Завтрак скоро был приготовлен, и наши два незнакомца, без сомнения страшно проголодавшихся после утомительного путешествия по стране с совершенно непроходимыми дорогами, принялись за еду с хорошим аппетитом, разговаривая между собой по-испански тихими и сдержанными голосами, как будто, несмотря на окружавшее их безлюдье, боялись, что их слова, уносимые на крыльях утреннего ветерка, могут достичь ушей каких-нибудь затаившихся шпионов.
- На каком расстоянии от Пор-де-Пе мы находимся? - спросил первый.
- Напрямик, - ответил второй, набив полный рот, - около одного лье, а по дороге - по крайней мере три лье.
- Мы, кажется, ушли далеко вперед?
- Слишком, может быть, но если бы мы не пришли сюда, мы не смогли бы увидеться с тем, кого хотели видеть.
- А ты не боишься какой-нибудь нежелательной встречи так близко от города?
- Это маловероятно, и вот почему: на равнине, где мы находимся, теперь совершенно нет дичи; вы не найдете быка за десять лье вокруг. Буканьеры это знают, поэтому они бросили здешние места, где за целый месяц им не пришлось бы сделать ни одного выстрела.
- Твои слова справедливы, Бирбомоно, - заметил первый незнакомец, - но флибустьеры - не единственные враги, которых нам следует опасаться.
- О каких еще врагах вы говорите? - спросил Бирбомоно (это действительно был мажордом). - Признаюсь вам откровенно, что я не понимаю.
- О ком же еще я могу говорить, как не о карибах, этих страшных мародерах, еще более свирепых, чем буканьеры, если только это возможно.
Бирбомоно громко расхохотался.
- Вы забыли, что за костюм на вас, - сказал он, - правда, карибы - непримиримые враги испанцев, но зато верные и преданные друзья Береговых братьев, и если, не ровен час, эти дикари нападут на наш след, то вместо того, чтобы навредить нам, они, напротив, будут готовы нам служить.
- Очень может быть, - ответил его собеседник с неубежденным видом, - однако, признаюсь, я уже сожалею, что зашел так далеко, хотя мы не одни и полтораста человек, оставленных мной в лесу, придут к нам на помощь по первому сигналу.
- Вы знаете мое мнение о ваших людях, - ответил Бирбомоно с презрением, - мы с вами видели их на деле; я больше полагаюсь на себя, чем на них.
- Однако время проходит, а его все нет, Бирбомоно!
- Придет, имейте терпение.
- Вы в этом уверены?
- Судите сами. Вы знаете, что моя госпожа оставила домик, в котором скрывалась столько лет, и решила поселиться в Пор-де-Пе. Там, следуя моему совету, чтобы не возбуждать лишних подозрений, она открыла гостиницу, где живут самые знаменитые предводители флибустьеров.
- Я знаю все это, но не понимаю, как Береговые братья, такие хитрецы, не узнали в ней испанку.
- Флибустьеры не так подозрительны, как вы думаете. Кроме того, мы прибыли на голландском судне, будто бы из Европы. Мы выдали себя за фламандцев. Все наши бумаги были в порядке; что еще от нас можно было требовать?
- Действительно, ничего, так как на кастильском наречии говорят во всей Фландрии, принадлежащей испанскому королю.
- Да и какое опасение может внушать женщина преклонного возраста, сопровождаемая только одним слугой, людям, не боящимся ничего на свете? Напротив, нас приняли очень дружелюбно и помогли нам открыть гостиницу.
- Да, флибустьеры любят, когда у них селятся иностранцы.
- Таким образом они получают оседлое население, честное и трудолюбивое, с помощью которого они надеются очистить свое общество.
- Продолжай, эти сведения драгоценны для меня.
- Мне нечего прибавить, кроме того, что Франкер, как зовется этот человек среди Береговых братьев, поселился в нашей гостинице, и я передал ему письмо, пересланное вами.
- Он ничего не сказал, получив его?
- Он смутился, побледнел, потом отрывисто бросил: "Хорошо, я приду".
- Он сдержит слово… Счастлива ли твоя госпожа?
- Насколько может быть счастлива бедная женщина. Вы ведь знаете, что я довольно наблюдателен.
- Ну, и что же ты заметил?
- Странное обстоятельство. Донна Клара, обычно такая грустная и молчаливая, по целым неделям не произносящая ни слова, выказывает к этому молодому человеку необыкновенную привязанность.
- Что ты такое говоришь, Бирбомоно?
- Правду, ваше сиятельство. Когда она видит этого молодого человека, лицо ее проясняется, глаза блестят; когда он заговаривает с ней, звук его голоса заставляет ее вздрагивать. Если иногда он садится в общей зале, она следует за ним взглядом, ловит каждое его движение, а когда он уходит, вздыхает и печально опускает голову. Она сама убирает его комнату, чинит белье, и никому не желает уступать эту обязанность. Ей нравится заботиться о том, чтобы этот молодой человек ни в чем не испытывал недостатка… Не находите ли вы, что все это очень странно?
- Ты не разговаривал с ней по этому поводу?
- Один только раз, но она прервала меня с первого слова, приложила палец к губам с ангельской улыбкой и сказала голосом таким кротким, что я готов был расплакаться: "Бирбомоно, мой верный друг, дай мне обманывать мою горесть; я люблю этого молодого человека, как мать. Вероятно, Господь свел меня с ним для того, чтобы утешить в моей потере". Что я мог сказать? Я замолчал.
- Да-да, тут виден перст Божий, - прошептал первый собеседник, проведя рукой по своему лбу, орошенному потом, - да будет на все Его воля… А что об этом думает молодой человек?
- Я полагаю, что он ничего не думает, по той причине, что он этого даже не замечает. Его характер не имеет ничего общего с характером его товарищей; он угрюм, сдержан, не играет, не пьет и, по-видимому, ни с кем не заводит романов. Я спрашиваю себя, что такой человек может делать среди флибустьеров.
- Но у него, по крайней мере, есть друзья?
- Только двое: Пьер Легран и Филипп д'Ожерон. Но они Давно в экспедиции, и он живет один.
- Монбар его знает?
- Не думаю; когда мы приехали в Пор-де-Пе, Монбара не было уже с месяц, и он пока что не вернулся.
- Все равно, Бирбомоно, продолжай, как я тебя просил, наблюдать за этим странным молодым человеком. У меня на это имеются серьезные причины, о которых ты узнаешь со временем.
- Для меня достаточно вашего приказания, остальное меня не касается… Но я слышу шум, - внезапно прибавил Бирбомоно, вставая, - это, должно быть, он.
- Узнай, друг мой, и если это он, приведи его сюда. Мажордом исчез в высокой траве. Не успел он сделать и ста шагов, как очутился лицом к лицу с человеком, который шел поспешными шагами. Это был флибустьер Франкер.
- Я опоздал, Бирбомоно? - спросил он, вытирая носовым платком пот, струившийся по его лицу.
- Нет, - ответил мажордом, - только восемь часов, а свидание назначено, кажется, на половину девятого.
- Это правда. Тем лучше, я не хотел бы заставлять себя ждать. Где тот человек, который пригласил меня сюда?
- Пожалуйте за мной. Он вас ждет недалеко отсюда.
- Показывай мне дорогу; мне хочется поскорее увидеть его.
Заметив буканьера, молодой человек сделал движение, выражавшее обманутое ожидание, и, остановившись, повернулся к Бирбомоно:
- Что это значит? Чего хочет от меня этот человек? Где же…
- Молчите, - быстро перебил его буканьер. - Оставь нас наедине, друг мой, - обратился он к мажордому, - и последи, чтобы никто нам не помешал; при первом подозрительном движении на равнине предупреди нас.
Бирбомоно поклонился, взял ружье и ушел, не произнеся ни слова. Буканьер следил за ним глазами, потом, когда мажордом совсем исчез из вида, обернулся к молодому человеку и сказал, протягивая ему руку:
- Добро пожаловать, я рад вас видеть.
- Как! - с удивлением вскричал Франкер. - Вы?..
- Дон Санчо Пеньяфлор к вашим услугам.
- Но этот костюм…
- Очень хорош в данных обстоятельствах, вы не находите? Мне кажется, он защитил бы самого губернатора Санто-Доминго лучше его генеральского мундира.
- Простите, но вы так искусно переоделись, что я с трудом узнаю вас даже теперь.
Оба обнялись и сели рядом.
- Теперь поговорим о делах, - начал дон Санчо, - ведь, если не ошибаюсь, мы встретились здесь именно для этого.
- Я к вашим услугам. Но как вы узнали, где я?
- Я осведомился. Неужели вы думаете, мой милый, что у нас нет шпионов? Коли так, прошу вас выйти из заблуждения: у нас много шпионов, и очень искусных, которым, кстати сказать, мы прекрасно платим. Но приступим к делу. Помните ли вы наш последний разговор в Веракрусе?
- Ни слова не забыл.
- И, конечно, исполнили то, что я вам говорил тогда?
- Извините, но я не понимаю, о чем вы.
- Я объясню. Надеюсь, вы воздержались, как я вас просил, от переписки с герцогом Пеньяфлором, моим отцом, и ожидали от меня обещанных объяснений.
- Любезный дон Санчо, буду с вами откровенен, - ответил молодой человек с некоторой нерешительностью в голосе, - потом, когда я все вам расскажу, вы сами рассудите.
- Хорошо, - сказал маркиз, слегка нахмурив брови, - говорите, я вас слушаю.