- Нет, это не менестрель, это скромный юноша который хочет учиться служить господам и благородным обычаям. Его песня не искусна он поет подобно жаворонку на ветке.
- Хорошо, мальчик, - Оранский поклонился Леопольду. - Пой, что у тебя на уме и никого не стесняйся.
Леопольд встал перед курфюрстом и его зятем. В его душе накопилось много волнующих впечатлений. Он и теперь еще слышал клятвы и звон мечей.
"Что значат эти военные крики, этот далекий гул? Вперед, вперед, мое отечество, с твоими лучшими сыновьями! Стесняют свободу веры, наступают кровавые времена! Оранский призывает! Пусть все идут сражаться вместе с ним!
Хотят уничтожить немецкую свободу цепями и мечами! Снова приближаются мрачные солдаты чтобы отнять у нас свет! Пусть гибнут - только бы существовало бы светлое учение Лютера Оранский призывает! В смерти благородно возвысится немецкая честь!
Если мой жребий - идти на войну то я с радостью согласен на это, меня уже давно тянет на поле благо родных дел! Не должно оставаться на свете папской тирании и итальянской ереси! Оранский призывает! Мое сердце стремится к нему, оно должно быть с ним!"
- Прекрасный юноша! - сильно взволнованный Оранский встал и поцеловал Леопольда в лоб. Со всех сторон послышалось одобрение.
- Клянусь честью это благородная кровь господин граф!
- Старая померанская кровь исполина, всемилостивейший господин! Он бьет так же хорошо, как и поет. Изгнанные монахи уже пострадали от Леопольда фон Веделя.
- Ведель, - Оранский положил руку на плечо юноши - откуда твой род имеет дворянство и щит?
- Мой предок разрушил языческий храм золотой женщины-солнца в Зальцведеле. Поэтому император и Альбрехт Бранденбургский позволили ему носить на щите и шлеме солнце. С тех пор все Ведели сделались детьми солнца, и я, как дитя света, хочу исполнить мой долг.
- Проси себе милости!
- Я хотел бы ехать с вами слугой.
- С этим я не согласен, милостивый принц! - вмешался Фолирад. - Он слишком горяч и неопытен для наступающих важных дней. Надо просветить его ум и укрепить учением. Его родные поэтому передали мне мальчика в услужение. В походах к друзьям его песня будет служить хорошим вербовщиком для меня!
- И я так же думаю, граф! Доверься ему и учись, Леопольд! Наступающие времена нуждаются в храбрых людях, и нет ни одного правителя, которого я пожелал бы в учителя, кроме благородного графа! Повинуясь ему, ты будешь в то же время служить мне и делу Лютера. Обещаешь ли ты это мне?
- Душой и сердцем, светлейший принц! Однако я прошу, когда я постучусь в вашу дверь, чтобы она была отперта для Веделя!
- Как и мое сердце. Чтобы ты постоянно имел меня при себе, я за твою пламенную песню дарю тебе мой портрет на цепи. Носи его, пока не умрешь, он будет согревать твое сердце!
Все, даже курфюрст подали руки молодому человеку и сказали ему приятные слова на прощанье. Потом ему прошептал Мансфельд.
- Ты сегодня много видел и слышал, поди домой к господину Луке. Завтра ты наденешь мою одежду, и я буду тебя считать за сына.
Леопольд положил отличное начало своей жизни в чужой стране. К сожалению, не человек создает обстоятельства, а обстоятельства подчиняют себе его. Так Леопольду пришлось испытать и жить совершенно иначе, чем он думал, ему предстояла впереди не роскошная придворная жизнь и высокие рыцарские дела, а суровая жизнь среди суровых людей того времени. Долго и незаметно бродил он по земле, пока лет его сделался очень высоким, и лучшие люди его времени смотрели на него и вспоминали белокурого мальчика, певшего в Лейпциге песню об Оранском.
Когда Леопольд на другой день явился в платье Мансфельда, с золотым портретом Оранского на серебряной цепочке, то во всяком возбуждал смех. Его привели в княжескую женскую комнату, и он должен был повторить свою песню перед невестой, ее матерью и матерью принца. Жена курфюрста велела напечатать ее, и городские музыканты исполняли ее гораздо лучше. Не прошло и одной недели, как студенты начали петь ее на своих пирушках, одним словом, "Оранский призывает" можно было слышать во всем Лейпциге. Подобно всему хорошему, кончились и лейпцигские пиршества скорее, чем желал этого Леопольд. Наш друг сделался тщеславен и несколько высокомерен. Впрочем, он вел себя безукоризненно и избегал дурного общества, так что господин его, граф, остался им очень доволен.
Наступило время отъезда. Сначала уехал из Лейпцига принц Оранский с матерью и молодой супругой. Пушки с валов провозгласили его отъезд и конец праздников, знамена, флаги и украшения были сняты с домов. Лука Бланкензее также уехал с герцогом Гансом. После всех выехал уже граф Мансфельд с Леопольдом.
- Ты узнал, - начал Мансфельд, когда они были уже за городом, - жизнь правителей и высоких господ со светлой, веселой стороны, и сумел заслужить их большую благосклонность. Теперь же впереди у нас, мальчик, дорога труда и работы. Если ты теперь увидишь других людей с другими лицами, то знай, что серьезная сторона жизни пред тобой. В твоем молодом возрасте было бы странно, если бы ты не сделался тщеславным. Ты, наверное, вообразил, что это продолжится долго и все везде будет благоприятствовать тебе! Скоро ты убедишься, друг, как люди неверны, когда дело коснется серьезного. Со смерти Лютера и битвы при Мюлберге и Зиферсгаузене шмалькальденский союз распался, и господа, сражавшиеся тогда за общее дело веры, теперь сидят на печи. Всякий думает: "Делай ты, а я не могу". Если бы мы были согласны, мы были бы сильны, а теперь всякий представляет добычу для императора и папы, у которых очень острые зубы. Ты в Лейпциге хорошо слышал, что терпят наши протестантские братья во Франции и Нидерландах, скоро и до нас дойдет очередь! Поэтому я и поеду с тобой по Саксонии, Франконии и Швабии, чтобы собрать шмалькальденских братьев. Я должен убедить их вооружиться собрать войско и ждать условного знака когда придется двинуться за Рейн и на итальянцев.
- Но если все уйдут за Рейн господин отечество останется беззащитным и император может ударить в тыл?
- Турки в Венгрии острыми когтями впились в его шею и он не может перейти через горы. Если же мы разобьем на голову Филиппа Испанского Гизов и Медичи во Франции то император сделается ручным и будет очень ласков с нами. Потом наступит время - и мы выметем весь папизм из Австрии, Баварии, Германии. Вот наш план, мальчик! Молчи о нем и увидишь, что будет впереди!
Трудов храброго Мансфельда было не совсем достаточно для высказанного плана, он неутомимо почти три года ездил ко всем шмакальденцам. Леопольд начал было петь при маленьких дворах свою песню "Оранский призывает", но ничто не помогало. Все правители помогали протестантскому делу только прекрасными речами. Ни один не хотел собрать войско и присоединить свое имя к делу Мансфельда. Некоторые были откровенно против всякого вооружения, другие хотели еще подождать. Большинство было согласно все сделать, но не было денег! К этому же еще присоединялось старое немецкое соперничество и самолюбие больших и малых правителей. Саксонские эрнестинцы не хотели пристать к делу, которое защищали альбертинцы. Филипп Гессенский более желал завоеваний, чем борьбы за веру. Богатые же и свободные города севера объявили прямо: "Если рыцари не хотят сражаться то что за дураки граждане, которые возьмутся за мечи!"
Леопольд узнал много несчастных людей с великими именами видел много нового драгоценного, но больше подлого, одним словом, он вынес самое дурное представление о Германии и ее маленьких государствах.
Наступила весна 1565 г. После свадьбы Оранского многое изменилось на свете, чтобы оправдать опасения, многократно высказанные на брачных торжествах. В сражении при Дрейксе гугеноты были разбиты партией Гизов, на престол Франции вступил Карл IX, сын Екатерины Медичи, а с ним вместе римское коварство опутало страну. В Германии Фердинанду I наследовал император Максимиллиан II, его все считали кротким и умным. В это время Филиппом II Медичи и Гизами во Франции и Ватиканом в Риме был составлен план об искоренении протестантской ереси во всей Европе, для чего уже начались приготовления в означенных странах. Было невероятно, чтобы новый глава Германии отказался от этой битвы и мог удержать государство в мире, когда повсюду пылали религиозные страсти и пламя их переходило уже за границы империи.
Граф Мансфельд с Леопольдом прибыли в Берлин, где граф сделал последнюю безуспешную попытку убедить Иоахима II возобновить протестантский союз и стать во главе его. Когда здесь также не посчастливилось, то он решил ехать домой, спокойно управлять своим маленьким имением и предоставить времени и судьбе произвести соединение немецких протестантов.
Не одному ему не удалось предприятие горе постигло и Губерта Ланге который отправился из Нидерландов с ученым Петром Рамусом. Цель их была призвать шмаль кальденских князей снова к прежней братской любви в Лейпциге и просить помощи немецкого войска против Филиппа II. Попытка эта также кончилась ничем Мансфельд написал друзьям, что прежде чем ехать домой, он посетит старый город Лютера чтобы посоветоваться с ним.
Леопольд писал очень редко и мало о своей жизни родным. Тогда сношение с севером было очень неудобно. Из Берлина, однако, ему удалось написать Иоанне о своих походах, при этом он умолчал о почестях оказанных ему при разных дворах, юноша сам думал рассказать матери о своих успехах. С другой стороны он дал ей понять, что, когда кончится срок службы и ученья, он желает посетить другие страны.