- Что ж, размещайтесь! - ответил Костров, который исполнял роль кормчего. - Будет тесновато. Придется плыть возле самого берега, и очень медленно, чтобы не зачерпнуть бортом. Иначе вместо одного утопающего будет сразу шестеро. Да сидите в лодке спокойно, не хватайтесь за борта. А отчего вы, граф, в одних кальсонах?
- Брюки потерял, когда утопающего спасал! - ответил Разумовский.
- О! Это героика! Олимпий обязательно напишет о вас в газету. А кто таков утопающий?
- Сами еще не знаем! - отвечал Разумовский. - Главное, его доставить ко мне домой и полечить как следует. А в газеты писать не надо! Может, это повредит утопающему. Полиция у нас не преминет какое-нибудь дельце состряпать. Они из всего стряпают дела и греют на этом руки. Я этих прохвостов знаю! Так что мы лучше обойдемся без газетной славы.
В городе Разумовский и Давыдов вытащили из лодки незнакомца, попрощались со знатными рыболовами, наняли извозчика и покатили домой.
Здесь первым делом напоили своего невольного гостя горячим чаем с сахаром.
- Вы можете говорить? - спросил Давыдов. - Кто вы такой? Кто связал вам руки?
- Я могу говорить, - еле слышно ответил незнакомец, но я ничего вам не скажу, ибо не знаю, кто вы такие.
- Мы честные люди, которые тебя спасли, а ты должен нам назвать имена тех негодяев, что чуть тебя со света не сжили! - распаляясь, вскричал Разумовский.
- За спасение благодарю, но никому из жителей Томска я не верю.
- А, значит, ты нездешний! Был бы ты здешний, то знал бы, что нет более благородных людей в городе, чем мы. Я граф Разумовский. А это потомок славного гусара и поэта Дениса Давыдова, который бил почем зря французов и писал прекрасные стихи. А Дмитрий Дывыдов не только пишет стихи, но и величайший из химиков, механиков и врачей! И он тебя спас. И он вернет тебе бодрость и здоровье. Теперь ты знаешь, кто мы такие, так представься же и сам, будь любезен.
Незнакомец сказал:
- Да я слышал про Дмитрия Давыдова, рад с ним познакомиться. Вашего сиятельства я не знаю, но раз вы друг Давыдова, то, верно уж, честный человек. Хорошо. Я вам откроюсь, но, ради всего святого, никто, ничего не должен знать!
- Да не скажем мы никому! Мы люди чести! - опять начал сердиться граф Разумовский.
- Я чиновник для особых поручений омского генерал-губернатора Трущев. Я прибыл с расследованием.
Схватили меня на базаре. Обвинили меня в краже часов у одного из бакенщиков. По странности, чужие часы оказались в моем кармане, черт бы все побрал! При этом у меня из кармана изъяли письмо, писанное против местного губернатора, об изнасиловании гимназистки. Вот как я оказался у проклятых бакенщиков.
А бакенщики затащили меня на остров, долго мучили, да потом связали руки и бросили в воду на самой середине Томи.
Я хороший пловец, нырнул, чтобы они думали - утонул, и отстали. После я плыл на спине, но со связанными руками это непросто. Да и вода-то уже холодная в реке. Я наглотался воды, хорошо, что берег был уже недалеко, как на него выбрался, не помню.
- О! Это штучки местного полицмейстера Шершпинского! - воскликнул граф Разумовский. - Он сжег мой дворец, я теперь вынужден ютиться в чужой усадьбе. У вас изъяли письмо, а опекуншу девочки, Сесильку Ронне, шляпницу здешнюю, упрятали в тюрьму.
Против сего губернатора и полицмейстера очень многие в городе настроены. Есть гласный Федор Акулов, он готов подписать любую бумагу против этих злодеев. И есть здесь юрист, профессор, журналист Берви-Флеровский. Мы планируем собраться в укромном месте, составить бумаги для высоких инстанций, сделать план борьбы против этих Шурбанипалов! Вы тоже поедете на это совещание как представитель генерал-губернатора.
- Нет! Господа! - горячо воскликнул господин Трущов, - увольте! С меня хватит! Спасибо вам за помощь, ради бога, никому не говорите о встрече со мной. Я займу денег у кузины и немедленно уеду из Томска. Пусть мой губернатор поищет другого следователя. А с меня довольно и того, что я испытал.
Как платят долг
Миша быстро шел, почти бежал, и ему казалось, что он летит на работу на крыльях. Как прекрасно быть молодым, хорошо одетым, иметь работу и надежду на лучшие дни!
Маленькая изба на задворках за пристанью казалась самым прекрасным местом на свете. Пусть работа была не очень понятная, пугающая сложностью, запутанностью неведомых цифр, но это была чистая работа! Ему платили!
Маленький управляющий в конторе появлялся редко, чаще приходили неведомые люди, приносили кучу, бумаг и говорили:
- Это от Андрея Измайловича. Нужно разобрать по месяцам, по дням поступления товара. Рассчитайте, сколько надо заплатить, по приложенным к сему расценкам, за сам товар, и сколько - за перевозку.
Миша сидел, делал расчеты до ломоты в глазах. Да это была трудная работа, но работа! На душе было легко, приятно.
Однажды утром он увидел за пристанью, платьях с пелеринами, в руках держали корзинки для грибов и ягод, у некоторых были с собой этюдники. Преподавательницы распоряжались погрузкой в лодки.
Среди гимназисток была и Верочка Оленева. Мише так хотелось сбежать по травянистому склону вниз, к воде. Поздороваться с Верочкой, сказать ей, что он тут служит в очень важной конторе. Он начал было спускаться, но увидел, что Верочка Оленева уже села в лодку, которая отчаливает. Не будешь же кричать вдогонку обо всем, что он хотел ей сказать?
Он вздохнул и пошел в свою контору. На этот раз ему почему-то не принесли новых бумаг. Делать было нечего, Миша смотрел в оконце на улицу. Он видел широкую Томь, острова галечные и поросшие ивняком, шиповником, бояркой. Видел дымивший вдалеке пароход, противоположный берег с еле заметной стеной хвойного леса. Миша знал, что боры там тянутся на многие километры, осенью, когда нет гнуса, по тем борам катят коляски. Люди наслаждаются чистым хвойным воздухом, картинами лесных изумительных полян и озер.
Он стал мечтать, что однажды он наймет экипаж и пригласит Верочку прокатиться в заречном бору. Черные извилистые таежные речки, таинственные озера с огромными кувшинками, моря иван-чая, все это будет отражаться в Верочкиных глазах. И они будут пить воздух, сладкий, как счастье.
Между тем лодки с гимназистками все более удалялись и, как бы растворялись в теплом мареве, дрожании, отблесках волн. И исчезли совсем. Да и оконце было с тусклыми стеклами, потемневшими от времени, ветров и дождей.
В контору стремительно ворвался Терской-Мончегорский, он подбежал к столу, за которым сидел Миша, и воскликнул:
- Я так и знал, что вам нельзя доверять! Вы погубили мою фирму, негодяй вы этакий!
Миша смотрел изумленно, только что все было так хорошо.
- Но в чем я виноват?
- Об этом спрашивал в басне Ивана Андреевича Крылова ягненок, ежели вы помните, и именно такими словами. Смотрите! - Андрей Измайлович швырнул на стол кипу бумаг. - Это вы писали?
Миша взял листки им разграфленные, исписанные им мелким почерком. Мысли путались голова была свинцовой, он повторил растерянно:
- Но в чем я виноват?
- Уж в том, что хочется мне кушать! - с мрачной интонацией продекламировал Терской-Мончегорский. Вы вчитайтесь в то, что вы писали. Вы все запутали, цены, время прохождения товара, в результате фирма понесла убытков ровно на одну тысячу восемьсот рублей! Вы представляете, что вы натворили?
Миша начал сверять свои бумаги, с теми, которые приносили ему курьеры, теперь он ясно видел, что напутал, обсчитался. Но как это произошло? Он так старался! Он все пересчитывал десятки раз!
- Что же теперь будет? - потерянным голосом спросил он.
- Что же, милейший, может быть в таком-то случае? Полиция и тюрьма.
У Миши все поджилки задрожали, он упал перед карликом на колени:
- Андрей Измайлович! Не губите! У меня матушка больная, почти при смерти, как же она будет одна? Андрей Измайлович! Пощадите! Я отработаю, буду рабом вашим, сапоги чистить, все, что угодно, только не губите!
- Отработаете? - Переспросил Андрей Измайлович, - вы уже и так у нас славно поработали. Наработали и себе на тюрьму, и мне на нищенскую суму.
- Не губите! - повторял Миша, губы его тряслись.
Андрей Измайлович сел на стул напротив Миши и глубоко задумался. Долго, может быть, час, сидел он в глубокой задумчивости, глядя куда-то мимо юноши. И все это время Миша не мог унять дрожь.
Наконец Терской-Мончегорский встал со стула, поднес его ближе к Мише, вновь взобрался на стул и, глядя Мише в глаза, сказал:
- Вы не хотите в тюрьму, это понятно. Я вас спасу. Но за это вы должны будете отслужить. Нет. Сапоги мне чистить не надо, у меня есть лакей. И считать больше тоже ничего не надо, оказалось, что вы плохой счетчик.
Оно и понятно. Мир делится на тех, кто сочиняет стихи, и на тех, кто складывает цифры. Делать одновременно и то, и другое хорошо невозможно. Скажем, из Ивана Андреевича Крылова тоже не получился бы хороший конторщик. Я знаю, милейший, что вы пишете стихи. У вас это просто на лбу написано. Нет. Я не заставлю вас писать стихи. Но тысяча восемьсот рублей - это для фирмы необычная потеря. И возместить ее вы сможете тоже только очень необычным способом. Сможете, если захотите.
- Что же я должен делать?
- Это будет ночная работа! - серьезно и мрачно сказал карлик.
- Но… я, наверное, не смогу. И почему именно - ночная? Это честное дело?
- Вам ли теперь говорить о чести? - спросил Мишу Андрей Измайлович, - но успокойтесь, я не заставлю вас никого убивать. Это будет тихая и не очень обременительная работа, и только с помощью ее вы сможете возместить свой чудовищный долг.
- И все же я заранее хочу знать, что меня потом заставят делать.