- Вы не находите? Ну, я помогу вашей памяти. Этот раненый молодой человек.
- О, он слишком великодушен, чтобы написать эти строки! - вскричала молодая девушка, невольно отдавая справедливость благородству своей жертвы. - Притом он исчез, он уехал навсегда. - Ну если не он, то почему же не…
- Тот, о котором вы говорите, может быть, был бы способен на эту гнусную угрозу, но он умер.
- Должно быть, у меня голова не на месте, потому что не позже как вчера, возвращаясь домой, я видела, как промелькнуло как тень лицо этого несчастного.
- Не забудьте, что он бросился в партию герцогини Монпансье; она сделала его своим секретарем; нам сказал граф де Бриссак, и в день вступления короля в Париж он был заперт в Деревянной башне у Новых ворот, между всеми этими испанцами, которых Крильон убил и бросил в реку.
- Я это знаю, но…
- Но если он остался, мы не могли бы этого не знать. Он не из тех, которые заставляют о себе забывать.
Она еще говорила, когда камеристка доложила, что граф Овернский воротился домой. Мать встала. Анриэтта поскорее накинула пеньюар, и скоро граф Овернский вошел к ней вместе с д’Антрагом.
- Ну что? - спросила Мария Туше.
- Ну, великое событие. Весь двор в волнении.
- Что такое?
- Король оставляет маркизу.
- Возможно ли? - закричали обе женщины.
- Был шум, были слезы. Неизвестно, кто приказывал, кто повиновался. Но известно только, что король заперся у себя, а маркиза у себя, и отданы приказания, чтоб ее экипажи отправились завтра в Монсо.
Анриэтта и мать переглянулись в восхищении.
- Прибавьте, пожалуйста, все толки, - сказал д’Антраг.
- Толки вот какие: у короля новая любовь в голове. Ему помогает какой-то верный друг. Произошло свидание, которому маркиза хотела помешать; король рассердился… я пересказываю вам, что говорят; вы понимаете, маркиза рассердилась, и потом произошла бурная сцена.
- А потом? - спросила Анриэтта.
- А потом советы Росни. Министр против маркизы. Уверяют даже, будто король пожертвовал своей любовницей Росни. Лувр наполнен озабоченными и осторожными людьми, еще колеблющимися, но готовыми решиться.
- Называют кого-нибудь в этом свидании? - спросил д’Антраг.
- Э! э!
- Предмет этой новой любви короля? - спросила Анриэтта.
- Э! э!
- Не скромничайте, брат.
- Сообщите нам, сын мой.
- Имейте к нам доверие, граф.
- Ну да, называют… но шепотом…
- Называют с восторгом, - прошептал д’Антраг, - только бы не называли слишком рано, сохрани Бог!
- Какую роль играет в этих толках Замет? - спросила Анриэтта.
- Говорят, что свидание происходило у него.
- Но король заперся, - сказала Мария Туше, - это значит, что он огорчен.
- О да! Король огорчен.
Анриэтта нахмурила брови.
- Это доказательство его превосходного сердца, его благородного сердца! - вскричал д’Антраг. - Он способен к привязанности, достойный государь.
- Она еще не уехала, - прошептала Мария Туше.
- Надо что-нибудь сделать, - прибавила Анриэтта, - надо увидеться с Заметом.
- О, осторожность, осторожность! - сказал д’Антраг.
- Надо бы, чтобы король удалился на двадцать четыре часа, - сказала Мария Туше, - в это время примирение было бы невозможно.
- Не посоветоваться ли с ворожеей? - сказал д’Антраг. - Таким образом можно было бы видеться с Заметом.
- Я его ждала сегодня утром, - прошептала Анриэтта.
- Вы понимаете, что в эту минуту он боится компрометировать себя, - сказал граф Овернский. - Пойдемте к нему, месье д’Антраг, как бы, для того чтобы благодарить его за объяснение, которое он дал вчера, и просить молчать о вчерашнем происшествии. Может быть, Замет имеет возможность удалить короля из Парижа до тех пор, пока маркиза уедет.
- И притом не забудем, - сказала Анриэтта, - что сам он заметил вчера, что гороскоп Элеоноры - корона.
- Ступайте, господа, - сказала Мария Туше, - принесите нам известия. Между тем Анриэтта кончит свой туалет и будет готова на всякий случай.
Граф д’Антраг и граф Овернский ушли, а обе женщины в своей гнусной радости забыли все, кроме успеха. Весь еще дом был взволнован, когда человек по коридору подошел к самому порогу спальной Анриэтты. Он мог видеть, как мать обнимала дочь, а дочь взяла, смяла и бросила в огонь письмо, прежде так их напугавшее. Он приподнял портьеру и вошел в комнату. Обе женщины оглянулись при этом шуме.
- Ла Раме! - вскричали они в один голос.
- Я сам, - отвечал молодой человек, бледное лицо которого еще более усилило блеск глаз, сверкавших огнем неумолимой решимости.
Глава 40
ПРОИГРАННОЕ СРАЖЕНИЕ
Обе женщины еще не оправились от удивления и смотрели на ла Раме с суеверных страхом, когда он сказал:
- Я кажусь вам тенью, милостивые государыни.
Мария Туше первая возвратила себе хладнокровие.
- Надо признаться, - сказала она, - что если вы действительно существо живое, то ваше появление показывало бы скорее призрак.
- Вот настоящий враг! - прошептала Анриэтта так громко, что ла Раме услыхал.
Но вместо ответа он продолжал обращаться к Марии Туше.
- Вы говорите это по причине моего продолжительного отсутствия, моего исчезновения.
- В самом деле, говорили, что вы умерли.
- Я должен был умереть, если бы получил в удел только обыкновенную долю жизни. Но, - прибавил он со страшной улыбкой, - я принадлежу к классу сверхъестественных существ. Все, чего достаточно, для того чтобы убить другого человека, меня возрождает и молодит; не находите ли вы, что я помолодел?
Марии Туше не нравилась эта шутливость, и другие предметы разговора, более серьезные, были бы ей по вкусу в такую минуту. Но под этой саркастической шутливостью она чувствовала неприязнь, угрозу, а со стороны ла Раме угроза имела свою цену.
- Да, - продолжал он, - я железный, медный; если меня можно ранить, то, по крайней мере, нельзя убить. Я этому радуюсь, так как я уже подвергался и буду подвергаться еще стольким катастрофам. Друзья мои радуются также этому.
- Объясните нам это отсутствие и это воскресение, - сказала Мария Туше, ободряя взглядом Анриэтту, пораженную беспокойством.
- Охотно, вам, вероятно, говорили, что я был брошен вместе с умирающими и мертвыми в окно Деревянной башни.
- Говорили, и ваше молчание утверждало нас в этом печальном убеждении.
Ла Раме молчал, он смотрел или, лучше сказать, пожирал глазами Анриэтту.
- Я имел множество причин, чтобы не показываться, - сказал он наконец, - во-первых, и одной этой причины было бы достаточно, я заботился о моем выздоровлении. Падая, я ударился о сваю, высунувшуюся из воды, рана была страшная, для всякого другого смертельная. В продолжение шести месяцев я был почти без ума.
"И теперь это осталось!" - сказали друг другу мать и дочь взглядами.
- Потом, когда я выздоровел, - сказал ла Раме, - я не принадлежал себе. Я должен был думать о великодушной особе, дарившей меня своим покровительством.
- А! вам кто-то покровительствовал, - сказала Мария Туше.
- Неужели вы думали, что я вышел из воды один, с разрубленной головой, - грубо возразил ла Раме. - Конечно, мне покровительствовали действительным и великим образом.
- Все, что вы говорите, - перебила Мария Туше, - возбуждает в нас глубокое участие. Вы знаете, какую дружбу имеем мы к вам.
- Знаю, - сказал ла Раме со странной улыбкой, которая смутила Анриэтту и ее мать, - поэтому я провел в молчании и уединении только строго необходимое время; как только мне позволено было воротиться в Париж, я вернулся.
- Вы воротились сегодня?
- Я был уже здесь несколько раз секретно. О, вы этого не подозревали, а я уже за вами наблюдал!
- Как! - возразила Мария Туше с чувством оскорбленной гордости. - Вы наблюдали?
- Как же! Не естественно ли заниматься людьми, которых любишь, друзьями, о которых сожалеешь?
- Вы ничем не рисковали, если бы показались, месье ла Раме, - сказала мать, закусив губы. - Вы не допустили бы нас считать живого мертвым, а за любезную озабоченность, которую вы имели о нас, мы были бы вам признательны.
- Я не мог, - сухо сказал ла Раме, - и не должен был показываться.
- Ваш покровитель, может быть, скрывается?
- Почти, или, по крайней мере, не скрываясь можно желать остаться в стороне. Вы это знаете, герцогиня не в большой милости при новом дворе.
- Какая герцогиня? - спросила Мария Туше, которая знала хорошо, но хотела показать неведение.
- Герцогиня Монпансье, - отвечал ла Раме с некоторой выразительностью, - моя покровительница.
- У вас знаменитое покровительство, месье де ла Раме.
- Не правда ли? - знаменитое и преданное; я жду от него больших выгод во всех отношениях.
Ударение, сделанное на последних словах, заставило задуматься обеих женщин. Они мысленно отыскивали смысл; ла Раме наслаждался их беспокойством. Разговор прекратился.
- Вам остается сообщить нам, - мужественно продолжала Мария Туше, - или почему вы так долго о нас забывали, или для чего вы вспомнили о нас сегодня?
- А! Вот мы касаемся вопроса, жгучего вопроса, - сказал ла Раме с цинической самоуверенностью.
- Объяснитесь, милостивый государь, потому что я, право, не понимаю ни вашего обращения, ни вашего языка; я знала вас как сдержанного, очень вежливого, скорее послушного, чем свободного с нами.
Она сделала намек на подчиненность, в которой ла Раме жил относительно Антрагов; он принимал это положение, несмотря на свое участие в фамильных секретах.