, говорит, убили кого-то. Как фамилия? - обернулся дежурный в коридор.
- Женя Савченко, - вынырнул оттуда Женя.
- Да нет, как фамилия того дядьки?
- Дядька Федор Гроховенко, у него на рубахе кровь!
Младший сержант Бевза вздохнул и встал - пропала рыбалка. Майор Авраменко еще с полминуты смотрел на Женю, потом схватил трубку:
- Алло! Прокуратура? Погоди, Лев Михалыч, не до рыбалки уже. Прокурор пришел? Звони в "Скорую", сейчас к вам заеду, на Старомайданной происшествие. Какое? Ну, там увидим. За следователем сейчас пошлю кого-нибудь, он за мормышем ушел. Эх, ловить нам, да не рыбу…
Старомайданная еще пребывала в безмятежном дремотном покое, и дед на скамейке потирал колени в ватных стеженых штанах. Однако едва "скорая помощь" и милицейский "газик" затормозили возле гроховенковского дома, улица проснулась: из окон высунулись старушечьи головы, из-за плетней завыглядывали хозяйки, кое-где скрипнули калитки. Старомайданная, да и весь тихий городок Сторожец не могли похвалиться обилием детективных случаев, и если Федор Гроховенко опять подрался с жинкой, так на это уже стоит посмотреть. Только разве его жинка не в больнице?
Федор Гроховенко понуро сидел на ступеньке крыльца. Когда милиция во двор вошла, он встал и страдальчески сморщился. Его трясло от страха и выходящего хмеля.
- Ну, что тут у вас опять, Гроховенко? - сердито спросил майор Авраменко.
- Таке дило зробылось, товарищ майор, таке дило… - затянул Федор козлиным тенорком.
- Какое дело? Говори толком.
- Гошку Божнюка убили, товарищ майор…
- Так. Кто убил?
- Зиновий, товарищ майор!
- Какой Зиновий?
- Та я ж кажу, Зиновий Машихин. Сперва скандалил, а потом…
- Где он?
- Убег, товарищ майор.
- А потерпевший где?
- В хате у меня, на кухне…
- Ну, пойдем.
Не зря трясло Федора - в кухне на полу, залитом кровью, лежал вниз лицом маленький тучный человечек в синей выцветшей спецовке. Рядом валялся узкий, сточенный кухонный нож - видимо, орудие убийства. На столе порожние бутылки, стаканы, куски хлеба, луковицы, огрызки огурцов.
- Да-а… - протянул майор. - Когда произошло?
- То я не можу знать… - простонал Федор, держась обеими руками за голову.