- Господа! - закричал ла Раме, указывая на своего врага, который жался к Эсперансу. - Этого человека зовут Понти, это королевский гвардеец. Измена!
- Негодяй! - прошептал офицер милиции, ударив ла Раме кулаком по голове.
- Кавалер де Крильон! - заревел тот.
При страшном имени Крильона дон Хозе, испанцы и вся караульня заревела от страха и от бешенства. Все указывали друг другу на милиционного офицера, все приготовляли оружие.
- Ну да, я Крильон, - сказал кавалер громким голосом, бросая далеко от себя смешной шлем, закрывавший его голову, - я храбрый Крильон! Ко мне, мои гвардейцы, и мы посмотрим!
Говоря эти слова, он схватил шпагу, эту страшную шпагу, которая, выдернутая из ножен, как будто разделила башню на два куска, как молния разделяет тучу. Позади него и возле него маленький отряд составился так регулярно и так самоуверенно, что испанцы отступили на средину залы.
Женевьевец, холодный и бесстрастный, вытолкал вон Бриссака, который вытащил шпагу, как другие, и запер огромные запоры двери караульни. Потом он прислонился к этой двери, опираясь обеими руками о топор, который он снял с этой двери.
- Караульте окно, - сказал он Эсперансу, который тотчас побежал в ту сторону.
- Шестьдесят против двенадцати! - закричал дон Хозе, указывая своим людям на горсть французов, загораживавших ему дорогу.
- Двенадцать против шестидесяти! - закричал Крильон голосом ревущего льва. - Помните, дети, ни один из этих негодяев не должен живой выйти из башни, потому что это помешает въезду короля. Эсперанс, я обещал показать вам Крильона на проломе, смотрите!
Залп испанских ружей вонзил пули в стены. Крильон и его гвардейцы бросились на землю плашмя и поднялись проворно, как леопарды.
- Теперь, - сказал кавалер, - вперед! Они наши!
Он бросился; его сверкавшие глаза выбрали двух человек для двух первых ударов шпаги. Два человека повалились к его ногам. Когда его гвардейцы и он сошлись в дыму, десять испанцев лежали на полу, все пораженные в горло и в сердце, все убитые. Ни один француз не был ранен.
Ла Раме среди испанцев имел в руке шпагу, так же как и другие, но он еще не наносил ударов; будто это страшное зрелище лишило его рассудка, он оставался неподвижен и не мог привыкнуть к этому ужасному положению.
Понти звал его, с ругательствами произнося его имя; он не отвечал.
Дон Хозе опять повел своих на атаку; этот смешной сеньор бывал иногда храбр, но в этот день он дрожал, как всякий зверь, чующий льва. Его отряд опять наткнулся на шпаги гвардейцев, опять повалились мертвые, запах крови и пороха сгустился под мрачными сводами башни. Дон Хозе упал с разрубленной годовой. Испанцы колебались.
- Пойдем мы, если они не идут! - закричал кавалер, принимая наступательное положение, и снова напал на испанцев. Одни, вне себя от испуга, старались отворить запоры двери, но находили там безмолвного женевьевца, который убивал их топором; другие подбегали к окну, где Эсперанс поражал их ударами шпаги; третьи цеплялись за решетку бойницы; четвертые умоляли победителя, бросая оружие.
Ла Раме, видя себя погибшим, принял свирепое намерение: он три раза отступал перед дверью, защищаемой женевьевцем, бросился к окну, скрестив шпагу с Эсперансом, потом вдруг, притворившись, будто ранен, упал. Великодушный Эсперанс поднял свою шпагу. Тогда ла Раме схватил его за ноги и уронил на пол.
В это время другие раненые отворили окно и бросились в Сену, получив дорогой новые удары. Взбешенный Понти бросил все, чтобы лететь на помощь к Эсперансу; он искал в этих двух телах, перевившихся и катавшихся по полу, место, куда вонзить шпагу, но как поразить врага, не ранив друга? Только одни головы можно было узнать в этой страшной луже крови. Понти уловил минуту, когда голова ла Раме ясно обозначилась, и ударил по ней эфесом своей тяжелой шпаги. Негодяй, оглушенный, выпустил Эсперанса, тот приподнялся. Оба, и Понти, и он, схватили бесчувственного врага и выбросили его в окно. Потом они бросились в объятия друг друга, прошептав:
- На этот раз он умер.
С этой минуты битва превратилась в резню. Немногие оставшиеся раненые были выброшены тем же путем, и Крильон, облитый потом и кровью, мог отдохнуть со своими гвардейцами на куче трупов.
- Теперь четыре часа, и, кажется, вот его величество, - спокойно сказал брат Робер.
Он отворил дверь караульни. Послышались трубные звуки королевской армии у Новых ворот. Брат Робер топором разрубил дубовые доски, поддерживавшие цепи подъемного моста, и этим же самым топором отпер тяжелые ворота, затрещавшие на своих петлях. Всадник, с белым шарфом на кирасе, с лучезарной физиономией, со сверкающими глазами, подняв руки к небу, первым въехал на подъемный мост.
- Я здесь! - вскричал он. - Слава Господу, защищающему Францию!
- Да здравствует король! - сказал взволнованный и торжественный голос женевьевца, державшего ворота, в которые устремился всадник, дрожавший от радости.
- Да здравствует король! - повторили на пороге караульни Крильон и его гвардейцы, махавшие своими красными шпагами.
Генрих Четвертый въехал таким образом в свой город, и его глаза, потемневшие от радостных слез, напрасно искали друга, который отворил ему ворота.
Брат Робер опустил капюшон на глаза и медленно пошел по дороге в свой монастырь.
Глава 35
СРОК ПЛАТЕЖА
Видя, что ла Раме не возвращается, и думая, что тревога была фальшивая, герцогиня Монпансье легла спать в три часа утра, очень утомившись за ночь. Отпустив своих женщин и своих капитанов, она спала как простой солдат.
Вдруг необыкновенный шум раздался в ее передней, смутный говор разбудил ее, дверь отворилась, и ее испуганный дворецкий доложил:
- Посланный от короля.
Герцогиня приподнялась.
- Какая дерзость! - сказала она. - От какого это короля, и почему этот король, если он только существует, позволяет себе нарушать мой сон?
Но посланный уже переступил через порог комнаты.
- По приказанию его величества, - сказал он.
Взбешенная герцогиня закричала:
- Я хочу видеть дерзкого, который смеет произносить здесь имя величества вместе со словом "приказание"!
- Милостивая государыня, - сказал, низко поклонившись, посланный, который был не кто иной, как Сен-Люк, бывший друг Генриха Третьего, - это не столько приказание, сколько просьба, которую я имею честь передать вам от имени короля. У самых ворот Парижа его величество подумал о вас.
- Он у ворот, - закричала герцогиня, - а мне этого не сказали!.. Слава богу! Я поспею вовремя. Подайте мне шпагу!
- Для чего это? - спросил вежливо Сен-Люк.
- Прежде всего, милостивый государь, воротитесь туда, откуда вы приехали, и скажите тому, кто вас послал, что я не хочу слушать никаких предложений с его стороны. Прибавьте, что испанцы…
- Извините, но вы не поняли меня.
- Довольно, говорю я вам, довольно! Где мои офицеры, мои телохранители? Как позволили войти сюда посланному Беарнца?
- Ни телохранители, ни офицеры не будут вам отвечать, - сказал Сен-Люк с улыбкой, - они вам уже больше не нужны. Я приехал сюда в одно время с моим государем, который называется не Беарнцем, а королем французским, и приехал из его Лувра.
Герцогиня побледнела.
- Лувр не принадлежит никому, насколько мне известно, - сказала она.
- Извините, он принадлежит королю, и его величество занял его.
- Король занял Лувр? - вскричала герцогиня.
- Точно так.
- С которых пор?
- С четырех часов утра.
- Король в Париже?
- Вы можете стать у окна, и вы увидите, как он поедет в церковь Парижской Богоматери.
- О, меня там не было! - прошептала она. - Я спала! Но испанцы…
- Вам трудно будет найти их в эту минуту, они спрятались так хорошо.
- Король в Париже! - пролепетала герцогиня, ища, к чему бы ей прислониться, как будто лишилась чувств.
Сен-Люк вежливо подошел к ней.
- Я вас понимаю! - вскричала она, выпрямляясь с дикой энергией. - Вы пришли исполнить приказания победителя. Вы пришли спросить у меня мою шпагу, арестовать меня; но скажите вашему господину, что я и при пытке останусь тем, кем должна быть принцесса моего имени. Ну, покажите мне дорогу. В Шатле или Бастилию едем мы? Я следую за вами.
- Ваше воображение заходит слишком далеко, - сказал Сен-Люк, - и вместо ареста я имею честь передать вам простое приглашение от имени его величества.
- Объяснитесь, - сказала герцогиня, несколько успокоенная словами такого знатного человека.
- Король приглашает вас на полдник в Лувр сегодня после вечерней службы.
- Что это за насмешка?
- Это вовсе не похоже на насмешку.
- Король, как вы его называете, и я смертельные враги и не можем полдничать вместе.
- Кажется, его величество не такого мнения, потому что вас ждут в Лувр, и его величество изволил сказать мне, что ему будет очень неприятно, если вы не приедете.
Сказав эти слова с совершенной вежливостью, Сен-Люк, делая вид, будто не замечает волнения герцогини, низко поклонился и ушел, между тем герцогиня как сумасшедшая бросилась к окну, растворила его настежь и, видя всеобщую суматоху, белые шарфы, слыша крики радости, упала в обморок на руки женщин и лакеев, единственных придворных, которые ее не бросили, потому что боялись потерять жалованье.
Между тем прибежал запыхавшись, с расстроенным видом молодой фаворит герцогини, Шатель, который упал к ногам своей августейшей повелительницы.
- Мой бедный Шатель, - сказала томная принцесса, - кончено!
- Увы, ваше высочество!
- Мы побеждены!..
- Нет, нам изменили.
- Кто?
- Граф де Бриссак.