Федякин, свесив голову, наблюдал за отлаженной процедурой. Людишки давали себя обдирать как липку, подставлялись с готовностью. Тьфу! Подмывало его вроде бы беспричинное веселье. Впрочем, если разобраться, было оно не столь уж беспричинным. Пребывал полковник в странном, ангельском состоянии: безгрешен (смыты явные и приписанные грехи потом и кровью на много лет вперед), немощен телесно и не отягощен сомнениями.
Казалось, взмахни руками - и воспарит бренная его плоть под самый потолок, благо до него - рукой подать. А весело было Федякину оттого, что вся эта бутафория с черными намордниками, обрезами ничего уже не могла ни отнять, ни изменить в его судьбе, обожженной полымем войны, пленом и лагерями.
Хамзат, настороженно посверкивая взглядом, приближался к Федякину. Он давно приметил этот русоволосый, обтянутый кожей череп, стерегущий его глазами. Безудержное нахальство лилось из них на Хамзата. Пока все шло гладко, вагон попался на диво покладистый, карманы ощутимо отвисли под тяжестью добычи. Абу тоже вел себя сносно, если учесть, что в налет пришлось тянуть его почти на аркане. Хамзат добрался до отсека Федякина, и тот спрыгнул на пол. Они встретились на середине прохода. Хамзат навел обрез. Федякин полез в карман френча. Он долго шарил там, вывернул и поразился:
- А те-те-те, вот те раз. Куда же она подевалась? - Развел руками, обратился к азербайджанцам напротив: - Конфуз, господа, была, но, увы, исчезла.
Хамзат ждал, раздувая повязку дыханием. Федякин полез в другой карман, вывернул и его.
- Ока-азия. И здесь отсутствует. Шалишь, мамзель, разыщем! - Лез в карманы, озабоченно закатывал глаза, искал. - Вероятно, отлучилась, поскольку и здесь пустынно. Нуте-с, устроим в таком случае повальный шмон, пардон, - обыск.
Азербайджанцы надувались, багровели. Смеяться - страшно, держать мину - невтерпеж. Хамзат уже понял, что скелет во френче морочит голову, но ждал - чем закончится?
Федякин расстегнул рубаху, конфузливо обернулся к окну:
- Виноват. Пардон за неглиже в некотором роде. Осталось последнее пристанище. - Полез за пазуху, присмотрелся, возликовал: - Вот она, милая! Покажитесь, мамзель Мими, вас заждались!
Уцепил что-то щепотью, протянул Хамзату:
- Единственное мое достояние. Прошу.
На указательном его пальце лениво ворочалась чудовищной величины вошь. Федякин юродствовал, скалил зубы:
- Виноват, почтеннейший, ждать заставил. Мими у меня в кармане обычно на аркане проживает. А тут на прогулку выйти изволили. Засиделись.
Хамзат, дернув головой, поднимал обрез.
- Имеете намерение стрелять? Помилуйте - в кормильца? А Мими куда определим? Осиротеет ведь, лапушка, грех на душу берете, господин налетчик! - белея на глазах, впивался взглядом Федякин.
Палец Хамзата подрагивал на курке, сладостно было бы нажать. Перевел дыхание, подумал - испортит дело.
Размахнулся, хрястнул Федякина прикладом в подбородок. Тот, легонький, невесомый, отлетел вглубь, запрокинулся головой к лопаткам. Выстоял. Сплюнул зуб с кровью на ладонь, усмехнулся:
- Драться, нехристь, не умеешь. Тебя бы ко мне в барак на выучку, с-стервец. - Глянул Хамзату за плечо, крикнул дико: - Бей! Чего ждешь?!
Хамзат прытко развернулся. Трое азербайджанцев угрюмо набычились, но сидели смирно. Когда понял - разыграли, было поздно: Федякин, подпрыгнув кочетом, ударил сапогом в живот, сбил с ног. Плашмя рухнул Хамзат на азербайджанцев, сжимая обрез, неловко провалился между колен, забил ногами, силясь высвободиться. Федякин, насев сверху, выкручивал из рук Хамзата обрез, покрываясь испариной от слабости. Задыхаясь, крикнул в замороженные, сизые лица:
- Да помогите, м-мать вашу!..
От крика дернулись мужики, бестолково полезли пальцами в лицо Хамзату. Придя в себя, осерчали всерьез - так сдавили в шесть рук, что ни вздохнуть, ни охнуть Хамзату.
Федякин, известково-белый, хватая воздух перекошенным ртом, разгибал спину.
Разогнулся, застыл, обрез - наготове. Растерянно булькнул горлом - смотрело ему в грудь короткое дуло. Абу, подобравшись неслышно, целил в полковника.
Скосил глаза на азербайджанцев, приказал тягуче, вполголоса:
- Отпуска-а-ай!
Хамзат вьюном выбирался между ног, затравленно косился вверх: торчали над головой навстречу друг другу два ствола.
Двое медленно пятились к двери: первым - Хамзат, за ним, прикрывая отступление, - Абу. Вагон не дышал, казалось, чихни кто - расколется тишина, грохнут выстрелы. Хамзат нырнул в тамбур, придержал дверь, чтобы не хлопнула. В тамбуре грудью пошел на Абу, глодала постыдная злость:
- Почему не стрелял?
- Я в него, он - в меня. - В голосе Абу ленивая снисходительность, отчего совсем взбеленился главарь:
- Не успел бы!
- Тебя ж повалить успел, - ударил под дых Абу, раздувая повязку дыханием.
Митцинский смотрел, слушал, кривил в усмешке губы: абреки, щенячья кровь. Отвел Хамзата в сторону, сказал жестко:
- Порезвились, хватит. Передай мулле Магомеду - сегодня задержусь в городе, к ночи буду дома. Пусть придет, мне есть что рассказать.
Ахмедхан сонно моргал припухшими веками - скорее бы кончалась вся эта канитель, домой надо.
Вдоль вагонов ударил выстрел - гулко, тревожно. Снаружи разгоралась перестрелка. Хамзат дернул из рук Абу обрез:
- Дай сюда! - Выпрыгнул из тамбура, прямо в седло плясавшего жеребца. Абу, обезоруженный, - за ним.
Обезумевший Арап взвился на дыбы. От серого, ядовитого тумана, разлившегося в воздухе, не было спасения, он раздирал грудь, выедал глаза. Ноги подкашивались. Арап рухнул передними копытами на доски. Гулко треснул пол, подгоревшая доска подломилась, нога ушла в дыру. Дернувшись, упираясь мордой в пол, Арап попытался высвободиться, но дыра держала ногу накрепко. Жеребец затих, подрагивая всем телом.
Латыпов, задыхаясь, пробирался ощупью в угол. Там выворачивало наизнанку в кашле Курмахера и двух караульных. Латыпов нащупал дергавшееся плечо.
- Однако пропадаем, ребята, - сказал и зашелся в кашле, нещадно драло горло. - Чем... здесь, айда на солнце, а?
Курмахер хлебнул дыма, простонал:
- Ви трусливи зольдат... Подавай мне винтовка... Я сам пошель в атака на пандит!
- Немец дело говорит, - выдавил натужно караульный.
Второй перхал в кашле, ругался отчаянно, надрывно.
- Ну, коли так, с нами трехлинеечка со святой богородицей, поспешать, однако, надо... - рассудил Латыпов.
Вытер залитое слезами лицо, пополз к двери. Караульные - за ним. Курмахер поерзал щекой по шершавым доскам, поморгал прижмуренными глазами, растрогался:
- Русски храбри ребятушка... ни пушинка вам, ни перушка.
Заплакал от горькой жалости к себе, мученику неприкаянному.
Латыпов отогнул проволочную петлю, шепнул:
- Ну-ка, разом... гуртом, ребятки. - Приказал жестко: - Оружие к бою!
Навалились, толкнули дверь. Завизжало, пахнуло в лицо сладостной свежестью. Вывалились в проем, плюхнулись животами на щебень, стали палить в белый свет как в копеечку.
- Целься! - кашлял Латыпов.
Какое целься, когда глаза не открывались. Палили без передышки, на слух. Султан выстрелил два раза, где-то рядом пули расплескали щебенку. К нему перебежками приближались два бандита.
Латыпов поморгал, огляделся. Мир - зеленый, голубой - радужно переливался сквозь слезы. "Живой! - поразился Латыпов. - Однако теперь пропадать совсем не к чему". Поерзал, глубже зарываясь в щебенку, пригляделся, в кого целить.
За горкой деревянных щитов мелькали папахи трех налетчиков. Поодаль, за бугром, в сотне метров от них, стригли ушами, пританцовывали десятка полтора лошадей под присмотром бандита. Тому - не до стрельбы, метался между коней, задерганный, распятый поводьями.
- Трое на трое, - вслух отметил Латыпов, покосился на соратников.
Его усачи караульные заметно ожили на воздухе.
Раздался отчаянный лошадиный визг. Латыпов оглянулся. Догорал костер под вагоном. Из пола свисала над ним, дергалась в конвульсиях лошадиная нога.
- Ай-яй-яй! - отчаянно сморщился Латыпов - курчавилась, вспыхивала синими огоньками вороная щетина на ноге лошади.
Дернул Латыпов из рук караульного винтовку, сунул ему свой пистолет, велел:
- Пали из этого. Однако начинай!
Дождался выстрела, полез под вагон, стал расталкивать прикладом чадящий костер. Над головой бухал в доски, мученически ржал Арап.
Раскидав угли, схватился Латыпов за копыто и отдернул руку - обожгло. Он стянул фуражку, обернул копыто, поднатужился, стал выдавливать ногу вверх из дыры. Лицо налилось кровью - нога не двигалась. Крикнул караульному:
- Помогай, что ли!
Тот, опасливо оглядываясь, стал одолевать ползком щебенистую насыпь. Из-за щитов не стреляли. Султан, оскалившись, рубанул винтовку соседа прикладом:
- Подожди!
Латыпов с караульным, согнувшись в три погибели, выталкивали вверх ногу Арапа. Заело ее в колене, не пролезала сквозь дыру.
Далеко, в голове поезда, грохнул выстрел. Пуля пропела высоко над вагонами. Зачастила стрельба. Аврамов с Рутовой, выбравшись из вагона, били с колена вслед банде из двух пистолетов. К ним присоединился один из милиционеров, подобрав карабин убитого Асхаба рыжего, стрелял, как в тире, - укрывшись за рельсом, упираясь локтями в шпалу. Аврамов покосился на него, отметил - толково ведет себя, надо бы запомнить.