Стюарт почуял запах духов еще до того, как они вошли, и сразу определил, кто из юношей прибыл. Ради забавы они надели полный придворный наряд и прихватили веера; представляя гостей, Робин увидел, как брови О'Лайам-Роу поползли вверх. Священник, возглавлявший школу гидрографии, начал было кланяться, но тактично остановился; зато молодые люди, словно сговорившись заранее, в душе веселясь, отвесили каждый по три поклона, падая на правое колено, держа берет в опущенной левой руке, а правой прижимая перчатки к животу.
О'Лайам-Роу осклабился. Лорд д'Обиньи изобразил короткий поклон, степенно подошел и расцеловал принца Барроу в обе щеки.
- Вот это запах, - одобрительно сказал О'Лайам-Роу, когда они сели. - Теперь я понимаю, в чем тут дело. О'Доннелл, спаси его Бог, явился из Франции точно такой же - весь расшитый, как подушка, и с особым запашком. Ах, простите. - Тут принц сгреб своего секретаря и втащил его в круг. - Вот мой странствующий оллав. Вы уж его извините. Все манеры из него вымыло водою - вот он, пожалуйста, трезвый до смерти. А стоит ему стаканчик пропустить - так заговорит хоть по-гречески. Однажды я велел ему петь в коровнике во время дойки - так из каждой коровы полилась чистая водка.
Лорд д'Обиньи не обладал чувством юмора. На мгновение он онемел, дородное красивое лицо его побагровело под шляпой с жемчугами. У двух франтов позади лица тоже пылали. Наконец священник, глаза которого подозрительно блестели, вступил в разговор:
- Мы все очень рады вас видеть. С прискорбием узнали об ужасном происшествии при заходе в порт.
- Воистину ужасное происшествие! Фламандский галеас. Никогда нельзя им доверять. Преступное неумение. Были отправлены письма, - резко заговорил лорд д'Обиньи, чтобы как-то прекратить неуместную веселость, так некстати овладевшую всем собранием. - Король лично выразит соболезнования.
- О, не надо соболезнований, - сказал О'Лайам-Роу. Его овальное веснушчатое лицо сияло от удовольствия. - Видели бы вы, как Тади Бой спасал корабль: раз. два, три - и он уж верхом на мачте…
Мастер Баллах долго терпел, но тут решил вмешаться и сказал с горечью:
- Принц О'Лайам-Роу, милорд, конечно, высоко ценит честь, оказанную ему его величеством королем, пригласившим его во Францию. Разумеется, Ирландия - небогатая страна. Урожаи наши скудны и дороги плохи, так что…
- Да что ты мелешь! - О'Лайам-Роу в изумлении всплеснул руками. - К Слив-Блуму ведет такая прекрасная грунтовая дорога: две коровы помещаются - одна вдоль, другая поперек.
- Но принц Барроу - человек положительный и ученый: таких и в городах ваших нечасто встретишь. И я говорю так, - старательно излагал Тади, - вовсе не из денег, какие я от него получаю, ибо вы себе глаза протрете, если, обронив, попытаетесь сыскать их в ясный полдень на белой простыне.
Молодые люди едва не задохнулись от смеха, но лорд д'Обиньи не терял присутствия духа.
- Полагаю, и вы, и ваш начальник не много знаете о нынешних порядках при французском дворе? Вы скоро будете представлены королю Генриху и королеве - она, как известно, по рождению итальянка. У них пятеро детей… - Он пустился описывать, так подробно, как только мог, всех членов королевской семьи и всех придворных, однако ни словом не обмолвился о том, что жена короля и его любовница живут, как кошка с собакой, что друг короля коннетабль 6) поддерживает королеву и что никто не доверяет Гизам, которые завоевали любовь короля и поделили между собой самые высокие посты, - везде и всюду они заправляют: у алтаря, на поле битвы, за столом совета.
- Это общество, - продолжал лорд д'Обиньи, - не может не произвести на вас самого глубокого впечатления. Цветущая культура. Вкус к прекрасному и значительные богатства. А следовательно, некоторые установления, формальности, скажем, правила этикета…
- У нас, - раздался из-за его спины скучающий голос, - запрещены дуэли.
- И отращивать волосы на лице, - нежно проворковал второй юноша, - нам тоже не разрешается.
Его милость продолжал, не оглядываясь назад:
- Моды, конечно, меняются. Но король сам утверждает для своих дворян фасон и цвет одежды, и придворным приходится подчиняться. Если вам нужен портной - пожалуйста, не стесняйтесь, спрашивайте у меня совета.
Это воззвание к эстетическим чувствам О'Лайам-Роу закончилось полным провалом.
- О, во имя всех святых, значит, и ваш туда же? - произнес вождь клана соболезнующим тоном. - Покойный Генрих VIII Английский полагал точно так же: что все мы вместе взятые и каждый поодиночке должны одеваться, разговаривать и молиться, как англичане, да в придачу и волосы на лице брить. Туговато приходилось моему отцу: борода у него росла жесткая, как проволока, бывало, вечером сбреет, а утром она уже тут как тут…
За этой речью последовало короткое молчание. О'Лайам-Роу, ничуть не смутившись, огляделся вокруг.
- А ты чего молчишь, Тади? - И добавил, обращаясь к священнику: - Язык у него мохом порос от долгого неупотребления. Поговорите-ка с ним о гидрографии.
Темное лицо оллава исказилось от обиды.
- О гидрографии, да? Вот ночью нам как раз гидрографии и не хватало: дым, упаси нас Боже, пер от вашей ночной рубашки, как от мокрого кизяка. Я и так сам не свой от этих пожаров да крушений, а тут вы еще: "чего молчишь" да "чего не говоришь".
- Я обидел тебя? - О'Лайам-Роу, сощурившись, поглядел на своего оллава.
- Пожары! - воскликнул между тем лорд д'Обиньи.
- Да, обидели.
- Но стаканчик винца поправит тебе настроение, а, Тади?
- Может быть, - пробурчал оллав, все еще дуясь.
- Пожары? О чем это он, Стюарт?
Так, к вящей досаде лучника, злополучный ночной инцидент преждевременно выплыл наружу. На красивом, румяном лице д'Обиньи отразилось крайнее раздражение. То, что говорят эти два болвана, толстый и тощий, эти пугала огородные, не имело, конечно, никакого значения. Да и случай, очевидно, пустой, однако же гостям французского короля было причинено беспокойство. Д'Обиньи бросил на Стюарта угрожающий взгляд, пробормотал рутинные соболезнования и предложил собираться в путь. Все уже было практически готово к отъезду - вещи сложены, счета оплачены, наняты лошади до Руана, - когда лорд д'Обиньи вспомнил о мадам Боль.
Он остановился как вкопанный.
- Пока мы не уехали, О'Лайам-Роу, нужно нанести один визит. Здесь, в гостинице, остановилась ваша соотечественница, очаровательная особа. Она тоже едет в Руан на церемонию. Ей так хотелось встретиться с вами.
- Да ну? - вскричал О'Лайам-Роу.
- Ее имя мадам Боль. Она вышла замуж за француза несколько лет назад - теперь он уже умер, - и у нее в Турени удивительный дом. Сама она - прелесть, такая оригинальная: ее с радостью принимают везде. Но вы, конечно, ее знаете, - тараторил лорд д'Обиньи, стремительно заталкивая обоих ирландцев в боковой коридор.
- Неужели? - слабо сопротивлялся О'Лайам-Роу.
- Насколько я мог судить по ее словам. Здесь, кажется. Да, эта леди, несомненно, все о вас знает. Проходите. - И он поскребся в дверь. Дверь открылась, и лорд д'Обиньи втолкнул принца Барроу внутрь.
- Вот он: О'Лайам-Роу, властитель Слив-Блума, и его секретарь. Мадам Боль из Лимерика. Уверен, что вы знакомы.
Знай он заранее о том, что произойдет, лорд д'Обиньи мог бы с лихвой отыграться за свое давешнее замешательство.
На скорчившейся в дверном проеме фигуре персикового цвета остановился острый, изучающий взгляд круглых, светлых глаз, которые сверкали как булавки на крепком, обветренном лице, расплывшемся в белозубой улыбке. Высоко уложенные косы, перевитые украшениями, напоминали кокон гусеницы, с мощной шеи свисали бесчисленные мотки бус. Своими крепкими пальцами она ухватила его милость за серебристый рукав.
- Бойл! - вскричала дама голосом тонким, как у летучей мыши, звенящим, радушным, приветливым. - Бойл! Джон, дорогой, ты можешь сколько угодно звать себя д'Обиньи, но держи свой язык, забывший родную речь и лижущий дающую руку, подальше от честного ирландского имени… О'Лайам-Роу!
- Мадам, - вежливо, почти шепотом отозвался О'Лайам-Роу.
Вязки бус качнулись и забренчали.
- Вот это усищи! А борода!
- Сзади еще хуже, - сказал О'Лайам-Роу извиняющимся тоном. - Вот уж две недели, как я не стригся.
- О-ох! Этих усов мне не забыть никогда! - взвизгнула госпожа Бойл. - Такое и в страшном сне не приснится. О'Лайам-Роу, мы никогда не встречались, но вот тебе моя рука. А теперь можешь меня поцеловать.
Это было зрелище: присутствуй тут Робин Стюарт, он бы, верно, испугался, что женщина прилипнет к ирландцу навеки, примотав его к себе длинными бусами. Но вот наконец они разошлись, и госпожа Бойл сказала спокойно:
- Это я понимаю - ирландская кровь: просто девятый вал… Истосковались мы тут по таким мужчинам… o'n aird tuaid tic in chabair , как говорится в старой сказке. А что это за воробушек прячется за твоей спиной?
- А… Это бард из Банакади. Мой маленький оллав, моя крохотулечка, госпожа Бойл.
- Боже правый! Как же зовут тебя, парень? - вскричала она, обращаясь к Тади Бою. Секретарь попятился.
- Баллах, госпожа.
- Верно, цыганского племени. И ты не обиделся на воробушка?
- Будда, - внезапно выпалил Тади Бой, - родился из яйца. Распрекрасное дело, mhuire , чтобы тебя несушка снесла. Несушки в этой стране - королевы, а петушки - короли.