- У меня дружок фронтовой в Белоруссии, дак уже никогда не встренемся, - вздыхает седовласый фронтовик. - Вот бы снова, как прежде, объединиться нам всем и начать жить в мире и согласии.
- Пензия счас вроде бы и ничего, а цены растут - не угнаться. Ну мы-то - ладно. А вот как жить деткам, внучатам? - вопрошает его сосед.
- Кака-то непонятная политика в государстве. То хают советский строй, то бают о каких-то социяльных гарантиях, а в аптеку не зайти - цены на лекарства ну прям космические… - вступает в разговор кто-нибудь еще.
Потолкуют о том, о сем и перейдут к предстоящим выборам.
- Курица-то наш за ум взялся, правильные вещи говорит. Я, знашь, за его буду голосовать, - повернется к соседу тот, что сидит ближе к окну.
- Правильные-то правильные, а вот выберут его, дак зачнет карман себе набивать народными денежками, - сомневается сидящий рядом.
- Не скажи, сусед, при ем-то Ануфриевский леспромхоз в гору шел, а теперя круглый лес за кордон гонют, а переработка - побоку. Перерабатывать у себя надо бы, а уж гнать ассортимент, тогда и с прибылью будем, - вклинивается в беседу третий.
Однако не везде, куда приезжал кандидат, встречали его гладь, да тишь. В бывшем красном уголке Присаянского лесхоза Курицин с самого начала почувствовал некую враждебность зала, где и взгляды исподлобья, и кривые ухмылки, и короткие смешки, и что-то еще, чего нельзя охватить разом. Первые ряды занимали ветераны предприятия. Эти сидели насупившись, сосредоточенно глядя перед собой на стоящий в центре стол, на тряпку, которая когда-то называлась задником, на приткнувшуюся сбоку трибуну.
Средние ряды занимали женщины, они, как всегда, были нейтральны, втайне ожидая от встречи какого-то для себя послабления. И не только для себя и своих семей - для близких и дальних сородичей, для своего поселка, райцентра.
Последние ряды, как водится, занимали мужики - взъерошенные внешне и внутренне, ушедшие в свои мысли, готовые в любую минуту вскочить и кричать о своем.
Курицин еще только начал говорить - не совсем уверенно, а может быть и нескладно, как тут же кто-то с задних рядов выкрикнул:
- К власти рвешься, чтобы уж совсем наши леса кончить! Вы с Володькой Беловым не разбираете, что перед вами: сосна, лиственница или кедр, - все косите подряд! А на охрану у государства денег нет - от вас же, от таких заготовителей, охранять!..
Зал зашевелился, недобро оскалился: ветераны вздернули головы, женщины зашумели, мужики приподнялись со своих мест, словно и в самом деле собирались сорваться и кинуться к сцене.
- Леса полностью расстроены!..
- Зарплату по полгода не получаем!..
- Техника не обновляется!..
- Нет денег на горючку, на запчасти, а пожары - туши!..
- Акционировать хотят начальнички лесхозы, хозяевами вздумали стать!..
Люди по сути называли самые болевые места предприятия, потому что это была их жизнь, и каждый из находящихся в зале претендовал на свое собственное место в этой жизни. И ничего более не желал, потому что человеку всегда комфортнее там, где он прижился, с чем сросся сердцем, куда идет каждое утро на работу и откуда в семью перетекает достаток.
- Петрович, вжарь ему! - просили в зале. - Скажи свое слово!..
Зачинщик скандала пробивался с задних рядов к обшарпанной трибуне времен Хрущева. В мужике лет пятидесяти от роду Курицин узнал лесника Василия Чернова, который нередко представлял Присаянский район на разного рода экологических конференциях в областном центре, а потом выступал в местной газете со статьями. Люди его знали как непримиримого борца за правду, не боящегося эту правду резать в глаза кому бы то ни было.
- Я вот о чем говорить собрался, - начал Чернов, явно волнуясь, отчего лицо раскраснелось, глаза повлажнели, а руки мотались, словно тряпицы на ветру, и которые он не знал, куда девать. - Курицина Виктора Николаевича мы все знаем как хорошего производственника. Но не без изъяна. Вы ведь помните, как он стал применять лебедочный метод заготовки, хотя метод был фактически запрещен.
- Скажем так: был подвержен критике, как экологически себя не оправдавший. Официально же его никто не запрещал, - несколько осипшим голосом парировал кандидат в мэры.
- Согласен. Но ведь когда лесина летит по склону горы, то сметает она на своем пути все - подрост, ягодники, муравейники и тому подобное. Вред от такой заготовки - не подсчитать.
- Петрович, говори по существу! - выкрикнули с задних рядов.
- Я и по существу скажу.
Курицин понял, что как раз и нельзя позволять Чернову развить свою мысль. Он поднял руку, как это делал, когда приходилось говорить с рабочими, и жест этот на сидящих в зале подействовал почти магически. Люди притихли, приготовились слушать.
- Вы же, Василий Петрович, знаете, что не от хорошей жизни пришлось применять тот метод. В низинах остался тонкомер, а на тонкомере плана не сделаешь. Людям же надо платить зарплату, прогрессивку, и другого пути сделать план у леспромхоза просто не было. Я сам за экологию, поэтому у себя в Ануфриевском леспромхозе и организовал лесопитомник, чего другие леспромхозы никогда не делали. А сколько я вам помогал техникой, когда случались пожары…
- При пожарах все помогали - не то что сейчас! - крикнули из зала.
- Правильно, помогали, - согласился и Курицин. - Только смотря как. Можно дать бульдозер и - забыть. Я же сам бывал на пожарах, организовывал людей, средства тушения, мой леспромхоз подвозил обеды.
По лицам в зале Курицин видел, что настроение людей начинает складываться в его пользу, как бы в его поддержку начал говорить и Чернов.
- Хозяин ты, Виктор Николаевич, неплохой, я это сам могу подтвердить - много раз бывал у вас в лесосеках. И саженцы мы у вас в леспромхозе почти что задаром брали, и семена. Но только где он теперь, Ануфриевский леспромхоз? Все передано частнику. А частнику - известное дело, только прибыль нужна.
- Где леспромхоз?! - поддержали из зала.
- И тут позвольте не согласиться с вами, Василий Петрович, - уже полностью владея собой, отвечал Курицин. - Леспромхоз, как вы знаете, был обанкрочен вместе с другими предприятиями лесодобывающей отрасли, и тут уж, извините, такая политика государства.
Курицин сделал паузу, прошелся вдоль стола, обогнул его и встал против сидевших, приготовясь загибать пальцы.
- Но я не позволил растащить технику - раз… Не позволил развалить складские помещения, автогаражи - два… Не позволил демонтировать и пустить с молотка пилорамы, а сумел преобразовать леспромхоз в другую структуру - три… И я сохранил коллектив - это четыре… Да, структуру частную, но другого сегодня в государстве просто нет. Мы ведь не "черные лесорубы", и у нас все по закону. И есть работа у людей, просматриваемое будущее. Вот ради этого просматриваемого будущего я и иду в мэры - это пять!..
Он поднял сжатый кулак и взмахнул им, как бы приглашая каждого, кто был в зале, удостовериться, что сказанное им соответствует действительности и заключено в только что названных пяти условиях.
- Мы вместе с вами будем бороться за это будущее Присаянья, где жили наши отцы и матери, где мы живем сами и где жить нашим детям.
- Но кедр-то зачем рубите? - почти взвизгнул проигравший словесную дуэль Чернов.
- Зачем? - поддержали его жидкими голосами из зала.
- Кедру, если вы помните, доставалось и в советские времена, - твердо и так же убийственно уверенно ответил Курицин. - Недаром известный писатель Владимир Чивилихин сибирские кедровые леса назвал Кедроградом. И я не хуже вас знаю цену этому удивительному дереву. Но я еще знаю и русскую пословицу: "Когда лес рубят, то щепки летят". За всем, то есть, и за всеми не усмотришь. Где-то что-то обязательно будет не так, как надо бы и как бы тебе хотелось. Но мы и здесь наведем порядок. К тому же главная задача нашего молодого предприятия действительно наработать прибыль - вы и тут правы. Прибыль, чтобы было чем платить налоги, чем платить людям, на что приобретать новую современную технику, запчасти, горючее, на что строить дома для молодых семей, чем помогать школе, детскому саду, ветеранам. Иначе и мы станем банкротами, вот тогда на леса наши навалятся все кому не лень, и тогда уж не с кого будет спрашивать.
Лихое дело предвыборное, лихие времена и нравы.
Колесит кандидат по деревням, селам и поселкам, и всюду одно и то же: возле позабытого-позаброшенного сельского клубишки непременно топчется с десяток мужичков да с пяток бабенок. Мужичков, потерявших себя в круговерти демократических перемен, кои накатились на поля, зернотоки, молочно-товарные фермы, на которых и в которых уже не пахнет жилым духом. Бабенок из тех, которым до всего дело, а потому не пропускающих ни похорон, ни пожара, никакого нового человека, чтобы уж потом перемывать косточки с себе подобными, шастая из избы в избу, потому как в дому собственном никогда не водилось порядка.
Однако подходили и такие, кто с давних пор отмечен был посельщиками своей озабоченностью о собственном добре. С такими Курицину даже было интересно, потому как ожидал он от них вопросов самых что ни на есть пустых и общих. Веселел лицом, крепчал хорошо поставленной речью взращенного городом человека, ошарашивая собравшихся осведомленностью и остротой суждений.
- Вот вы решили выставить свою кандидатуру на должность мэра района, а как, к примеру, собираетесь восстанавливать сельское хозяйство? - вопрошал иной умник из местных.
- Сельское хозяйство в России восстанавливают только дураки, - бил наповал оппонента своим ответом кандидат.
- Как это - дураки?.. - не понимал вопрошающий.
- Да - так. Дураки - и все тут.
- По-оясни-ите, уважаемый…