- Вы знаете их? - спросил король с живостью, несмотря на боль от раны.
В этом вопросе заключался весь процесс. Герцогиня храбро приняла его. С такими врагами она не могла долго вести мелкую войну.
- Государь, - отвечала она, - известная в продолжение многих лет как неприятельница французских королей, я похожа на магнит, который притягивает, как говорят, железо и грозу, но забывая, что я имела счастье примириться с вашим величеством, ко мне относятся со всякими жалобами, всяким оружием против вас.
- И она прескверно пользуется им, черт побери! - проворчал Крильон сквозь зубы.
- Из этого произошло, - продолжала герцогиня, делая вид, будто не примечает удивления, в которое ее смелость бросила Сюлли и самого Генриха, - что этот ла Раме сообщил мне намедни все свои притязания. Сначала я приняла это за бред.
- Сначала, - повторил король, - а потом?
- Я прежде всего уверю короля, что этот ла Раме был для меня чужой, что меня интересовало его лицо по его сходству с государем, которого я знала; но что, кроме этого неопределенного участия, я обращалась с ла Раме как со всеми моими служителями третьего разряда. Однако, как только он показал мне свои документы…
- У него есть документы? - вскричал Росни.
- Конечно, - холодно отвечала герцогиня, - а то как бы ему стали верить?
- Это правда, - прошептал Генрих.
- Да, черт побери! у него есть документы, - вскричал неисправимый кавалер, - у него есть, я их знаю! Он вор, убийца, да еще какой!
- Молчи, - сказал король в свою очередь, - дай говорить кузине; она видела доказательства.
- Я должна признаться, государь, что они поколеблют много умов.
- Ваш, может быть, ваше высочество? - спросил Росни, сдерживая Крильона, который топал ногами.
- Не стану отрицать, государь; но я дала обещание в верности вашему величеству и буду считать себя освобожденной только…
- Когда я умру, кузина.
- Она думала, что освободилась сегодня утром, - пробормотал Крильон.
- Да, государь, - сказала эта смелая женщина, - я обязана вам верностью до самой смерти. Поэтому, несмотря на доказательства, я даже не выслушала притязаний ла Раме, и пусть-ка он скажет, что я дала ему позволение хоть одним словом. Я была еще в своих поместьях, когда он начал свое предприятие.
Крильон, Сюлли и Генрих переглянулись, вспомнив о брате Робере, который предсказывал им дерзость герцогини.
- Из всего этого происходит, - сказал Росни, - что доказательства, которыми располагает этот самозванец, блистательны и могут ослепить, и без непоколебимой верности ее высочества к королю она приняла бы этого претендента.
- Почему же нет? Если бы это был Валуа и если бы несчастное происшествие нынешнего утра лишило нас Генриха Четвертого, у которого нет наследника.
- О!.. - вскричал Сюлли, увлеченный гневом и чувством опасности, которую обнаружили ему эти слова. - У короля нет законных наследников, нет! Но я клянусь, что он будет их иметь.
- Я желаю этого от всего моего сердца, - отвечала герцогиня, вставая, - таким образом меня не станут подозревать, что я добиваюсь короны, которую Богу не угодно было назначить моей фамилии; таким образом, при первой опасности короля, мои враги не станут меня обвинять в соучастии в умысле и даже в сообщничестве, как некоторые дерзкие позволяют себе делать.
Крильон пожал своими могучими плечами, чтобы стряхнуть эту женскую стрелу.
- Таким образом, - возразил он, - никому не придет охота по неурожаю прививать Валуа к ла Раме. Да, черт побери! Государь, имейте детей, имейте, чтобы все Шатели, которые явятся, попятились назад.
- На этот раз слова ваши золотые, - колко сказала герцогиня, - я кончила и желаю вашему величеству всякого благоденствия, какого вы заслуживаете.
Герцогиня встала, поклонилась и пошла к двери кабинета, потом, после нового поклона, прошла также величественно, как и прежде, по галерее, наполнившейся говором и мрачными взглядами.
- Вот вы и побеждены, Росни, - сказал король, с утомлением откидываясь на спинку кресла. - Эта злодейка скрывает от нас какой-нибудь новый заговор.
- Да, опасность есть, - прошептал министр, - но я беру на себя внутренность города.
- А я окрестности! - вскричал Крильон. - Сейчас еду верхом за шапкой этого негодяя Валуа, за проезд которого наверняка платит герцогиня, и привезу его сюда повешенным.
- Ступайте, мои добрые друзья, ступайте, - сказал король, совсем бледный, - я устал, я печален от всех этим ужасов. Пусть попросят маркизу прийти сюда порадовать мне глаза своим добрым присутствием, а потом я засну и надеюсь завтра опять сделаться мужчиной.
Через десять минут Сюлли объезжал город со своими людьми, а Крильон окрестности со своими гвардейцами. Король тихо заснул, посмотрев на своего маленького Сезара и приняв нежные попечения Габриэль. Маркиза вышла из комнаты короля и, покачав своей головой, отяжелевшей от стольких событий, - прошептала:
- Все идет хорошо; министры думают о спокойствии народа, Крильон о наказании виновных, а мне пора подумать о бедном невинном, о котором все забыли в этой суматохе.
Она взяла на столе приказ, подписанный утром королем об освобождении Эсперанса, приказ, который оставался тут, с утра забытый.
- Он страдает через меня, - прошептала она, - и через меня излечится.
Глава 47
КОРОЛЕВСКИЙ ПЛЕННИК
Малый Шатле, куда король отправил своего пленника, хотя мрачное здание, не имело, однако, печальной репутации Большого Шатле. Тюрьмы в последнем, говорили, были до такой степени ужасны, что воображение самых смелых злодеев дрожало при мысли о заточении в этих могилах. Говорили об одной тюрьме, называемой Чулками Иаокраса, куда жертву спускали на блоке, как ведро в колодец. И там, с ногами, опущенными в ледяную воду, с телом разбитым конической формой этой тюрьмы, где нельзя было ни лечь, ни стать, пленник мучительно умирал в первые две недели.
В Малом Шатле тюрьмы хотя не такие жестокие, однако представляли очень печальное местопребывание, если судить по части здания, посвященной свободе. Комнаты, в которых жил губернатор, получали свет и воздух только в узкие окна, пробитые в каменной стене. Все, говорят историки того времени, отворачивали голову с ужасом, проходя перед крепостью.
Туда-то отвели Эсперанса. Губернатор, прочитав королевский приказ и внимательно посмотрев на ясное и очаровательное лицо своего пленника, которое показывало больше удивления, чем страха, назначил ему обыкновенную тюрьму. Пока полицейские вышли с тюремщиком исполнить это приказание, Эсперанс спросил губернатора с убедительной вежливостью, не сделает ли он ему одолжение ответить на некоторые вопросы, а именно:
- Где я и зачем я здесь?
Губернатор, любезный старик, гугенотский дворянин, - отвечал спокойно:
- Вы находитесь в Малом Шатле, государственной тюрьме; а причину вашего ареста вы должны знать лучше всех.
- Я совершенно не знаю.
- Король знает и этого достаточно.
Губернатор, записав в своем реестре имя пленника, вежливо повернулся к нему спиной. Эсперанс, несмотря на свою твердость, не нашелся сделать ни вопроса, ни возражения. Тюремщик пришел за ним и отвел его в квадратную, черную и грязную комнату. Тюремщик держал в руке лампу, дивный свет которой позволил Эсперансу различить эти ужасные подробности. Но когда он унес с собой этот жалкий свет, молодой человек остался в самой страшной темноте. Он тотчас постучал в дверь, чтобы позвать тюремщика, который уходил. Тот воротился.
- Извините, друг мой, - сказал Эсперанс. - Вы забыли оставить мне лампу.
- Если вы за этим меня призвали, то напрасно, - отвечал тюремщик. - В тюрьме нельзя иметь лампу. Лампа - огонь.
- Извините меня, я хотел писать, а для этого нужен свет.
- Писать? Разве здесь пишут?
- Ну, мой друг, - спокойно сказал Эсперанс, - если запрещено писать, я не стану. Но вам не запрещено оказать мне услугу, очень простую услугу, за которую вам заплатят хорошо.
- Это зависит оттого, какая услуга.
- Сходить к кавалеру Крильону.
- К храброму Крильону? - вскричал тюремщик.
- К нему.
- Вы его знаете?
- Это мой друг. Скажите ему только, что я в Малом Шатле. Вы будете помнить мое имя: Эсперанс.
- Прекрасное имя для пленника, - сказал тюремщик с насмешливой улыбкой.
- Не правда ли? - отвечал Эсперанс, не показывая ни горести, ни горечи. - Ну, сделаете вы то, о чем я вас прошу?
- Я посмотрю, - сказал тюремщик, который вышел задумавшись, потому что столько терпения и кротости внушили ему невольное уважение. Этот человек не пошел к Крильону, а рассказал губернатору свой разговор с пленником, и губернатор, в котором наружность пленника возбудила сочувствие, пришел через несколько часов в комнату Эсперанса.
- Вы говорите, что вы друг кавалера Крильона? - сказал он.
- Да.
- Когда так, стало быть, вы большой преступник, если кавалер Крильон вас бросил: он не оставляет в беде своих друзей. Я его знаю, я воевал вместе с ним десять лет.
Эсперанс рассказал, что знал, что он делал, кто он. Он вложил в свой рассказ искренность и чистоту всей своей души. Он удивлялся аресту, не имевшему причины, и приписывал недоразумению, которое должно было разъясниться.
- А пока, - прибавил он, - умоляю вас не оставлять меня в этой черной и вонючей конуре. Я оставил воздух, солнце, и будь я женщина, я сказал бы, что мне здесь страшно. Притом, комнату, которую вы мне дадите, я занимать долго не буду, и как только кавалер де Крильон узнает…