- По этим словам он должен был или узнать меня - и тогда верная гибель меня ожидала! - или же он мог принять меня за женщину, занимавшуюся колдовством и знавшую все тайны. Как колдунью, он мог выдать меня на сожжение. Но поляк Царник угадал, что я не старая и не черная, на самом деле не та, за которую себя выдаю. Он застал меня врасплох, когда я думала быть одною, и видел, как я себя обезображивала. Поэтому я была вынуждена бежать с вами и оставаться у вас, только таким образом была я в безопасности и могла быть полезной вам, беспомощному. К счастью, Царник молчал и оставался мне верен, потому что, застав меня врасплох, он нашел, что я довольно хороша. Но меня привело в ярость его жалкое сладострастие! Я говорю по-арабски так же свободно, как и по-испански и по-немецки, я выучилась этому языку у морисков, на своей родине. По, наружности я весьма походила на язычницу и принесла мусульманам, расположенным в Дотисе, много известий об императорской армии, чтобы завоевать их доверие. Богатство Аль-Мулюка было мне известно так же, как и его фанатизм. Он поклялся скорее вывесить голубого цвета смертный флаг Аллаха и взорвать себя со всем гарнизоном, чем сдать Дотис этим собакам, т. е. христианам. Я, через Царника, обнадежила брата, что возвращусь к нему и возбудила в нем жадность овладеть сокровищами паши, он первый взошел на брешь, в сопровождении известных вам негодяев: Кати, Флорина и Царника. Они погибли. Убийца своих родителей умер такою же смертью, как они! Вчера я достигла страшной цели. Не знаю, куда я пойду, коль скоро война закончится. Я вечно останусь Десдихадой! - она закрыла лицо и замолчала.
Леопольд был глубоко потрясен. Он не думал о том, что перед ним создание, красивое, открывшее ему свою горячую любовь, он забыл ее происхождение и веру, равно как и страшное ее занятие на поле сражения. Он видел в ней лишь беззащитную, глубоко несчастную женщину, которой был многим обязан. Он нежно поднял ее голову и прижал к своей груди.
- Разве ты не хотела бы найти местечко на земле, - сказал он, - где бы ты могла жить мирно, никем не обижаемая?
- Ах, если бы был такой уголок, где бы я могла спрятаться!
- У меня, Сара, на родине много поместий и я пользуюсь там большим уважением. Так же верно, как Бог надо мною и солнце, символ жизни и света, изображено на моем гербе, говорю тебе, приходи, когда хочешь, и постучись в мою дверь. Я устрою для тебя собственный очаг, где ты сможешь жить по закону твоего народа и умереть с честью.
- Это достойно Веделя, господин! - раздался голос Николаса.
Юмниц, который проснулся и слышал последнюю часть их разговора, а может быть и больше, сказал:
- Я приложу все свое старание, чтобы никто не обижал бедную, но всякий почитал бы в ней спасительницу моего господина!
- Бог будет свидетелем в верности моих слов! - сказал Леопольд. Он поцеловал еврейку в лоб, потом они вместе подошли к постели больного, который вскоре опять заснул. Затем и они легли.
О дальнейшем ходе Турецкой войны можно сказать мало утешительного, взятие Дотиса было единственным славным подвигом императорского войска. Вальдердормский полк вместе с прочими войсками вступил в Комор, где они два месяца оставались в совершенном бездействии.
Дружеские отношения Леопольда и Сары нисколько не изменились, она была для него как старый добрый друг, которому охотно все сообщаешь. Еврейка во время его горячки узнала многое из его жизни, он не имел никакой надобности скрывать от нее что бы то ни было из своего прошлого. Таким образом прожили они время войны. Австрия всегда была без денег. Турецкое войско держалось в крепостях, снабженных провиантом и утомляло неприятеля внезапными набегами, но после дела при До-тисе уже не решалось действовать в открытом поле. Измена маршала де Роббер спасла турок от поражения при Вейсенбурге. Маршала уволили со службы, но случай уже был упущен безвозвратно.
По окончании похода армию распустили, не позаботясь заплатить офицерам и солдатам заслуженное ими жалование. Ведель очутился в затруднении, у него не было средств вернуться на родину.
Он предчувствовал, что его приятельница воспользуется первым случаем, чтобы предложить ему свою помощь, хотя она и не объявляла этого.
При коротком знакомстве с нею Леопольд знал, что еврейка располагала большими средствами. Стесненное положение рыцаря дошло до того, что он с трудом мог достать под расписку две клячи с седлами и немного денег взаймы.
Последнюю ночь злополучные товарищи Юмниц и Леопольд провели в бедной деревушке, переполненной шумною толпою военных. Юмниц, давно уже выздоровевший, спал с новыми клячами и Гарапоном, лошадью Сары, в конюшне, чтобы их не украли. Сара и Леопольд остались такими образом одни, чего до сих пор не случалось.
Прежде чем оба легли отдохнуть, Сара, взяв робко руку Леопольда, произнесла:
- Господин рыцарь!
- Не называй меня рыцарем, девушка, - возразил он с досадой. - Это рыцарство я охотно продал бы тебе сейчас же за нищенское жалование, которое начальник остался мне должен!
- Я понимаю, господин фон Ведель, вашу горечь. Но разве вы не можете занять у меня столько денег, сколько…
- Нет, Сара, нет! Благодарю тебя, но сделать этого я не могу. Ты была бы несправедлива, если бы думала, что я не ценю это новое доказательство твоей дружбы. Я не хочу тебя обидеть, но не могу…
- Вы не желаете принять деньги покойников - я понимаю!
- От этих-то денег я отказываюсь! Суеверие ли это или другое чувство, не дозволяющее мне прикоснуться к этому металлу, я не знаю. Знаю только, что не могу и не смею этого сделать. Деньги эти, если пойдут впрок кому-нибудь, то только тебе и твоим единоверцам. К тому же я теперь и не очень нуждаюсь, у меня есть лошади и довольно денег на дорогу.
Сара опустила голову, чтобы скрыть свое волнение.
- Я говорю тебе откровенно и серьёзно, девушка, поверь мне, твое участие мне очень дорого. Всякую другую услугу принял бы я от тебя с удовольствием, но деньги от покойников я принять не могу. Ты мне не веришь?
Она грустно покачала головой. Леопольд вынул из кармана бумагу.
- Я обещал тебе убежище, коль скоро ты захочешь приехать ко мне. Вот охранительное письмо, которое будет тебе пропуском в Померании. Приедешь ли ты днем, или ночью, теперь или через несколько лет, это письмо всегда обеспечит тебе хороший прием в моей земле.
Говоря это, он подал ей бумагу.
- Так вы не забыли об этом? - воскликнула она, обрадованная, потом развернула грамоту и прочла: "Я, Леопольд фон Ведель, владетель Кремцова, Колбетца и Реплина, выдаю эту охранную грамоту испанке Саре Иоханаан из Сарагоссы в том, чтобы везде в моих владениях принимали ее как дорогую гостью и оказывали ей всяческие почести, а в случае, если она захочет, позволили ей поселиться в любом из этих поместий.
Всех родственников, друзей и дворян Померании, моих соотечественников, прошу оказывать означенной Саре доброту и терпимость, ибо она это вполне заслужила, выказав себя истинным другом в нужде и спасши меня от смерти, подвергая опасности собственную жизнь.
Написал собственноручно в Венгрии двадцатого ноября 1565 г. Леопольд фон Ведель из Кремцова, имперский рыцарь".
Она хотела поцеловать его руку, но он не позволил и, заключив ее в свои объятия, поцеловал нежно в уста.
- Расстанемся же перед Богом, который так чудесно свел нас. Где ни будешь ты, пусть утешит тебя мысль, что ты имеешь во мне признательного друга и что есть на земле место, где ты, когда захочешь, можешь поселиться, стараясь забыть тяжелые испытания судьбы. Прощай, Сара.
- Прощайте, - прошептала она, бледнея, и тихо отошла к своему ложу. Она очень хорошо поняла его. Сегодняшнее прощание должно было показать ей, что с завтрашнего дня он не желает иметь возле себя ее и хочет возвратиться на родину один. С его стороны это было понятно. Сара не хотела своим присутствием поставить его в неловкое положение, но ей было больно, что он сам дал ей это понять. Через несколько минут Леопольд уже спал крепким сном. Около полуночи поднялась Сара с постели. Она не сомкнула глаз ни на минуту. Тихо собралась она в путь, придав себе теми же средствами свой обычный вид отвратительной старухи. Затем, скрыв на себе свои пожитки, Сара опустилась на колени перед постелью Леопольда и помолилась о счастии единственного человека, которого она любила и который принял участие в ее жалкой судьбе. Кончив молитву, она поднялась как тень и тихонько поцеловала его. Леопольд улыбнулся во сне.
- Ему снится родина! Любимая девушка! - прошептала Сара, и слеза скатилась с ее глаз. Неслышными шагами вышла она из комнаты и пробралась в конюшню, где спал Юмниц. Пошептавшись с Гарапоном, она отвязала его и вышла. Лошадь последовала за ней. Пройдя несколько дворов, она села на нее, свистнула вполголоса, и лошадь унесла ее вдаль.
Леопольд и Юмниц очень удивились, не увидев утром еврейки.
Первый, однако, почувствовал облегчение, что она избрала этот путь, освобождавший обоих от вторичного, тягостного прощания.
Мысли Леопольда стремились к родине, он старался забыть известный эпизод, который мог причинить беспокойство владельцу Кремцова, поэтому он взял с Юмница слово, что он дома никогда не будет рассказывать о Федерганзенах и Десдихаде до тех пор, пока не приедет Сара или он сам не расскажет о своей жизни в Венгрии то, что найдет нужным. Леопольд взял с Юмница подобное обещание, будучи уверен, что еврейка вследствие своего беспокойного характера и привычки вести бродячую жизнь не скоро воспользуется его охранной грамотой и приедет к нему разве под старость или в случае, коли совсем обеднеет.