Ел Курицин так, будто боялся, что гость съест больше него. Не прожевав одну котлету, тянулся за другой, тут же тыкал вилку в кружок колбасы, а глаза при этом останавливались на холодце. Все это очень напоминало какую-то сложную настольную игру, где требовались внимание и скорость.
Потянулся, предположим, человек к колбаске, а Курицин уже ткнул вилкой. Ткнул со смешком, ухмылочкой, со словцом колким и вроде незлобливым, мол, кто успел, тот и съел. И колбаску ту - в рот, хотя между зубами еще торчит кусок котлетки. Потянулся человек к графинчику с морсом, а Курицин уже ухватил ручищей и льет себе в стакан, а потом уж и гостю.
"И в самом деле - Курица, - неприязненно вспомнил как-то сказанное в адрес зятя отцом. - Ест, будто клюет, стараясь выхватить из-под клюва рядом клюющей птицы. Причем без разницы, что выхватить, - лишь бы склюнуть…"
Подобное в приятеле Владимир примечал давно, что особенно проявлялось в тайге, где за стол садилось до десятка, а то и более человек, и тут уж Курицин хватал все подряд - лишь бы успеть. Ведь как бывает за общим столом: вот кто-то зацепил с тарелки последний кружок колбаски, вот в чей-то желудок провалилась последняя сарделька, вот уплыла последняя нарезка ветчинки…
Будучи неглупым человеком, он понимал, что эта его жадность может быть кем-то истолкована по-своему, потому много говорил, смеялся каким-то придушенным смехом, хотя, скорей всего, на него никто не обращал внимания.
Насытившись, начинал говорить еще больше, еще больше и беспричинно смеяться.
Что до чисто деловых качеств, то Курицин был неплохим организатором, знал производство, однако по причине своей нелюбви к людям поступал с подчиненными жестко, а порой и жестоко. Не любил людей, поэтому не любил и платить: когда надо было кого-то поощрить, всегда находил какие-то лазейки в трудовом уложении, и человек уходил от него обиженным. Такое отношение создавало в леспромхозе обстановку нервозности, а где-то и озлобленности. Жесткость или даже жестокость кое-кто принимал за проявление силы, однако за всем этим скрывались самая прозаическая мелочность и желание лишний раз перестраховаться.
Все эти качества быстрее других разглядела в нем Люба, потому как сама произросла в семье сложных взаимоотношений между матерью и отцом, где первая отличалась непомерной скупостью и закрытостью для окружающих, а второй - непомерной щедростью и открытостью для каждого, кто встречался на его пути.
- Ну что, брат, Вольдемар Степанович, и скучно, и грустно, и некому морду набить в минуту душевной невзгоды?.. - наконец отвалился от стола. - Кооперативчик-то наш партаппаратчики - прихлопнули? Как настроение на грядущую жизнь?
- Настроение у меня, как всегда, отменное, а уж кто там и что там прихлопнул, тот в грядущей жизни, авось, и сам о какую колдобину ковырнется, - принял игру Белов. - Один прихлопнули - другой организуем. Я даже думаю, что правильно прихлопнули. Я тут на днях побывал в областном центре и кое с кем из знающих людей перекинулся мыслями. И сказано было примерно следующее: все дело в оперативности и приспособляемости. Оперативность нужна в развороте дела, приспособляемость - в изыскании лазеек в законе. Таких лазеек, чтобы дело твое стояло при любых условиях. Вот и делай выводы: если прихлопнули, то дело наше изначально имело изъяны, а их не должно быть.
- Что были, то были - тут говорить не о чем. Ну а что собираешься предпринять в последующем?
- Уже предпринял, зарегистрировав другой кооператив под названием "Кедр-плюс", - ответил после некоторого молчания, не без удовлетворения посматривая на Курицина.
Поворот такой для Виктора Николаевича был явной неожиданностью: он ворохнулся на стуле, слегка покраснел, попытался выразить на лице гримасу удивления.
"Не по нутру новостишка? - продумал Белов. - Погоди, что еще дальше-то будет…"
- Однако ты силен, бродяга. Чем же думаешь заниматься?
- Ставлю тебя в известность, зятек: передают нам часть твоего лесосечного фонда да плюс горельник, какой будет в округе. Будем готовить шпалу, вагон-стойку, пилить и гнать за кордон ассортимент. Есть и другие наметки.
- Что ты го-во-ришь?.. - раскрыл рот Курицин. - Да ты и впрямь силен. Я думал, тебя до трусов раздели, а ты сам норовишь с меня последнюю рубаху сдернуть.
- И сдерну, ежели будешь ушами хлопать. Со мной надо дружить: связи, знаешь, великая сила… В общем, я зашел к тебе посоветоваться…
Сказал и замолчал, отвернувшись к окну. Курицин заерзал на стуле, засопел. Не выдержав, спросил:
- И… в чем же могу быть полезным?
- Ежели хочешь быть в доле, то передашь мне право на заготовку на ближних к поселку участках. Твои затраты на вывозку все равно покроет государство. А нет, так я не в претензии. Мне и моего хватит. Но с тобой, зятек, в таком случае я не буду иметь в дальнейшем никаких дел.
- Да я… да что… Как скажешь, так и будет.
- Вот и договорились, - подытожил Владимир, вставая. - Бумаги подпишем после выходных дней.
- Погоди, Степаныч. Может, на выходные рванем в тайгу? Возьмем водочки, закусочки - оторвемся по полной?..
- Ага, - в тон Курицину отозвался Белов. - И девушек легкого поведения прихватим. Нет ли у тебя таких на примете?
Про "девушек" к слову пришлось, но сама мысль понравилась. Он остановился, глянул искоса на приятеля.
- А что, не все же нам в мужицкой компании водку глушить, с девушками-то способнее…
- Вот-вот, ты бы и озаботился на всякий случай, а я человек женатый, у меня другие интересы.
- И озабочусь, отчего ж не озаботиться…
- Валяй, а я еще тут один вопросик должен решить.
Ехал Белов к упомянутому Михалчику, которому звонил утром. Тот поджидал у палисадника материнского дома.
Не здороваясь, Белов вынул из кармана пачку фотографий, подал Михалчику.
- Узнаешь свою работу? - спросил.
- У-узнаю, - не стал запираться побледневший Михалчик.
- И что с тобой сделать, дружок? Я ведь подобных шуток не терплю. Рассказывай, что и как.
- Приехал К-курицин… Виктор Николаевич, - начал тот дрожащим голосом. - Снять, говорит, надо кое-что. А что - потом узнаешь. Привез его шофер меня в тайгу и говорит: с-снимай.
- А ты не подумал, чем это для тебя может кончиться?
- П-подумал. Я потом и говорю Виктору Николаевичу, дескать, за такие снимки могут и голову с-снять. А он мне, дескать, не беспокойся, никто не узнает, что это твоя работа. К тому же я тебе хорошо плачу. Я спрашиваю, дескать, сколько? А он мне, дескать, триста рублей.
- Дескать, дескать, - передразнил его Белов. - Ишь, он еще и торговался.
- Не торговался я, с-сразу согласился.
- Деньги, выходит, дороже нашей былой дружбы? - схитрил.
- Так куда ж было деваться, все равно привезли на самое место; что ж, я должен был отказаться и т-топать до дома пешком? Да и о цели поездки узнал только в тот момент, когда подвели к базе. Вот и стал с-снимать…
- В общем, некогда мне тут с тобой валандаться. Теперь надо снять самого Курицина. И покруче снять - с бабами, сексом, водкой. Что на это скажешь?
- С-согласен.
- Вот и ладненько. В пятницу часам к пяти будь готов, за тобой заедут и по ходу объяснят, что, где и как. Снимешь, и будем квиты. Пленку и фотографии отдашь мне. - И добавил ехидно: - Д-дескать…
В пятницу компания мчала по наторенной дороге в тайгу Белова. Ехали весело, время от времени останавливались, кто-то услужливо подсовывал бутылку, все выпивали.
К зимовью добрались засветло, да и день июньский был долгонек, воздух напоен прохладой, хотелось скинуть с себя остатки одежонки, понежиться в прохладе легкого вечернего ветерка.
Как оказалось, банька была уже протоплена, стол накрыт, вся компания тут же заголилась и с криками, смехом ввалилась в парную. А через минут тридцать понеслась к ручью.
Курицин на этот раз потерял всякую бдительность: всем им чего-то от него хотелось, и со всеми он обнимался, целовался, тут же оказывалась бутылка, и все по очереди сглатывали прямо из горлышка.
Проснулся Виктор Николаевич глубокой ночью, вокруг него шумел темный лес, доносились какие-то звуки, и он не сразу сообразил, что сидит за тем же столом, что и вечером, и ему отчего-то очень холодно.
Не сразу дошло до него и то, что сидит в чем мама родила. Не сразу разглядел стоящую перед ним на столе початую бутылку водки и рядом - стакан. Дрожащей рукой налил и тут же залпом выпил, почувствовав, как по всему телу начинает разливаться спасительное тепло. Только тогда он поднялся со своего места и, пошатываясь, побрел к темнеющему в стороне зимовью. На подоконнике нашарил фонарик, включил и на вбитом в стену гвозде разглядел свою одежду - брюки и куртку. Натянув все это на себя, втиснулся между спавшими вповалку гуляками.
Утром народ просыпался тяжело, долго поднимался, расхаживался, и только к обеду все снова уселись за стол. Здесь же Белов объявил, что у него неотложные дела в райцентре и скоро им надо будет выехать в обратный путь. Народ недовольно загудел, однако возражать хозяину зимовья никто не посмел - Белов в тайге всегда был за вожака и не терпел ослушания.
"Пусть пока полежат, - размышлял Белов, получив от Михалчика пачку фотографий. - Время шантажа еще не пришло".
Приятель на этот раз засветился во всех видах и позах. Разглядывая снимки, Владимир не мог удержаться от злорадного смешочка: фотографии можно было расклеивать по поселку и в райцентре, как прокламации, и тогда уж на Курицине можно будет ставить большой жирный крест.
"Будет брыкаться, так и сделаем, - продолжал думать о своем. - За все надо платить…"