Незнакомец пристально посмотрел на него.
- Даже если я поставлю тысячу унций?
- Я держу вдвое, если ваша светлость рискнет поставить их, - невозмутимо ответил банкир.
Презрительная улыбка вновь появилась на надменных губах всадника.
- Я-то всегда рискну, - ответил он.
- Итак, две тысячи унций?
- Согласен.
- Мне метать? - робко вопросил Кукарес.
- Отчего же нет, мечи!
Леперо дрожащей от волнения рукой взял колоду.
Среди окружавших стол зрителей наметилось оживление, все впились в карты.
В эту минуту в доме, против которого установил свой игорный стол Тио-Лукас, отворилась дверь на балкон, и из нее вышла девушка чудной красоты, небрежно оперлась на балюстраду и стала рассеянно смотреть на улицу.
Дон Марсиаль обернулся к балкону и приподнялся в стременах. Лицо его осветилось радостью, глаза заблестели, он снял шляпу, почтительно поклонился и крикнул через улицу:
- Привет вам, донья Анита!
Молодая девушка покраснела, бросила на него жгучий взгляд из-под черных бархатных ресниц, но не произнесла ни слова.
- Сеньор, вы проиграли, - не будучи в состоянии скрыть своей радости, воскликнул Тио-Лукас.
- Ну и отлично, - ответил дон Марсиаль, даже не взглянув на него, словно очарованный чудной девушкой на балконе.
- Вы не играете больше?
- Напротив, я удваиваю ставку.
- Ага! - мог только проговорить банкир, отступив на шаг при таком предложении.
- Впрочем, я ошибся. Я не то хотел предложить вам.
- А что же, сеньор?
- Сколько у вас там на столе? - спросил он с презрительным жестом.
- На столе… ну… около семи тысяч унций.
- Только-то? Ну, это немного.
Присутствующие с недоумением и ужасом взирали на чудного незнакомца, который швырял унциями и бриллиантами, как другие грошами.
Девушка побледнела и бросила на молодого человека беспокойный взгляд, полный мольбы.
- Не играйте, перестаньте! - крикнула она дрожащим голосом.
- Благодарю вас, благодарю, сеньорита, но ваши чудные глаза должны принести мне счастье. Я отдал бы все золото, которое лежит тут на столе, за тот цветок, который вы держите в руках и к которому вы прикасаетесь губами.
- Не играйте, дон Марсиаль, - повторила молодая девушка, и с этими словами она ушла в комнату и затворила дверь.
Случайно или нарочно, но из руки ее выпал чудный цветок. Дон Марсиаль пришпорил лошадь, подхватил его на лету и спрятал у себя на груди, страстно прижав несколько раз к губам.
- Кукарес, - обратился он к леперо, - открой карту.
Кукарес повиновался.
- Шестерка червей, - проговорил он.
- Ага! - воскликнул дон Марсиаль. - Клянусь всем, что есть святого, мы должны выиграть: это масть сердца, масть любви. Тио-Лукас, я ставлю на эту карту сумму, равную той, которая лежит сейчас у вас на столе.
Банкир побледнел, колебался несколько мгновений, окружающие уставили в него свои жадные взоры.
- Ба-а! - проговорил он через минуту. - Невозможно, чтобы он выиграл. - И затем громко прибавил: - Хорошо, сеньор, я принимаю.
- Сосчитайте, сколько у вас есть.
- Не стоит, сеньор. Здесь девять тысяч четыреста пятьдесят унций золота .
Услышав такую чудовищную цифру, окружающие вскрикнули от изумления, алчные взгляды загорелись.
- А я думал, что вы богаче, - иронически заметил загадочный всадник. - Ну ладно, идет, играем на девять тысяч четыреста пятьдесят унций.
- На этот раз метать будете вы, сеньор?
- Нет, для меня не существует сомнения, вы должны проиграть. Но я, Тио-Лукас, хочу показать вам, что я выиграл вполне законно. Поэтому доставьте мне удовольствие, потрудитесь метать сами. Вы сами, таким образом, поможете себе разориться, - ядовито добавил он, - и вам не на кого будет пенять.
Окружающие дрожали от охватившего их волнения, они хлопали в ладоши, кривлялись, хохотали, спокойствие и самообладание незнакомца нравились им чрезвычайно. Толпа, привлеченная необыкновенной игрой, к этому времени увеличилась настолько, что запрудила всю улицу, и движение прекратилось.
Наконец воцарилось гробовое молчание, все с глубоким вниманием стали следить за счастливым или несчастным исходом этой беспримерной для того времени ставки.
Банкомет отер пот со своего багрового лба и дрожащей рукой взял первую карту. Несколько секунд он вертел ее между пальцами и заметно колебался.
- Да кладите же, - нетерпеливо воскликнул наконец Кукарес.
Тио-Лукас машинально опустил карту и отвернулся.
- Шестерка червей! - как безумный, высоким фальцетом закричал леперо.
Банкир испустил глубокий полный отчаяния стон.
- Я разорен, я нищий, - бормотал он.
- Я знаю это, - ответил всадник все так же невозмутимо. - Кукарес, отнеси этот стол и золото, что на нем, донье Аните. Я тебя буду ждать, ты знаешь где.
Леперо почтительно поклонился и с помощью четырех здоровых молодцов внес стол в дом доньи Аниты. Дон Марсиаль в это время уже мчался во весь опор в конце улицы. Тио-Лукас, очнувшись от тяжелого удара, с философским спокойствием крутил сигаретку и только повторял многочисленным любопытным, окружившим его и изо всех сил стремившимся утешить его:
- Да, я проиграл, это правда, но я проиграл на диво хорошему игроку и славным путем. Эх, дайте срок, и я верну все.
Затем, когда сигаретка была свернута, бедный разорившийся банкомет закурил ее и отошел спокойным шагом.
Толпу ничего больше не привлекало, и мало-помалу она разошлась.
Глава II
ДОН СИЛЬВА ДЕ ТОРРЕС
Гуаймас в описываемое время был городом совершенно новым. Он разрастался не по дням, а по часам, так как в него хлынул бурный поток переселенцев. Он выстраивался неправильными переулками, кривыми, без всякого плана, довольно скучными и монотонными. Надо заметить, что кроме нескольких зданий, вполне заслуживающих названия благоустроенных городских жилищ, все остальное представляло беспорядочные скопления мазанок самого жалкого вида и бесконечно грязных.
На Калле-де-ла-Мерсед, главной, а вернее, единственной улице города, стоял одноэтажный дом с террасой, с плоской крышей, украшенный по фасаду четырьмя колоннами. Он был оштукатурен и блестел на солнце ослепительной белизной.
Хозяин этого дома был одним из богатейших золотопромышленников Соноры, у него было до двенадцати разрабатывавшихся рудников. Кроме того, он занимался скотоводством на нескольких принадлежащих ему асиендах, каждая из которых была не меньше средней величины французского департамента.
Я уверен, что, если бы в один прекрасный день дон Сильва де Торрес пожелал продать все, у него оказалась бы не одна сотня миллионов, даже при не слишком высокой оценке его недвижимости.
Дон Сильва де Торрес всего лишь несколько месяцев тому назад поселился в Гуаймасе, куда он заглядывал прежде весьма редко и на очень короткое время.
На этот раз он явился не один, а со своей дочерью Анитой. Все население Гуаймаса было заинтересовано необычным образом жизни приезжего асиендадо, и ни один из горожан не мог пройти мимо его дома, не уставившись на него жадно-любопытным взглядом, как будто желая проникнуть сквозь стену и посмотреть, что там делается.
Замкнувшись в своем жилище, двери которого открывались только перед несколькими избранными, дон Сильва решительно не заботился о распускаемых о нем сплетнях. По-видимому, он был занят приведением в исполнение каких-то планов и из-за них перестал интересоваться чем-либо в мире.
Очень богатые мексиканцы, хотя и любят хвастаться своими богатствами, не имеют, однако, никакого понятия о комфорте в европейском смысле этого слова, они очень неряшливы. В своих вкусах они проявляют крайнюю грубость и эстетическое убожество.
Эти люди за всю свою жизнь так привыкают к суровому существованию в американских девственных лесах и прериях, проводя его в непрестанной борьбе с непостоянными, зачастую смертоносными климатическими условиями и ни на минуту не дающими успокоиться индейскими шайками, что в городах они чаще останавливаются на время с единственной целью как можно скорее прожечь только что нажитое золото и алмазы.
Внутреннее убранство жилищ богатых мексиканцев вполне подтверждает нашу мысль. В салоне кроме неизбежного европейского фортепиано, торчащего без нужды в углу, вся меблировка состоит обыкновенно из нескольких бутак - подобия восточных диванов, крайне неудобных, - и столов самой неуклюжей формы. По стенам обыкновенно развешаны раскрашенные гравюры, а сами стены выкрашены известкой.
Жилище дона Сильвы ничем не отличалось от других подобных. Лошади, например, отправляясь на водопой и возвращаясь в. конюшню, должны были проходить через гостиную, оставляя в ней весомые следы своего пребывания.
В тот момент, когда мы входим с читателем в дом дона Сильвы де. Торреса, в гостиной сидят двое, мужчина и женщина. Они разговаривают между собой, если только можно назвать: разговором редкое перекидывание двумя-тремя словами с долгими паузами.
Это были сам дон Сильва и дочь его Анита.
Скрещение испанской и индейской крови произвело на свет новый, чрезвычайно красивый тип.