Белов часто и много размышлял над не поддающимся объяснению вопросом: что заставляло деда его Ануфрия Захаровича жить в отдалении от всех людей? За ради какой надобности надо было мучать отрешением от себе подобных и жену свою, и деток? Чего искал он иль от чего спасался?
"Не иначе, как дед мой происходил от староверческого корня, - понимал теперь Данила. - Отсюда и знание его, за которое положил семью…"
Догадка эта так поразила его, что захотелось вытянуть из открывшегося для откровенного разговора Иванова все, что тот мог слышать и знать о давно минувшем.
- Ну а старики, те откуда знали? Тож были из староверов?
Иннокентий переглянулся с напарником.
- Выжить можно было, только следуя известной поговорке: бей своих, чтобы чужие боялись. Но я это так, шучу… Вообще же старики были правильные, с умом, преданные своему делу и своей стране.
- Да уж своими-то они были разве тока Сатане, Сатане и служили…
- Если следовать вашей логике, Данила Афанасьич, Сатана - Ленин, а приспешники его - коммунисты…
- Ты меня, Иннокентий, за язык-то не лови, вить знашь, что не о том я… И не партком здесь, а тайга. Тебе - мачеха, мне - мать родна.
- О чем же?
- О том, что к коммунистам примазалась разная нечисть. Под эту марку и били людишек. Оборотни, в опчем.
- А ты полагаешь, что так называемые истинные коммунисты были другими?..
Вопрос Иванова был настолько откровенным и неожиданным для Белова, что тот не сразу смог собраться с мыслями, раздумывая: намеренно ли задан иль к слову пришлось? Ответил неопределенно:
- Ну, этого я знать не могу, неучен. Одно скажу: оборотни были во всякое время и посередь всякого племя. От них-то и вся беда простому народишку, который они ненавидели лютой ненавистью. Иначе народишко-то получше теперешнего жил бы… Ненавидят как раз за терпеливость, некорыстность, верность вере своей православной, староверы вить тоже были люди православные. И раскол произошел не по вине простых верующих, а по вине иерархов и приспешников от верхней власти.
- В целом правильно понимаешь. А по виду - не скажешь… - глядя прямо в глаза Данилы, задумчиво проговорил собеседник.
В этом взгляде Белов усмотрел такую глубину опытного, знающего всю меру всякой ответственности человека, что впервые и в себе почувствовал зуд интереса к пришлым. Впервые за их "экспедицию" он забыл о всякой осторожности, подсел ближе к говорившему, готовый слушать и слышать. И они заговорили, как давние знакомые, заговорили о том, о чем думалось, что тревожило, что сидело в каждом, может, никогда в полной мере не высказанным, копившимся многие годы и вот теперь созревшим, запросившимся наружу.
- Значит, книжки читаете, хотя книжных знаний здесь маловато. Опыт общения нужен. Природный ум. Насчет общения - не знаю, а вот в уме вам, Данила Афанасьич, не откажешь. Но - откуда? Всю жизнь в тайге живете, со зверьем общаетесь, на деревья молитесь… От-ку-да?
- Откуда и все происходит: от матери-отца, от войны страшной, на коей за чужие спины не прятался. От родной земли.
- Это все, уважаемый Данила Афанасьич, общие слова. Вернее - общие места…
- Пускай общие, да - самые главные. Главней не быват.
- На этом вас, простых людей, и покупают: зазывают на стройки века, поднимать целину, сгоняют с насиженной предками земли, которую собираются затопить рукотворным морем. Да мало ли куда…
- Нет, Иннокентий… как тебя?..
- Федорович…
- Нет, Иннокентий Федорыч, нас и гнать не нада в энти глухомани, мы сами идем. Своей волей. Потому как не пойдем мы, то и страна сгинет в тартарары. И дети наши, внуки наши будут в лакеях у какого-нибудь фюрера.
Никогда в своей жизни Данила не вступал в подобные споры. Но думать - думал, благо времени для того у него имелось через край.
- Тебя послушать, дак нас кругом обманывают, - добавил. - Тогда и жить не нада…
- Жить - надо. Но жить с умом. Те старики, о которых я говорил, своих сыновей в рабфаки определили. Выучили, по службе продвинули. А сыновья уже их сыновей - еще дальше пошли. И так из поколения в поколение отпрыски их будут подниматься все выше и выше. И достигнут той вершины, когда при любой власти, при любой формации они будут неуязвимы. Даже если все будет рушиться вокруг.
- Че ж это за неприкасаемые такие?..
- Истинная власть всегда сопряжена с наличием денежной массы. Количество денежной массы определяется концентрацией власти в одних руках или в руках некой группы, клана. В том непреложный закон экономики и власти.
- Значица, золото вам понадобилось, чтобы иметь больше власти?
- Золото понадобилось не лично нам с Петром Игнатьичем. Мы здесь, если такой ответ тебя устроит, с позволения своего ведомства. Но рассуждаешь ты, Данила Афанасьич, в правильном направлении. Деньги особенно нужны, когда ослабляется государство, а мы - люди государевы. Чтобы государство не ослаблялось, должен быть в запасе какой-то задел. Скажу больше: в семьях тех стариков сохранилось предание о том, что в этих местах обязательно должно быть золото. Вот мы и решили на собственный страх и риск проверить эту информацию. Ну а лучше всего представиться геологами, хотя к геологии мы не имеем никакого отношения.
- Мил человек, - вмешался доселе молчавший Воробей. - Я почитай полсотни лет хаживаю в энтих местах, все ручейки и речушки избродил, но никада не слыхивал о золотишке. Не слыхивал и о староверах.
- Может, просто не придавали значения разговорам?
- Бабы - треплют, энто быват. Мужики, када примут по грамм триста, - тож болтают. Но де ж хвакты? Да ежели б оно было б, дак че ж бы творилось вокруг! Народу б сколь навалило!.. До смертоубивства б!..
Старик уже не стоял на месте: суетился, махал руками, подпрыгивал, наскакивал на Иванова.
- От… и - до!..
- Остынь, старый черт! - остановил его Данила.
Продолжил о своем:
- Ну даже ежели предположить, что золото в наших краях есть. И куды бы вы с ним подались? Ни сдать, ни продать…
- А вот послушайте, что я вам расскажу… Государство - это очень чуткая к переменам машина. Был Сталин. При нем государство достигло самых высоких вершин, каких можно было достичь, начав на руинах. Пришел Хрущев - этот, наоборот, начал расшатывать ту машину, потому и был сброшен верхушкой, которая понимала, что любое процветание невозможно без стабильности. При Брежневе машина выровняла свой ход, и этот период продолжался почти два десятилетия. Но Брежнев умер, и начались в той машине перебои, потому что для государственной машины частая смена правителей - губительна. В такие моменты истории и появляются некие реформаторы. Появляются не сами по себе, их сознательно выталкивают некие скрытые до времени силы. В общем, нагонят мути такой, что не приведи господи - по головам пройдут, по судьбам, по детям и старикам, по истории, по самому заповедному и святому. Я бы, Данила Афанасьич, всего этого тебе не говорил, если бы не понимал, что ты - человек породы особой и многого смог бы добиться в жизни, будь на то другие обстоятельства и твое на то желание. К тому же уверен: дальше нас с тобой да, может быть, этой тайги сказанное мною не пойдет.
- Ты так уверен?..
- Уверен. Прежде чем отправиться в ваши края во второй раз, я попросил своих друзей из некоего управления сделать относительно тебя запрос, покопаться в архивах и теперь твердо знаю: откуда ты, кто твои родители, где воевал и как воевал, какие имеешь награды, как трудишься после войны. И поверь: людей с такой биографией, как у тебя, наберется не так уж и много. Одно то, что ты, Белов Данила Афанасьевич, - кавалер трех орденов Славы, говорит слишком о многом.
- Надо же, - качая головой, проговорил Данила. - А я-то, дурак, думал, вы каки залетные… Так и проживешь на свете, обрастая мхом и не ведая, что творится вокруг… Нет, из глухоманей своих нада выходить, - проговорил как бы в подтверждение собственных дум Данила. - В Иркутск съездить, еще куды - к однополчанам, к примеру. Давно зовут, да все недосуг…
- Из глухоманей выходить не надо. Тут вы, Данила Афанасьич, на своем месте. Будь моя воля, я бы вообще назначил вас смотрителем всех лесов губернии - во-он какой у вас порядок в хозяйстве. А съездить вам есть куда…
- Так-так, любезнай, - подскочил на месте Воробей. - До Афанасьича эт участок был мой, дак ниче не было. Ни-че…
Воробей изогнулся в сторону беседующих, разводил руками, раздувал щеки.
- Как это: ниче? - улыбнулся Иванов.
- Избушки - плохонькие… Печурки - из камешков… В лабазах - пусто… Годами не мылся - баньки-то не имелося… Ох, и намучился ж я… Но план давал… От… и - до…
При последних словах о "плане" старик гордо дернул головой.
Пришла очередь улыбнуться и Даниле.
- Обустроить участок - ерунда. Было б желание. Я, канешна, понимаю, что слова - одно, а дело - другое. Но и на том спасибо. Начальники у нас - перекати-поле. Тока для себя и под себя. Хотя и этого не могут, кусками норовят сглотнуть. Отсюда и бардак. Я ж для себя никада не старался. Мне хватит моей тайги. Но позволь спросить. Ты вот много чего знашь обо мне, а скажи: откуда у тебя этот вот нож? Вот дай-ка его мне…
Иванов подал. Данила повертел его в руках, сказал:
- Видишь на рукояти знак в виде креста иль птицы…
- Вот вы о чем, Данила Афанасьич… - долгим взглядом посмотрел в глаза собеседника. - Это действительно вырезан крест, крест староверческий, следовательно, нож принадлежал когда-то староверу. Мне он достался от тех стариков на память, а они рассказывали моему отцу, что сразу же после Гражданской в губернии зверствовала шайка бандита Фрола Безносого. Когда его взяли, в логове Фрола был и этот нож.