Для нее все здесь было ново, она осматривалась, размышляла, дивилась незатейливости обстановки в доме и несказанному уюту жилищ простых людей. Ей было хорошо, на душу ложилось все, что окружало: стол, на котором была самая простая еда, большая русская печь, от которой веяло теплом, стоявшие у стен деревянные кровати, образ Богоматери в красном углу и гармонь на тумбочке, прикрытая полотенцем. Гармонь хозяина выселок Данилы Афанасьевича, которую теперь брали в руки редко, по особым случаям.
И если до поездки в Присаянье у нее были еще какие-то сомнения относительно своего чувства к Владимиру Белову, то теперь сомнения рассеялись, не оставив после себя и малого следа в виде туманной дымки.
Она любила так, как может любить только глубоко чувствующая женщина, она приняла его мир и не чувствовала себя чужестранкой, среди которой вырос ее мужчина - Владимир Белов.
Он уехал, а она заняла указанное художником место.
Николай Белов работал быстро, и она понимала, что он уже знает, как надо ее писать.
Николай Белов торопился, но в то же время движения его были предельно выверены и точны.
Через два часа вернулся Владимир, а брат его, Николай, закончил работу.
Людмилу художник изобразил присевшей на стволе поваленного мощного красавца кедра. То, что дерево было повалено, а не упало само собой, ясно было сразу, на что указывали свежий неровный срез пня, словно кто-то торопился спилить дерево безжалостно и воровски. Сломленные при падении ветви с вызревшими на них плодами лежали в беспорядке и беспомощно.
Бледное, с легким румянцем лицо, и на нем поразительно грустные голубые глаза, обращенные и в окружающий мир, и в самое себя, в которых отразились и укор, и мольба, и надежда, и бог весть что еще, из чего бывают сотканы сложные чувства глубоко и безоглядно любящей женщины, - никем никогда не прочитанные, никем никогда не разгаданные, никем до конца не оцененные и ничем не оплаченные.
Фигуру облегало светлое длинное платье с едва заметными на нем крапинками цветов, одна рука безвольно опущена, другая прижата к груди, словно женщине недостает воздуха.
Позади еще благоухающая всеми красками тайга, над которой возвышаются белоснежные вершины Саянских гор. Еще выше - безмерная синь предвечернего неба с краем вот-вот готового закатиться солнца.
И загубленный кедр, и присевшая на его ствол женщина, и тайга позади нее, и вершины Саян, и синее предвечернее небо с краем диска готового закатиться светила - являли собой нечто единое, вечное и… трагическое. Именно трагическое, потому что происходящее в мире зло по своей природе - неотвратно, неизбежно и сопутствует всему живому и неживому от самого от Сотворения мира.
Однако так же, рука об руку со злом, от самого от Сотворения мира по земле идет и добро. В сущей чисто внейшней ли красоте всего сотворенного Создателем, в глубинной ли сути красоты внутренней, освещенной духовностью и нравственной чистотой.
- Ах!.. - вырвалось из груди Людмилы Вальц.
У художника горели глаза, и, видимо, он еще что-то додумывал, дописывал, но уже в своем воображении, и ему по сути было мало дела до стоящего рядом брата, до застывшей в изумлении находящейся тут же чужой ему женщины, которую он знал и всего-ничего, но которую видел в своих художнических фантазиях.
Но более всех на сей момент находящихся в мастерской людей был изумлен Владимир Белов.
Нутро его было перевернуто в буквальном смысле этого слова.
"Какой же я был дурак, когда, бывая у брата Николая на выселках, позволял себе ерничать по поводу его работы", - думал он почти что с ненавистью к самому себе.
"Какой дур-р-рак", - повторял и повторял про себя и ничего более не находил в себе для собственного же утешения.
"Не-эт, надо жить не так, как я жил. Нета-ак… И я буду жить, - решил напослед. - Буду. И - спасусь".
От кого и от чего "спасется" - он себе еще ясно не представлял, но - спасется.
И - точка!
* * *
Виктор Курицин не на шутку разворачивал свою деятельность на посту мэра Присаянского района. После чистки рядов аппарата администрации занялся комплектованием недостающих кадров. Все это он проделал быстро и без лишних сантиментов, однако в то же время умудрился ни с кем отношений не испортить, а предоставил каждому освобожденному вполне приличные должности, но уже в других отделах и ведомствах. Всем, вплоть до последнего клерка. Впрочем, иных клерков он, к удивлению окружающих, выделил, назначив заведующими отделами или по крайности ведущими специалистами, повторяя при этом излюбленные слова своего покойного отца:
- Талант руководителя заключается не в том, чтобы жестко и последовательно требовать от подчиненных исполнения твоих приказаний, а в том, чтобы поставить каждого человека на сообразное его талантам место, и он уже сам будет приносить тебе в клюве требуемое.
Уже в первый месяц работы нового мэра в здании администрации появился упомянутый выше Анатолий Алексеевич, а с ним еще пара-тройка неких личностей, которые вели себя тихо, уверенно, как люди вроде бы и сторонние, но имеющие прямое отношение ко всему, что происходит. Их Курицин представил как сотрудников учрежденной им охранно-социологической службы аппарата мэрии.
- Их дело - зорко смотреть за порядком, - пояснил на внутреннем планерном совещании. - Отныне все входящие в здание администрации и тако же выходящие будут строго фиксироваться. На основании записей работников службы мы будем отслеживать поток в администрацию разного народа: и посетителей, и просителей, и деловых людей, и прочих граждан. Они же будут принимать письма и жалобы от населения и по возможности по ним разбираться, для чего в ближайшее время мы укомплектуем службу соответствующими специалистами. Все это необходимо нам для корректировки планов работы отделов, служб, направлений, а также для выявления и изучения возникающих в нашем районе проблем. По необходимости представители службы будут выезжать на места для детального изучения какой-то сложившейся на данный момент ситуации и, возможно, для ее разрешения, а затем докладывать лично мне или на планерных совещаниях. Короче, это наши с вами глаза и уши, без которых весьма проблематично представлять себе, что на самом деле происходит в районе. Глаза и уши, наделенные соответствующими полномочиями, - подчеркнул он напоследок и многозначительно поднял кверху палец. - Прошу оч-чень внимательно относиться к каждому замечанию или пожеланию со стороны Анатолия Алексеевича и по возможности всеми силами и средствами способствовать работе возглавляемой им службы.
И работа пошла. Уже в первые месяцы пребывания Курицина на посту мэра были проведены быстрые и действенные реформы в здравоохранении, образовании, культуре. Причем с преобразованием согласились сами работники этих сфер, с которыми Виктор Николаевич беседовал лично при общей встрече - детально, как бы во всем спрашивая совета. И выходило так, что это они сами реформаторы, а мэр лишь выполнял их пожелания.
Пользу перемен отметило и население: в поликлиниках людей принимали незамедлительно и со всем вниманием, из учреждений образования враз ушли присущие ведомству склоки, культура запела и заплясала во всю возможную мощь.
О культуре Курицин глаголел так:
- Что есть самое важное и самое главное в приведении в порядок всех сфер хозяйствования вверенного мне народом Присаянского района? - спрашивал Виктор Николаевич рекомендованного все тем же Анатолием Алексеевичем на должность начальника управления по культуре, делам молодежи и спорта некоего Харитона Виленовича Лисовца. И сам же отвечал: - Выработать идеологию управления районом, а затем грамотно донести ее до населения. Идеология - есть, а кто должен ее доносить до населения? Правильно, работники культурного фронта. И трижды дурак тот, кто этого не понимает, - сам же отвечал после некоторой паузы. - Ты, Харитон Виленович, по своей прошлой профессиональной пригодности хоть и не являешься работником этого фронта, но всю свою сознательную жизнь занимался и-де-о-ло-ги-ей. Правильно я говорю?
- Так точно, совершенно правильно, Виктор Николаевич, - негромким вкрадчивым голосом отвечал Лисовец, при этом качнув лысиной. Именно лысиной, а не головой, как отметил про себя Курицин. Обширную лысину слегка прикрывало несколько длинных, пепельного цвета, волосков.
- Вот и командуй. Только позволь одно замечание…
- Слушаю вас, Виктор Николаевич, - наклонил лысину в сторону мэра Лисовец.
- Забудь свою военную терминологию - ты здесь не на прежней работе, с культработниками надо говорить на их языке. И заметь на всякий случай: я свою линию разжевывать не буду. Сам соображай.
- Понял вас, Виктор Николаевич, - снова качнулась лысина Лисовца.
- Вот и ладненько. Культура по своей специфике выходит на все население, и твоя задача - нацеливать ее актив на претворение наших планов. Сейчас культура в капитальном загоне, но мы ее подкормим, кого надо - выделим, добавим штаты, зарплату, увеличим строку в бюджете. Пусть люди думают, что перемены произошли: во-первых, с моим приходом к власти, во-вторых - с твоим.
Курицин взглядом проводил его до двери, обернулся к сидевшему тут же Анатолию Алексеевичу:
- Где ты его выкопал? Какая-то уж слишком…
Курицин замялся, подбирая слова.
- Странноватая личность? - перебил, улыбаясь, собеседник.
- То ли странноватая, то ли пошловатая - не в том дело. Справится ли?
- Когда я нашел этого пошловатого странного человечка, и нашел в полном здравии, то сильно тому обрадовался. Харитоныч - так мы его между собой звали - такую паутину на всех накинет, что не выпутаться никому.
- И на меня накинет? Да на кой ляд он мне такой, прости господи… И сколько же ему лет?