Можно ли угадывать и столь правдиво рисовать такие вещи, если за воображением нет определённого опыта? Не проливают ли здесь свет признания самого Бальзака и показания такого свидетеля, как Сент-Бев? В письме к госпоже Ганской Бальзак говорит: "Я отличаюсь большой способностью наблюдать, поскольку невольно прошёл через всевозможные профессии. Позже, когда я достиг более высоких слоёв общества, я страдал отовсюду, откуда могло прийти страдание, а известно, что только непризнанные и бедные души умеют наблюдать, так как всё их ранит и так как наблюдение есть результат страдания" . Если мы оставим в стороне теорию страдания (и только попутно отметим мнение братьев Гонкур: "В литературе хорошо только то, что пережито и выстрадано", или мнение Тургенева: "Если бы все несчастные художники разбили себе черепа, то не осталось бы ни одного, поскольку все они менее или более несчастны"), то истинность этого признания Бальзака несомненна. Да и Сент-Бев вскоре после смерти Бальзака пишет: "Он приходил, он говорил с вами. Как бы он ни был углублён в своё дело, как бы он ни был на вид занят только собой, он умел расспросить и выслушать. Даже когда казалось, что он не слушает, что занят только своими идеями, он опять уходил, унося, поглощая всё, что хотел знать, и позже вы удивлялись, когда он вам всё это описывал". Способность быстрого вникания в данное положение, дополненная верной догадкой о чувствах и отношениях в данной среде, в значительной степени возмещает широту житейского опыта. И убедительные свидетельства и анализ самих романов ограничивают смысл парадокса Нордау. Но несомненно справедливо замечание критика Филарета Шасле: "Часто повторяют, что Бальзак был наблюдателем, аналитиком; но он был и чем-то лучше или хуже - ясновидцем (voyant)". Разумеется, если под ясновидением мы понимаем ту работу воображения, то позже развитое наблюдение, которое, основанное на первых документах опыта, создаёт вторичный опыт, поэтический вымысел. Как замечает сам Бальзак в 1839 г.: "Публика и не подозревает, какая неустанная работа мысли требуется от писателя, стремящегося к истине во всех своих выводах, и сколько постепенно накопленных наблюдений заложено в эпитетах, на первый взгляд несущественных, но предназначенных для того, чтобы выделить данное лицо из тысячи других" . Концепция покоится на чем-то узнанном, изученном, но она не осуществляется без участия вольной стихии воображения, и в этом смысле некоторые историки литературы могут считать Бальзака столь же реалистом, сколь и мечтателем .
Наблюдательность Бальзака в отношении внутреннего мира человека, в отношении ума, страстей и темперамента поразительна. Она напоминает нам о привычке одной из героинь романа "Кузина Бетта", госпожи Марнеф, проводить полдня на диване, "проникая своим наблюдательным оком в самые сокровенные уголки чужих душ, сердец и козней". И интересно проследить, как он проникает в скрытые душевные состояния через данное для всех с помощью одежды, выражений, слов.
Сам он высказывается по этому вопросу в начале своего рассказа "Фачино Кане". Его жажда науки забросила его в мансарду на одной маленькой улице; жил он скромно, как монах, работал ночью в своей комнате, а днём - в библиотеке; редко совершал прогулки. Вне своих занятий он имел только одну страсть, но и она была как бы продолжением его занятий - он любил ходить в предместья и наблюдать нравы и характеры (точь-в-точь как Диккенс или Достоевский, чей поразительный реализм столь многим обязан их опыту жизни в гуще народа в больших городах). Бедно одетый, как простые рабочие, он смешивался с группами рабочих и, не стесняясь их, становился свидетелем их споров. "Моя наблюдательность приобрела остроту инстинкта: не пренебрегая телесным обликом, она разгадывала душу - вернее сказать, она так схватывала внешность человека, что тотчас проникала и в его внутренний мир". Когда в двенадцатом часу ночи он встречал рабочего, возвращавшегося с женой из театра, он следовал за ними из любопытства и подслушивал, как они обмениваются впечатлениями о пьесе или разговаривают на другие темы: о завтрашней работе, вздорожании картофеля, задолженности булочнику, продолжительности зимы и т.д. В разговорах он улавливал, как "каждый из супругов проявлял свой характер в красочных выражениях". И дальше: "Слушая этих людей, я приобщался к их жизни… Вместе с ними я негодовал против хозяев, которые их угнетали, против бессовестных заказчиков, которые не платили за работу и заставляли понапрасну обивать пороги. Отрешаться от своих привычек, в каком-то душевном опьянении преображаться в других людей, играть в эту игру по своей прихоти - было моим единственным развлечением. Откуда у меня такой дар? Что это - ясновидение? Одно из тех свойств, злоупотребление которыми может привести к безумию? Никогда я не пытался определить источник этой способности; я обладаю ею и применяю её - вот и всё".
Он обладает этой силой, он видит эти "сны наяву" или, по выражению других, этот "естественный сомнамбулизм", и отсюда - правда в портретах и сценах в его произведениях. Представляя в "Банкирском доме Нусингена" своего героя, как он испытывает сильное желание понять разговор, пространные импровизации нескольких человек, которых слышит, не видя их, Бальзак сам себя рисует как человека, чья память "стенографирует" точнейшим образом услышанное. "Пантомима, жесты и частая перемена голоса, посредством которых Биксиу рисовал лица, о которых шла речь, должны были быть совершенными, поскольку трое его собеседников издавали одобрительные восклицания и междометия удовлетворения". Нет сомнений, что многие из героев романов Бальзака взяты прямо из жизни: они существовали рядом с писателем под другими именами, но при тех же декорациях. Фикция романиста одинаково предполагает и верное наблюдение, и мощное воображение, так что, пока первое улавливает соотношение между словами или чувствами и выразительными движениями, второе комбинирует вызванные в памяти образы и случаи в цельные картины. Лица в "Шуанах" (Лe Гар, Маршатерр, Гюден, м-м де Гуа) увидены им около 1823 г. в Фугере. "Тёмное дело" имеет отправной точкой одну подлинную историю, наделавшую много шума в своё время и связанную с именем сенатора Клеманса де Ри; Таддей Пац в "Мнимой любовнице" в действительности именуется Таддей Вилежинский, внук его приятельницы, впоследствии его жены, госпожи Ганской; Цезарь Бирото жил под именем Антуана Карона, торговца парфюмерии. Отец Горио также не вымышлен: "Случай, послуживший мне моделью, - пишет Бальзак, - представлял ужасные обстоятельства, какие могут встречаться только у каннибалов: бедный отец на протяжении 20 часов кричал, прося воды, но никто не пришёл ему на помощь, обе дочери находились одна на балу, другая в театре, хотя и знали состояние своего отца". Так и в романе "Среди учёных" Сент-Вандрий - не кто иной, как Жофруа Сент-Илер, а барон Синар воспроизводит барона Кювье.
Чем больше обогащаются наши сведения о житейском опыте Бальзака, тем убедительнее для нас становится тесная связь между изображённым в его романах и действительностью. Такие образы, например, как Конти и Лусто, соответствуют Жюлю Сандо и Гюставу Планш, биография теософа Эне-Вронски, замешанного в сенсационном процессе, послужила источником некоторых частей "Поисков Абсолюта"; письма госпожи Ганской из Висбадена использованы в "Воспоминаниях" двух новобрачных, а Огюст Витю, друг Бальзака, в состоянии был, по словам Споельберка де Ловенжуль, биографа романиста, указать большинство лиц, послуживших моделью для его романов; он единственный мог бы дать ключ к "Человеческой комедии" . "Воображение, - говорит Бальзак в "Фачино Кане", - неспособно угнаться за той жизненной правдой, которая здесь скрыта, доискаться её никому не под силу, ведь нужно спуститься слишком низко, чтобы напасть на эти изумительные сцены, трагические или комические, на эти чудеснейшие творения случая" .