Цепкий ум программиста хранил в памяти около десятка мобильных номеров, и Витя мысленно перебрал их в виртуальной телефонной книжке: мама, папа, сеструха Аля, Скрипник, Вася, Катя – бывшая подружка, расстались около года назад. И еще зачем-то память выдала номер офиса управляющей компании его многоквартирного дома на проспекте Косыгина.
"Кому? И зачем? Чтобы выслали деньги? Так паспорта нет – не получить. Чтобы приехали и выручили? Стыдно. Зачем? И кому?"
"Звони, звони, звони! – продолжал паниковать кто-то в его голове. – Куда угодно! В полицию, в МЧС, Путину…"
Витя направился вглубь квартала, оставив позади здание вокзала. Временами опасливо оглядывался, запоминая дорогу. Городок был чистеньким и очень опрятным. Прохожих встречалось не очень много, но все они, как один, пытливо вглядывались в его лицо; видимо, здесь все друг друга знали. Прошел мимо библиотеки на первом этаже жилого дома. Мимо пары овощных ларьков. Мимо детского сада. И, пройдя еще один жилой квартал, уперся в трехэтажное здание больницы. И тут в голове у Вити возникла великолепная, как ему показалось, идея. Он вспомнил, как однажды по телевизору смотрел передачу, где люди искали друг друга, а найдя, собирались в телестудии и дружно рыдали. В одной из программ речь зашла о молодом парне, который полностью потерял память и обнаружил себя где-то в поезде. Его искали родные – и, конечно же, нашли с помощью телевизора.
В больнице Витя направился к приемному покою. Больных не увидел, там сидела лишь полусонная медсестра лет сорока и молодая врачиха, обе ковырялись в телефонах. Врачиха с ног до головы оглядела вошедшего Витю и спросила сурово:
– Чего тебе?
– Я не знаю, кто я, – невозмутимо ответил он. – Обнаружил себя два часа назад на вокзале. Поможете? Не помню даже, как меня зовут.
Врачиха уставилась на него, не зная, как реагировать. А медсестра, видимо, благодаря непоколебимой силе телевидения оказалась более осведомленной.
– Да ладно? – она округлила аккуратно подведенные карие глаза. – Ничего не помнишь?
– Ничего, – ответил Витя и присел напротив них на скамейку.
– Звони Бронниковой, – проговорила медсестра врачихе. – вот и ей наконец работенка будет. Ее пациент. А пока глицинчику дай…
– Кто это? – спросил Витя, пока молодая врачиха набирала номер.
– Невропатолог, – ответила сестра, – лучший в городе.
– Потому что единственный, – пробурчала врачиха, не отрывая трубку от уха. – Не берет. СМС скину. Оформляй его и ко мне в отделение. Бронникова придет – передам.
Вышла из приемного покоя. Медсестра же, проворчав что-то вроде "И как прикажете его оформлять?", включила компьютер. Замигала противным синим цветом очень древняя операционная система.
– Вы до сих пор используете DOS? – спросил Витя, разглядев знакомое мелькание. Медсестра не сразу поняла, о чем он. А потом ответила:
– Не знаю, что мы там используем. Будь моя воля – вернула бы старые добрые бумажные формы. Как тебя записывать? Иванов? Найденов?
– Не знаю, – вернулся в роль Витя, – как вам удобнее…
В кабинет вернулась молодая женщина-врач. Она сменила черные стоптанные балетки на новые красивые туфли на небольшом каблучке и подкрасила губы.
– Закончили? – спросила она медсестру.
– Маргарита Владимировна, – ответила та, позевывая, – я не знаю, как его записать…
– Запиши – Ваня Иванов. А потом, если что, подправим. Пошли, провожу в палату.
Она внимательно посмотрела на Витю. Он поднялся и заковылял за ней в сторону лестницы справа от входа. Поднялись на третий этаж, зашли в пустую палату.
– Это кардиология, – пояснила Маргарита Владимировна. – Мое отделение. Полежишь пока здесь, а Бронникова приедет и посмотрим, что дальше. Устраивайся.
Она кивнула на кровать у окна.
– Пустовато. – Витя сел, огляделся.
– У нас в городе мало болеют, – ответила врач. – Ложись, я сейчас принесу тебе успокоительное. Поспишь.
– И воды, пожалуйста.
Витя выпил лекарства и спустя пять минут погрузился в сон.
* * *
Скрипнику удалось расшевелить свою художницу только к двум часам понедельника. Встали в десять, спустились в кафе на завтрак, а потом снова завалились спать. По крайней мере Лена. У Бориса же начались звонки: все-таки понедельник, утро. Скрипник не брал трубку и в итоге вообще отключил звук. Единственное, на что он отреагировал, – входящий от Фаруха.
– Борис Аркадьевич, – послышался в трубке медленный низкий голос Фаруха, – ты давеча хвастал, что знаешь собственников участка на Уральской…
– Не хвастал, – немного обиженно ответил Скрипник, – рассказывал просто.
– Ну хорошо, – согласился Фарух, – давай так. Мне он нужен. Решил строить. Сведешь?
– Конечно. Какие вопросы. Только смотри, я уехал на недельку в отпуск, в Карелию…
– Не пей много…
– Не буду. Денис остался. Я ему сейчас звякну. Он организует.
– Отлично, – ответил тот. – Жду звонка.
Скрипник повесил трубку.
– Ленок, может, поедем? – спросил он не слишком уверенно. Она же в ответ молча перевернулась на другой бок, к стенке, и засопела.
Скрипник набрал Дениса и погрузил его в ситуацию с Фарухом. Затем сам завалился в кровать. И тут же зашевелилась Лена. Полусонная, повернувшись к нему, прижалась всем телом и прошептала, прикоснувшись губами к уху:
– Это вы хорошо придумали, мистер…
– Да уж, – согласился он, сжимая ее кольцом своих рук.
Встали только к часу. Собрались, загрузили вещи в машину, припаркованную на гостевой парковке отеля, еще раз заглянули в кафешку – перекусить. Ближе к двум часам пополудни отправились в путь. Борис пристегнулся и, пробормотав что-то вроде "ну, тронулись, помолясь", аккуратно сдвинул с места свой большой японский механизм. Путь лежал по мурманской трассе, и с каждым километром они углублялись в красоту карельской природы. Октябрь окончательно брал власть в свои руки: листья желтели и опадали, оголяя тонкие ветви деревьев. И только сосны и ели, непоколебимые в темно-зеленом цвете, стойко держались, несмотря на наступающие холода.
Ехали быстро. Лена болтала без умолку, как будто хотела отыграться за немногословие прошедшей ночи и утра. Рассказывала Скрипнику про свои художества:
– У меня не всегда получается сразу нащупать сюжет. Очень редко. Проще, когда заказывают. В том году, например, фонд какой-то, помнишь, заказал две картины. Так влет сделала, за неделю. А сама сажусь – сложности. Какой-то черный квадрат в голове… И в детстве так же. Мама говорила: нарисуй, мол, море, дом, солнце – и пожалуйста, в лучшем виде. А если говорит, рисуй на свободную тему – сижу, туплю. Какие-то каракули вывожу.
Потом переключилась на футбол – она была большой любительницей этой игры, что нечасто встречается у девушек:
– Моуринью. Слышишь, Боря? Вот кто нужен сборной России для победы на домашнем чемпионате! Жозе Моуринью и натурализация игроков. Акинфеев и одиннадцать афроамериканцев, как в сборной Франции. Бегать будут как заведенные. Не то что эти сонные мухи. Вроде молодой парень, вроде здоровый, а к концу матча еле-еле ноги передвигает… Ну что это такое, а? Они в постели, интересно, так же себя ведут? К концу матча еле двигаются?
Потом проехалась по политической ситуации:
– Вот ты мне объясни, Борь, это что получается? Вот был этот единый день голосования. И чего, они государственные деньги получили на свои рекламные кампании, кому-то их отгрузили, залепили весь город своими лицами, в телеке тоже, на всех каналах. А смысл? Старые рожи – надоевшие, новые – неизвестные. Кто за них голосовать будет? Ты будешь, Борь?
Тот промолчал, вглядываясь в дорогу: за окном начинало темнеть. Лена же продолжала, переключившись на общие темы:
– У тебя есть мечта, Скрипник? Я вот мечтала съездить на Соловки. Там красиво очень. Спасибо тебе! Мечтаю на мотике через всю Россию проехать. Подаришь мне мотик? Подаришь! Мечтаю стать востребованной художницей! Желательно при жизни! Слышишь? При жизни!
Она рассмеялась, посмотрев на Бориса. Тот же продолжал молча вглядываться вперед.
– Хочу деток, Скрипник, слышишь? Двоих. Не сейчас, конечно, но скоро… У тебя-то уже есть сын… А мне уже скоро тридцать! Надо думать! Слышишь?
Ответом ей опять была тишина, и Лена тоже ненадолго притихла, прислушиваясь к радио. Помолчав чуть-чуть, сказала очень тихо, глядя в свое окно на бесконечные брусничные леса:
– Боря, я люблю тебя.
Скрипник впервые за весь разговор повернулся к ней на секунду и, так и не поймав ее взгляда, вернул фокус внимания на дорогу. И, резко ударив по тормозу, вывернул руль вправо: в пяти метрах от машины на дорогу выскочил огромный лось. Непристегнутая Ленка ударилась головой в лобовое стекло и без сознания откинулась обратно на кресло. Машину выбросило в кювет, но Скрипник диким усилием вернул ее на трассу и остановил на обочине. Лось безмятежно скрылся в лесу на другой стороне дороги.