- Во-первых, карта не была крупной. Иначе ее не побили бы. Это был, вне всяких сомнений, совсем неудачный ход. Итальянцы - азартные, но очень плохие игроки. Их игра дерзка, но выдержки и расчета у них мало. Это раз. "Мадам" - старая скряга, которая напрасно ввязывается в игру. Ей надо было бы сидеть смирно и в дело не мешаться. Это - два. А в-третьих… В-третьих - не забывайте этого, друг Джонсон! - вмешательство этих пустоголовых итальянцев спутывало все наши карты. Если бы им удалось… вы знаете, что могло удаться им… Если бы задуманное, дело удалось им, - то какую роль во всем играли бы тогда мы!..
- Я об этом не подумал, - признался Джонсон, почесывая затылок.
- Да. Вы не мастер думать, - с холодной иронией заметил Костер, выпуская клубы сигарного дыма. - Вы упустили из виду, что тогда и вся честь и весь барыш достались бы на долю этих милых, но пустоголовых юношей. От чести я охотно отказался бы. Но от миллионов, обещанных известными лицами за… ну, вы знаете, за что именно… От миллионов я отказываться отнюдь не желал бы. Да и вы, я полагаю, тоже…
- И я тоже, - признался дядя Сам.
Наступило молчание. Воспользовавшись паузой, я, быть может, неожиданно для самого себя, вмешался в разговор.
- Я теперь, наконец, знаю, в чем дело.
- Да ну?! - притворился изумленным Костер.
- Вы участвуете в заговоре французских бонапартистов, имеющем целью освобождение экс-императора французов, Наполеона, с острова св. Елены.
Я думал, что мое заявление заставит смутиться и Джонсона и Костера. Но мои ожидания не оправдались. Оба они ответили мне дружным смехом. Костер еле выговорил:
- Гениальная личность этот Джонни Браун! Ха-ха-ха! Феноменальная сообразительность у Джонни Брауна! Хо-хо-хо! Изумительная проницательность и невероятная догадливость! Хи-хи-хи! Не правда ли, друг Джонсон? Хэ-хэ-хэ…
XIII
Мистер Джон Браун протестует против дальнейшей игры в жмурки и соглашается играть в бонапартисты. Морские похороны. Знак с литерой "N" вместо савана
Когда я сказал Джонсону и Костеру, что я раскусил их и что отныне для них бесполезно продолжать играть со мной в прятки, - оба они хохотали, как безумные; а Костер долго отпускал шуточки по части моей догадливости и сообразительности. Признаюсь, меня это в достаточной мере рассердило, и я ответил Костеру в резком тоне, но он не оскорбился моей грубостью, и только напомнил мне отзыв императора Наполеона обо мне: отзыв, лестный для меня, как солдата, но мало лестный, как для человека.
Это напоминание о Наполеоне дало другой оборот моим мыслям.
- Вы хотите освободить Бонапарта! - сказал я. - Отлично! Я ничего против этого не имею.
- Мы хотим не столько освободить Наполеона, - цинично улыбаясь, отозвался Костер, - сколько заработать малую толику деньжат. Имеете ли вы, мой юный друг, Джонни Браун, что-либо против этого? При ответе Джонни Браун должен иметь ввиду то обстоятельство, что если нам удастся наше дело, - а оно удастся, мы добьемся этого, хотя бы нам пришлось перевернуть небо и землю, - то и сам Джонни получит известную долю, и тогда, сможет жениться на Минни Грант… Пусть мой юный друг, Джонни Браун не кипятится, а раньше, чем дать ответ, подумает, и очень подумает…
- Мне нечего долго думать! - сказал я угрюмо. - Вы, мистер Костер, можете смеяться, сколько вам угодно, над моей тупоголовостью. Я и сам знаю, что я человек не из далеких. Мысли мои, правда, коротенькие. Я это знаю. Но было бы лучше, если бы вы сказали мне все откровенно раньше, чем впутали меня в это дело.
- Кто знает?! - улыбнулся Костер. - Правда, Джонни, вы - человек молчаливый, но, все же, осторожность не мешала…
- Теперь спрашивать меня, - продолжал я угрюмо, - уже поздно. Я так запутался с вами, что, пожалуй, выпутываться и не стоит.
- Браво! - одобрил Костер. - Узнаю моего Джонни. Ему трудно раскачаться, но раз он раскачается… Как бульдог: если вцепится в кого-нибудь зубами, - то не заставишь его разжать зубы.
- Да, как бульдог! - ответил я. - Знаете, почему я теперь считаю себя связанным с вами? Вопрос о Минни - вздор. Я во всяком случае женюсь на ней. Вопрос о деньгах тоже вздор. Я за большими деньгами не гонюсь, а кусок хлеба всегда заработаю. Но штука вот в чем: я хочу расплатиться с теми, которые подослали убийц, ухлопавших в Новом Орлеане беднягу Шольза. Я хочу причинить как можно больше вреда тем, которые потопили на наших глазах бриг "Сан-Дженнаро", не осмелившись даже пойти на абордаж. Вот что! А еще я хочу вышибить второй глаз у одного франта, который тоже впутался в эту историю.
- У кого это? - удивленно осведомился Джонсон.
- У Ворчестера, который издевался над трупом Нея. Хоть Ней и француз, хоть он, говорят, и был нашим врагом, - но он солдат, и я солдат. А Ворчестер - коршун, стервятник… Ну, я все сказал. И с меня довольно слов. Впрочем, нет. Еще кое-что! Вы, джентльмены, впутывая меня в это дело, не сочли долгом поделиться со мной сведениями о нем, считая Джона Брауна за чересчур ограниченного субъекта. Ничего против этого не имею. Но теперь, после того, как я являюсь вашим компаньоном, хотя, может быть, и без права голоса…
- Нет, отчего же?! Говори, Джонни!
- Ну, так я теперь считаю долгом сказать вам, что и вы все в этом деле особой хитрости не обнаружили.
- Как это так? - заинтересовался Костер.
- А так… Кто играет против Бонапарта? Могущественные государства. У врагов Бонапарта - огромные денежные средства и армия готовых слуг. Для меня ясно, хотя я и простой полуграмотный солдат, что за всеми крупными сторонниками Наполеона по пятам гоняются целые стаи шпионов. Каждый шаг этих сторонников Наполеона, значит, известен. А вы, высокообразованные и опытные джентльмены, считая долгом скрывать свои тайны от Джонни Брауна, не принимали в сущности никаких мер предосторожности в сношениях с "мадемуазель Бланш". Если бы я был заинтересован в том, чтобы Наполеон не сбежал от Хадсона Лоу, - знаете, что я сделал бы? Я держал бы около мадемуазель Бланш и прочих близких к Наполеону людей по целой дюжине шпионов… И эти шпионы донесли бы мне:
- Бланш ведет какие-то переговоры с отчаянной головой, Костером, и с морским волком, Джонсоном. Костер и Джонсон завели знакомство с Шользом, который собирается строить подводный корабль. Значит…
Костер и Джонсон переглянулись.
- А как поступил бы в данном случае Джонни Браун? - спросил насмешливо Костер.
В ответ я пожал плечами.
- Не знаю! - сказал я откровенно. - Ведь, в самом деле, у меня голова достаточно дубовая. В изобретатели я не гожусь… Но те способы, которые применяли до сих пор вы и ваши друзья - явно не годятся. Это для меня ясно.
Опять Костер и Джонсон переглянулись.
- Я говорю, - продолжал я, - в этом повинны не вы одни. Я бы желал знать, кого и за что именно повесили на рее "Сан-Дженнаро" ваши друзья. Заметьте, не пристрелили, не сбросили в море, а повесили. А на войне вешают только шпионов. И я думаю, что это был шпион. А что это доказывает? По-моему, это доказывает только то, что у ваших врагов имеются свои агенты даже в рядах самих заговорщиков. А отсюда я делаю вывод: действовать так, как вы действовали до настоящего времени, не стоит. Нужно придумать что-нибудь другое. Что именно - этого я вам, конечно, сказать не могу: для этого надо мозги потоньше моих. Ну, я все сказал. А вы подумайте о том, что от меня услышали.
Костер швырнул на пол окурок своей сигары, поднялся, протянул мне руку и сказал совсем не тем тоном, которым обыкновенно говорил раньше со мною:
- Мистер Браун! Прошу у вас извинения. Я вижу, что в оценке вашей я получил весьма серьезную неточность…
Я недоверчиво посмотрел на старого пирата, думая, что тот смеется, но у него на лице было серьезное выражение.
- В самом деле, - обратился он к Джонсону, - Джонни прав: нужно действовать иначе. Как именно - об этом надо серьезно подумать. Во всяком случае, - я игру бросать не намерен. Я слишком в нее втянулся и буду играть, пока не добьюсь своего или не сломаю себе шею.
- И я тоже! - отозвался Джонсон.
- Я думаю, сейчас нам не остается ничего другого, как вернуться в Европу.
- Вернемся! Доктор Мак-Кенна держится того же мнения.
- Да, я держусь того же мнения, - услышал я ровный и спокойный голос хирурга.
- Хорошо! - согласился Джонсон. - Пойдем, значит, по другому курсу?! Ничего против этого не имею…
Он вышел на палубу отдать распоряжения команде.
Тем временем Мак-Кенна положил руку мне на плечо и сказал:
- Джонни! Вы - хороший солдат. Вы и в других умеете ценить те качества, которые из человека делают хорошего солдата. Хотите, я вам покажу одного субъекта, у которого в груди билось честное солдатское сердце.
- Это тот, которого я вместе со знаменем Наполеона вытащил из воды перед рассветом? - осведомился я, вставая.
- Тот самый!
- Что с ним? Он сильно страдает?
- Нет! Он уже не страдает, - многозначительно ответил Мак-Кенна с легким дрожанием в голосе.
- Умер?
- Только что. Сердце не выдержало той работы, которую ему пришлось нести.
Мы поднялись на палубу. Там, на импровизированной койке лежало прикрытое чьим-то одеялом тело. При первом взгляде на это мертвое тело холодок пробежал по моим жилам: я узнал в покойнике того самого молодого итальянца с "Сан-Дженнаро", который на острове Сен-Винсенте разыгрывал роль повара, специалиста по изготовлению макарон.
- Вот, Джонни, - сказал Мак-Кенна, показывая на красивое смуглое лицо покойника, - вот он… Сейчас мы зашьем его изуродованное тело в грязный мешок, привяжем к ногам камни, и труп пойдет ко дну. Морские похороны… А знаешь, - кто это?