- Это Линь Сю-лань - работник нашего укома партии, заведует отделом по работе с женщинами. Сама сна из уезда Наньцзян. После того как Красная армия освободила уезд, меня послали туда конфисковать имущество и зерно у помещиков и кулаков. Мы быстро собрали митинг и стали объяснять крестьянам, как кулаки и помещики эксплуатируют их, присваивая себе плоды их тяжелого труда… Вот, к примеру, сейчас тысяча девятьсот тридцать третий год, а крестьяне уже задолжали свой урожай на тридцать пять лет вперед. Короче говоря, в этом "небесном рае" - так ведь всюду называют провинцию Сычуань - многие крестьянские семьи были уже на грани голодной смерти. Или другой пример. Давно установлена стоимость монеты тунюань - десять чохов , а местные богатеи распиливали один тунюань на две части и требовали с крестьян за каждую половину по десять чохов, а позднее эти мироеды настолько обнаглели, что стали требовать за один тунюань тридцать чохов. А крестьяне и пикнуть не могли, ведь хозяева "держали меч в своих руках"! Словом, некуда было народу податься. Тут даже сложили песенку про незавидную крестьянскую долю:
На площадке покатой,
Горами зажатой,
Сорняком зарастают
Маис и бататы.
Хоть ты лопни от злости,
Но осенью к дому
Привезешь не маис,
А сухую солому.
Понадеялся с лета
На кашу бедняк -
Да как бы не так!
- Провели, значит, мы митинг, - продолжал рассказывать комиссар, - и тут же начали вскрывать амбары мироедов и делить зерно. Крестьяне брали себе столько, сколько каждый мог унести. А одежду помещиков и кулаков, домашнюю утварь, сельскохозяйственный инвентарь свалили в кучу на площади. Сюда же привели и скот. Все это мы разделили между беднейшими крестьянами. Видел бы ты, сколько тут радости было - люди буквально воспрянули духом!
- В тот же день вечером мы организовали еще одно собрание, где обсуждали вопрос, как увеличить помощь Красной армии. Вот тут я впервые и увидел Линь Сю-лань. Она проявила тогда исключительную активность и высокое классовое самосознание. Она указала, какие помещики наиболее опасны, в каких кулацких семьях спрятано оружие и ценности. Каждое ее слово крестьяне встречали шумным одобрением. "Ну, - думаю, - отличного пропагандиста можно сделать из этой женщины". На следующий день избрали ее делегаткой от деревни на уездное собрание женщин. Идти предстояло двести ли, и все по горным тропам. Она, ни минуты не колеблясь, оставила дома ребенка и пошла за двести ли в уезд.
Муж ее, конечно, перепугался. Что делать? Жена сбежала! Каждый день приходил ко мне узнавать, нет ли какой весточки от нее. Я его успокаиваю: "Это в старом обществе женщину не считали за человека, а сейчас и мужчины и женщины могут активно участвовать в революции. Вернется твоя жена через несколько дней, не волнуйся!"
Вскоре после возвращения избрали ее председателем женского союза в деревне, затем она и в партию вступила. Своего мужа она тоже втянула в общественную работу, и они вместе организовали здесь сельскохозяйственный кооператив. А то соберет группу женщин, возьмут они винтовки и уходят в горы разыскивать беглых кулаков и помещиков или тайные склады оружия. Смелая и решительная женщина! Сейчас нельзя было позволять ей уходить с носильщиками, она на шестом месяце беременности. Да и путь в Куншаньба тяжелый, надо одолеть несколько высоких гор. Но разве ее остановишь?
Чем дальше слушал У Чжи рассказ комиссара, тем больше проникался уверенностью в неразрывной связи партии и народа. Ему и раньше приходилось слышать рассказы о Красной армии, о жизни в советских районах, но впечатление от этих рассказов было абстрактным и мимолетным. То ли дело теперь. То, что он видел своими собственными глазами, буквально потрясало его.
Комиссар внезапно замедлил шаги и, показав на большие ворота впереди, не без умысла сказал:
- Товарищ У, давай зайдем в этот дом, не пожалеешь!
Судя по всему, здесь был полевой военный госпиталь. Он располагался в помещении сельской гостиницы с постоялым двором.
Они вошли в большой, чисто выметенный двор, в правой стороне которого высилось каменное здание. Видимо, в нем и была раньше гостиница.
"Странно, - недоумевал У Чжи. - Зачем он ведет меня в госпиталь?", но спросить считал неудобным и поэтому молча следовал за комиссаром.
Они вошли в дом, навстречу им по коридору приближался врач, следом шла санитарка с тазом. Врач выглядел очень бледным, как будто сам был тяжело болен.
- Как чувствует себя политрук Чэнь? - спросил его комиссар.
- Плохо, рана начала гноиться, температура резко поднялась - видимо, без хирургического вмешательства не обойтись.
- Осколок глубоко сидит?
- Глубоко, почти в бедренной кости.
У Чжи не понял также, почему сильно побледнел комиссар, когда врач сказал о необходимости хирургического вмешательства. Ведь если осколок попал в бедро и кость при этом не задета, извлечь его из раны не представляет особого труда! "Рана неопасная, почему он так расстроен?" - думал У Чжи.
- А сам он что думает? - спросил комиссар, лицо его потемнело.
- Он торопит нас с операцией. Говорит, чем быстрее ее сделаем, тем раньше он сможет возвратиться в свою часть.
- Хорошо, вы идите по своим делам, а я задержусь здесь, - сказал комиссар.
Доктор с санитаркой пошли дальше по коридору, а комиссар и неотступно следовавший за ним У Чжи на цыпочках вошли в большую палату. На деревянных нарах лежало много раненых. Одни стонали, другие что-то выкрикивали в бреду. Только один из них был в состоянии сидеть. Когда У Чжи с комиссаром входили, он накрывал одеялом соседа. На том уже лежало несколько одеял, но он, не переставая, дрожал, выстукивал зубами дробь. Сидевший раненый, увидев вошедшего комиссара, со слезами произнес:
- Товарищ комиссар… Это наш командир отделения!
Комиссар подошел к его соседу, положил руку ему на лоб и взглянул на перекошенное от боли лицо. У Чжи хотел было спросить, не малярией ли заболел этот раненый, как вдруг недалеко от них раздался крик:
- Ко мне!.. Винтовку не отдам!
Через секунду снова раздался его крик:
- Товарищи! За меня… за меня… отомстите! Отом-сти-и-те!
Комиссар и У Чжи бросились к койке, где лежал кричавший раненый. Они увидели его красное от жара лицо, потрескавшиеся губы, закрытые глаза и сжатые в кулаки руки. Из груди раненого вырывалось тяжелое дыхание. К нему подошла санитарка и стала осторожно поить его. Но раненый начал размахивать руками и чуть не выбил чайник из ее рук. Девушка нагнулась к его уху и тихо зашептала:
- Сяо-ван! Сяо-ван! Тебя пришел навестить комиссар!
- А-а-а! - Боец с трудом приоткрыл налитые кровью глаза и пошевелил губами, будто хотел что-то сказать.
- Сяо-ван! - шепотом позвал комиссар. - Попей немного воды, у тебя большая температура, легче станет!
- Ох!
Санитарка начала осторожно поить бойца.
- Как дела? - тихо спросил ее комиссар. - Лекарства привезли?
- Привезти-то привезли, да только мало, кому давать, не знаем.
- Передай доктору Чжану, что лекарства следует давать тем, чье состояние хуже. А остальных лечите народными средствами.
Когда они вышли из палаты, комиссар сказал:
- Сейчас пойдем проведаем еще одного раненого - политрука Чэня. Это замечательный человек! Он получил тяжелое осколочное ранение в бою с бандитами Сюй Яо-мина, потерял много крови и несколько раз терял сознание, но никак не хотел уходить с поля боя, и в результате бойцы отбили нападение врага.
- Это тот самый политрук Чэнь, что… в Пэйфандуне?
- Тот самый. Ты, значит, с ним встречался?
- Да. Он очень обо мне беспокоился. И не зря: я тогда сбился с дороги и всю ночь провел в лесу.
- Осколок застрял в бедре. Ему сейчас очень тяжело… - с тревогой проговорил комиссар.
Они вошли в небольшую комнату, превращенную теперь в операционную, и У Чжи от неожиданности вздрогнул. На деревянной кровати, используемой вместо операционного стола, навзничь лежал политрук Чэнь. В его бледном лице не было ни кровинки, глубоко ввалившиеся глаза были полузакрыты. Казалось, что он находится в полном сознании, хотя вся операция шла без анестезии. На лбу выступили крупные капли пота. Чтобы вытерпеть огромную боль - не закричать и не застонать, он руками изо всех сил вцепился в края кровати. Из искусанных губ стекала капельками кровь.
У Чжи почувствовал дрожь.
"Неужели это тот самый политрук Чэнь, который так приветливо встретил меня в Пэйфандуне? Твердый человек. Без железной воли такие страдания не перенести!" - подумал У Чжи и сразу понял, зачем привел его комиссар в госпиталь. "Враги блокировали советский район! Медикаментов не хватает, и поэтому операции проводятся в таких нечеловеческих условиях!" Он до боли стиснул кулаки и со злобы даже выругался про себя.
Наконец врачу удалось обнаружить осколок; он пинцетом вытащил его из глубины раны и осторожно положил в таз. Затем обработал рану и забинтовал ее белым домотканым холстом.
Все присутствующие при операции облегченно вздохнули. Комиссар подошел к раненому и по-матерински осторожно вытер с лица его пот и выступившие на губах капельки крови.
- Как ты себя чувствуешь, Сяо Чэнь?
- Ничего, товарищ комиссар, полный порядок! - политрук попытался улыбнуться. Передохнув, он собрался с силами и спросил врача: - Когда… я смогу… покинуть госпиталь?
- Как только рана заживет, так сразу же и выпишем, - с улыбкой ответил доктор.
- Товарищ Чэнь, только давай не торопиться. Чем больше будешь торопиться, тем медленнее поправишься… - словно маленького ребенка, уговаривал его комиссар.