- О, - вскричал он, - я горюю, как ты однажды горевала о тех, кого любила! Так смерть сближает христианина с иудеем! О, моя мать!!
Он бросился на шею Сары. Силы оставили его. Печаль одержала верх над волей!
Кончина Иоанны фон Ведель была страшным ударом для всего семейства. Гассо и Гертруду это несчастье потрясло сильнее нежели других. Госпожа Эйкштедт и а особенности Анна были безутешны. Едва только Гассо получил в ночь кончины страшное известие, как он вскочил на лошадь и помчался в Кремцов. Исключая прислугу, он застал подле покойницы лишь доктора фон Борка и единственную родную дочь Иоанны, Бенигну фон Бонин, с ее мужем. Леопольда с ними не было.
- Скажите, Бога ради, где Леопольд! - спросил Гассо смотрителя в страшном беспокойстве.
- Куда он пошел? Не знаю. Когда рыцарь, в отчаянии прибежал в зал и сообщил нам обо всем случившемся, он сказал, что теперь никого не хочет видеть, в день похорон же будет тут, а я должен заботиться о том, чтоб наша добрая барыня была похоронена сообразно с достоинством Ведельского имени.
- Так он никого из нас видеть не хочет?
- Перед погребением только, Ваша милость, но рыцарь сказал, чтоб принимали всех, кто только приедет. Он в страшном горе! Надо его оставить. Пусть он эти дни предается своей печали, он все это время довольно сдерживался из любви к матери. В уединении, наверное, станет спокойнее.
- В таком случае, лучше всего если вы, дядя Борк, останетесь с Бенигной здесь, чтобы помочь Юмницу. Гости же пусть приедут ко мне, тогда здесь будет все тихо. А в день похорон я сам приведу всю нашу родню в Кремцов.
- Это будет отлично, Гассо! - воскликнул капитан Борк. - Надо беречь святой покой моей бедной сестры и больную душу Леопольда.
Уходя, Гассо сделал знак доктору, чтобы тот за ним последовал.
- Итак, у нее была изнурительная лихорадка? - спросил он, когда они вышли. - И ваше искусство не имеет средств, чтобы вылечить подобного рода болезнь?
- Напротив, средств много, чтобы погасить внутренний жар, как вода тушит огонь. Но когда изнутри пламя все раздувается и растет ежеминутно, пока, наконец, не истребит собою все, тогда искусство врача не может помочь.
- Я этого не понимаю.
- Ну, сказать прямо, покойница была больна душой! Такое горе поддерживало лихорадку, как солома и масло поддерживают огонь. Бог знает, что ее так мучило!
- Сидония! Анна! Я! - раздалось в ужаснувшейся душе Гассо. В подавленном состоянии возвратился он в Блумберг. Сообразно с его приказанием просили всех гостей отправиться туда. В Кремцове же весь громадный зал был обшит черным сукном, большой дубовый стол был вынесен и на месте его посередине зала было устроено возвышение, на котором стоял металлический, богато разукрашенный гроб. Вокруг горели свечи в железных подсвечниках. В ногах был устроен алтарь, а в головах стояло, обитое черным кресло покойницы, на котором она так часто сидела за столом в качестве хозяйки дома. Ночь уже наступила. Бенигна, ее муж и капитан Борк спали, равно как и вся прислуга. Старик-смотритель один сидел в зале, на любимом месте покойницы и глядел на дорогу. Раздался топот лошадей, два всадника подъехали к воротам. Старик впустил их, то были Леопольд и Николас. Войдя в зал, рыцарь посмотрел вокруг.
- Так хорошо! Николас передал вам, как я хочу, чтоб было впредь?
- Как же, передал, и я, Ваша милость, употреблю все свои старания, чтоб вам угодить. Но неужели вы на самом деле хотите оставить отцовское владение?
- Т-с, старик! Я не хочу слышать возражений! Управляйте так, как будто бы Кремцов, Реплин и Колбетц вам принадлежали. Вы имеете полномочия и знаете, кому обязаны давать отчет во время моего отсутствия. Никто из моих родственников не имеет права вмешиваться во что бы то ни было. Я полагаюсь на вас и на Николаса и, смотря по тому, как вы все исполните, вас ждет мой гнев или благословение. Завтра же пусть ждет меня лошадь у ворот кладбища со всеми вещами, которые я упомянул в списке. Я не требую, чтоб кто-нибудь меня дожидался, если сам не захочет! Идите спать, я здесь останусь.
Тон Леопольда был так строг и решителен, что отец и сын вышли, не возразив ни слова.
Он закрыл за ними дверь, потом подошел к гробу, поцеловал покойницу, сжал ее холодную руку и сел затем у окна, на ее месте. Но что это?! Он начал прислушиваться. В тишине ночи раздавались нежные, тоскливые звуки, точно кто играл на флейте. Он тихонько отворил окно. Очаровательные звуки ворвались в комнату.
- Это желтый дрозд, - прошептал Леопольд, - он поет о любви! - Он взял с гвоздя лютню, которая со времени смерти Буссо оставалась безмолвной! Нежно провел он по струнам, потом сел возле гроба и взгляд его так и впился в лицо матери, сиявшее неземной радостью. Тихо, едва слышно, полились звуки под опытной рукой, и песнь полувздохами вырвалась из его груди.
Настал час погребения. В зале уже собрались в полном трауре: оба Юмница, Бартель, пастор и прислуга замка.
Перед затворенным еще порталом толпились с непритворной скорбью деревенские жители, покойница была для всех добрая госпожа и помощница в нужде. Бенигна Бонин и дядя были заняты возле гроба.
Старый Бятко трубит с башни глухо и протяжно. С веттерской высоты тихо спускаются гости, приехавшие из Блумберга, в числе их находится госпожа Эйкштедт и Анна. Они не могли удержаться, чтобы не отдать последний долг особе, некогда ими столь любимой, последние годы которой были омрачены тяжкими испытаниями. Когда раздался погребальный звон, Леопольд вышел из комнаты отца и направился в зал. Вместо траурной одежды на нем был походный костюм, шлем и панцирь, можно было думать, что он отправляется на войну или в далекое путешествие. Он молча подал руку дяде и его сыну, кивнул домашним и, отдав смотрителю со значительным взглядом ключ от комнаты отца, сел в головах гроба на кресло матери.
Отворили портал, гости подъехали, слезли с лошадей и были встречены у входа капитаном Борком.
- Не обращайте внимания на Леопольда, - шепнул он, - сегодня, я думаю, трудно будет с ним поладить.
Они вошли сильно взволнованные.
Пастор Матфей Визеке стоял уже перед алтарем, ожидая знака Леопольда. Братья и сестры с трудом отошли от гроба и образовали небольшую группу. Леопольд поднялся.
- Повремените еще немножко, господин пастор, - сказал он. - Прежде чем дорогая мать моя оставит навсегда этот дом, хочу, чтобы ее увидела и простилась с нею та, которая нашла в ней, из любви ко мне, милостивую покровительницу, правда, женщина эта не кто иная, как презренная еврейка! Но я требую, чтобы почтили здесь, как княгиню, ту, в чьих руках находилась жизнь моя под Дотисом! Николас, позови сюда Сару Иоханаан из Сарагоссы, испанку! Потом можно будет начать службу.
Молодой Юмниц вышел и возвратился, ведя за руку Десдихаду. Она была очень бедно одета, лицо ее было черно, а голова посыпана пеплом. С минуту она стояла как окаменелая, и каждый мог хорошо разглядеть ее.
Вдруг она с воплем, ломая руки, бросилась к гробу, пала на землю и, тихо всхлипывая, прислонила голову к ступеням катафалка.
- Люди подобны цветам, они цветут, и вянут, и приносят плоды и семена для жатвы в будущей жизни! - начал пастор.
Слова Леопольда сильно взволновали присутствующих. Вид же появившейся Сары заставил всех как бы окаменеть. Она была еврейка, старая, некрасивая негритянка! Анна фон Эйкштедт едва не упала в обморок, остальные же дети Иоанны были сильно потрясены. Когда пастор кончил свою речь и благословил умершую, первым движением Леопольда было подойти к матери и на прощание поцеловать ее в бледные уста. В это время Гассо и Гертруда подошли к нему.
- Скажи мне перед гробом матери: что, ты совсем отказываешься от меня? - Произнеся эти слова, Гассо дрожал, как в лихорадке.
- Я прощаю тебе и вам всем! - Он обнял его, потом также поцеловал и обнял Гертруду. - Но тут лежит единственная, которой принадлежало мое сердце. Она взяла его с собой! Закройте гроб!!
- Будьте сострадательны, Леопольд, - прошептала чуть слышно Анна фон Эйкштедт. - Не наказывайте меня, несчастную, своей ненавистью!
Леопольд взял ее руку.
- Успокойтесь. В моем сердце нет больше ненависти, потому что нет в нем и любви. Я покидаю этот дом - если будет угодно Богу - навсегда. Некогда, когда еще жива была дорогая моя мать, я сладко мечтал осчастливить последние годы ее жизни, теперь же все прошло. Я никогда больше не буду мечтать! - Он слегка поклонился и отошел к дяде.
Анна с минуту стояла униженная, потом она упала без чувств.
- Сделай что-нибудь, Сара… - сказал Леопольд. - Ты знаешь, как привести ее в чувство, и тебе известно также, кем она была для меня! Помоги ей!
Между тем как родные толпились вокруг Анны и отнесли ее наконец на любимое место Иоанны, у окна, Сара потребовала стакан воды. Потом она налила в воду несколько капель из склянки, которую всегда носила с собой, и влила эту жидкость в рот бесчувственной девушке. Канцлерша, Гертруда и еврейка остались при Анне. Гроб подняли, и Леопольд с прочими последовал за ним в кладбищенскую церковь. Под пение кремцовских поселян опустили гроб с останками Иоанны в семейный склеп Веделей. Теперь все было кончено.
- Прощайте, - сказал Леопольд, - дай Бог вам счастья.
- Несчастный, куда ты хочешь идти?
- Туда, где другие люди и где я не буду видеть кремцовскую башню! Что удерживает меня на родине?
Он прошел перед отступавшею толпою и направился к выходу с кладбища, где Николас и смотритель ждали его с лошадью.
- Храните мое добро до моего возвращения. Кланяйся Саре, Николас. Скажи ей, что с ней Бог любви и что она находится под моим покровительством!