Длинная и узкая женская комната тянулась вдоль южной стены поместья. Сквозь выходящие на юг окна вливался ослепительно яркий солнечный свет; из них открывался вид на заросшие травой поля, а с реки Дубс тянуло теплым ветром. Николас отметил про себя, что для такого скромного дома эта комната отделана просто роскошно. Сразу чувствовалось, что здесь живут женщины: цветочные узоры перетекали с оконных занавесей на гобелены и драпировки обеих кроватей, украшали резным кружевом кресло и стол. На крышках разрисованных цветами сундуков стояли симпатичные безделушки, и почти все свободные поверхности были заняты драгоценностями. Имелись тут и несколько позолоченных, но пустых клеток для птиц. На шестах для одежды висело столько нарядов, сколько сестре бедного рыцаря, казалось бы, ни к чему. У большого среднего окна, прикрытого льняной занавеской, защищающей от прямого солнца, сидели две женщины. Старшая была одета очень просто, во что-то темно-серое. Младшая же, блондинка, оказалась одной из самых прелестных женщин, каких Николасу доводилось видеть. Они вышивали, склонившись над пяльцами. Как только дверь открылась, вскинули взгляд очень похожих ярко-зеленых глаз, улыбнулись Виллему, но при виде гостя на лицах обеих возникло встревоженное, почти испуганное выражение. Женщины поспешно отложили пяльцы и встали.
- Николас, это дамы моего дома, - с оттенком гордости сказал Виллем. - Наша мать, Мария, и моя сестра и подопечная Линор. Сударыни, это Николас из Швабии, посланец великого императора.
Прежде чем лечь спать этой ночью, он послал им краткое сообщение о потрясающих новостях и золотую печать со свитка. К данному моменту Линор сумела справиться со своим волнением.
Николас поклонился сначала матери, потом дочери. Они присели в реверансе, опустив взгляд.
- Это большая честь для меня, - вкрадчиво произнес Николас, - быть приглашенным в ваши личные апартаменты.
Линор улыбнулась и заговорила на превосходном аристократическом немецком, на чем всегда настаивал Жуглет.
- Это для нас честь принимать вас. Здесь, у себя, мы редко видим гостей. Мой брат известен тем, что очень бережно охраняет нас.
- Это превосходно характеризует как его, так и вас. Тем приятнее для меня оказаться здесь.
Николас снова поклонился.
- Все, чем я владею, в распоряжении императора, - горячо откликнулся Виллем.
- Уверен, этого император от вас не потребует, - любезно ответил Николас. - Но ему было бы приятно обнаружить такую преданность, в особенности в этом уголке империи.
- Не посидите ли с нами?
Линор протянула ему изящную руку.
На ней был один из ее любимых нарядов, сшитый из ярко-зеленой ткани, изготавливаемой в Генте, - подарок какого-то фламандского рыцаря, чье имя она даже не потрудилась запомнить. Рукава расширялись к запястьям и замысловато, даже чуть нелепо ниспадали изящными складками почти до пола. Что-либо делать в таком одеянии - даже вышивать - было довольно затруднительно, но сегодня Линор это мало волновало, поскольку туника как нельзя удачно подчеркивала зеленый цвет ее глаз. Николас улыбнулся, склонил голову и поцеловал протянутую руку, не коснувшись ее ни пальцами, ни губами.
- Пожалуйста, займите мое место. - Линор указала на сиденье с лежащей на нем подушкой. - Не желаете ли освежиться? У нас превосходные вина. Лизель, - обратилась она к служанке, даже не взглянув в ее сторону, - принеси графин и кубок для нашего гостя.
Девушка без единого слова вышла.
- Как прошло ваше путешествие? - продолжала Линор, опустившись на парчовую подушку у ног Николаса, в скромной позе, которая тем не менее сознательно открывала обозрению верхнюю часть платья и то, что находилось под ним.
Николас, привыкший к подобным ухищрениям при дворе Конрада, где он сталкивался с гораздо более откровенным поведением, тем не менее был очарован ее кокетством.
- Без каких-либо происшествий, то есть очень хорошо, благодарю вас. - Он огляделся. - Ваша комната прекрасно обставлена, моя госпожа.
Линор улыбнулась.
- Спасибо. Здесь почти все - подарки от наших друзей. В клетках, конечно, поначалу были птицы, но я отпустила их на свободу. Мне больно видеть живые создания в клетках.
Она бросила на брата быстрый многозначительный взгляд и, снова обратив все внимание на Николаса, с доверительной улыбкой указала на одну из постелей.
- А это дар господина из Оксона, который ухаживал за мной, хотя и был женат. Мой брат не хотел принимать такое подношение и настаивал, чтобы тот забрал его обратно, но на следующий день его светлость был убит на турнире. Мы отдали постель нашей матери, считая, что для меня спать в ней было бы не совсем уместно.
- Очень разумно, моя госпожа, - улыбнулся Николас. Он кивнул в угол, где на эмалированном столике - почти как на алтаре - лежал старый фидель. Под струнами, между плоской подставкой и грифом, проступало уже поблекшее изображение императорского орла. - Вы музицируете?
- Я, конечно, играю на псалтерии, - небрежно обронила она, но потом заметила, куда был устремлен его взгляд, и улыбнулась. - А-а, да, этот фидель. Его оставил менестрель, который пытался научить меня играть на нем. Его патрон подарил ему другой, гораздо лучше. Но боюсь, к этому у меня нет способностей.
- Однако моя сестра прекрасно поет, - вмешался в разговор Виллем. - Линор, не доставишь ли удовольствие нашему гостю?
- Подумай, какую жизнь он ведет, Виллем. - Линор махнула рукой, как бы считая эту идею не стоящей обсуждения. - Он постоянно видит выступления артистов, развлекающих самого императора. После этого заставлять его слушать мое неумелое пение… это только поставило бы нас с тобой в неловкое положение.
Она томно улыбнулась Николасу с таким выражением, которое он объяснил для себя как: "Знаю, что мой голос очарует тебя, но прежде ты должен убедиться в моей скромности".
- Сочту за честь послушать пение прекрасной дамы, - сказал он.
Девушка просияла, явно довольная.
- Конечно, я не могу отказать посланцу императора. Тут принесли вино. Линор сама угостила Николаса, снова опустилась на свою подушку, взяла резной псалтерион и запела:
Вдали любимого окошко
Ласкает легкий ветерок…
Николас слушал, получая спокойное удовольствие от сочетания поистине невинной улыбки Линор и ее откровенной физической привлекательности. Он бросил взгляд на мать, Марию, сидящую напротив него у окна. Она с удовлетворенным видом вернулась к своему вышиванию, негромко, без слов подпевая Линор.
- У вас прекрасные дети, сударыня, - наклонившись к ней, сказал Николас.
В ответ губы Марии слегка дрогнули, и она кивнула головой в знак того, что принимает похвалу.
Ах, я не знала, не гадала,
что милый может изменить, -
пела Линор очень приятным, хотя и не безупречным голосом.
Во всем ему я потакала,
О бог любви, как дальше жить?
Твоя раба немного просит:
Его разочек увидать
И ту башку, что шляп не носит,
Своей рукою оторвать, -
со сладкой, как мед, ухмылкой закончила она.
Виллем состроил гримасу и бросил на нее осуждающий взгляд, но Николас рассмеялся.
- Именно так наш менестрель Жуглет исполняет эту последнюю строфу, - лукаво заметил он, поняв наконец, чей обшарпанный фидель лежит на столе.
Лицо Линор расплылось в широкой улыбке.
- Жуглет! - восхищенно воскликнула она. Николас кивнул.
- Брат, ты слышишь? Я знала, что все это, так или иначе, дело рук Жуглета!
Виллем, без единого слова, продолжал изображать вежливый интерес. Линор перевела взгляд на Николаса.
- Жуглет написал обо мне несколько песен. Хотелось бы знать, пел ли он их когда-нибудь его величеству?
Николас широко распахнул глаза.
- Так это были вы? Жуглет известен своими романтическими песнями почти в той же мере, что и своими романтическими подвигами…
- Романтическими подвигами? Жуглет?!
Виллем, вопреки собственному желанию, рассмеялся.
Линор нахмурилась.
- О да, - со знанием дела кивнул Николас. - Хотя наш менестрель еще не достиг подлинной зрелости, в нем уже есть нечто такое, что заставляет женщин терять голову. Соперники яростно завидуют ему. Повзрослев, он наверняка будет пользоваться дурной славой. В еще большей степени, чем сей час, я имею в виду. - Заметив по выражению лица Линор, что его слова не доставляют ей удовольствия, он добавил дипломатично: - Однако есть только одна прекрасная дама, которой он посвящает свои стихи, но о чьем имени всегда умалчивает… известно лишь, что она блондинка из Бургундии. Осмелюсь предположить, что это вы и есть. Линор, по-видимому, успокоилась.
- Только одна? - спросила она с очаровательным видом оскорбленного достоинства.
- Только одна. И теперь, увидев вас, я понимаю, почему именно вам отдано его сердце.
Линор улыбнулась.
- Пока его сердце принадлежит мне, остальное меня не волнует. При дворе его величества, должно быть, много замечательных людей - судя по тем двум, которых мы теперь имеем честь знать.
Эта лесть, такая очевидная и тем не менее такая приятная, вызвала на губах Николаса улыбку. Жуглет, что вполне предсказуемо, имел прекрасный вкус - Конраду понравится эта женщина. Она может составить приятную компанию и не станет своевольничать.