Дни шли за днями, неумолимо приближая наступление школьных каникул. А вместе с ними приближалось возвращение домой Жиля. Пока тот находился в интернате, Безымянный при всяком удобном случае бегал к Виктору. Ему нравилось постигать премудрости науки, ассистировать своему учителю при проведении экспериментов, применять на практике собственные, пока еще скромные познания, оттачивать интуицию и выполнять функции секретаря. У них с Виктором установилось такое взаимопонимание, что подчас даже слов не требовалось. Достаточно было одного жеста, а иногда - взгляда. Между тем учебный год закончился, и не вызывавшая воодушевления перспектива возобновления знакомства с сыном Виктора становилась реальной. Поведение Жиля со временем сделалось враждебным, а когда Жиль видел своего отца и Безымянного за работой, лицо у него кривилось в презрительной ухмылке.
В один из последних дней каникул Жиль, воспользовавшись тем, что отец отлучился из дома, зашел в лабораторию и сказал юноше, чтобы тот поднялся к нему. Затем, не говоря более ни слова, он повернулся спиной и вышел. У юноши аж кулаки сжались, но через несколько минут он уже стучался к Жилю, который прежде никогда его к себе не приглашал.
- Проходи! - раздалось из-за двери.
Взору юноши предстало помещение, погруженное в полумрак, который, однако, не мог скрыть царившего там беспорядка. Жиль, в одежде и обуви, лежал, растянувшись на кровати, и постукивал себя стеком по голенищу сапога.
- Раздвинь шторы, а то плохо видно… Признайся, тебе ведь нравится учиться у моего отца!
- Да, нравится, - ответил юноша, выдержав неприязненный взгляд.
- Значит, ты должен быть мне благодарен, - Жиль прыжком вскочил, подошел к комоду и из верхнего ящика вынул сложенный пополам лист. - На, читай, - и после короткой паузы пояснил: - Я хочу, чтобы ты вложил это в документы, которые подаешь ему на подпись. - Прочитав бумагу, юноша устремил недоуменный взгляд на Жиля. - Если не ошибаюсь, он не глядя подмахивает все, что ты приносишь. Мой отец доверяет тебе как родному…
- Этого я сделать не могу. - Юноше было не по себе. - Это подло.
- Надо же, какие мы щепетильные! До моего отъезда ты обязан подписать это письмо!
- Нет, - произнес юноша, возвращая бумагу.
Жиль отвернулся и принялся нервно расхаживать по комнате. Не поворачивая головы и продолжая вышагивать, он снова обратился к юноше:
- Этот дом мой, и ты здесь чужак. Я могу устроить так, что ты потеряешь благорасположение отца скорее, чем даже можешь себе представить, - Жиль остановился и заложил руки за спину. - Я сделаю так, что ноги твоей больше не будет в этой вонючей лаборатории. Выбирай: или ты подпишешь письмо у отца, или я позабочусь, чтобы двери этого дома закрылись для тебя навсегда.
Юноша размышлял, как ему лучше ответить, но вдруг осознал, что слова в такой ситуации бесполезны. Он чувствовал, как в нем с неудержимой силой закипает кровь. Но ему уже было известно, как легко поддаться эмоциям и к чему это может привести. Плотно сомкнув дрожащие губы, он взял письмо, повернулся и вышел из комнаты.
На следующий день в доме Виктора стояла такая тишина, будто кто-то умер.
Безымянный появился часа через два после обеда и почти сразу ушел. На улице начал накрапывать дождик. Прогромыхали колеса пронесшегося мимо с безумной скоростью экипажа. И снова все погрузилось в тишину. В начале восьмого наверху послышался звук шагов и негромкий стук в дверь.
- Открыто, - ответил Жиль. - Это ты, папочка! Ты так редко заходишь, что я несказанно удивлен…
- Меня вынудило прийти к тебе вот это, Жиль, - произнес Виктор, потрясая письмом.
- А-а-а! - как ни в чем ни бывало протянул Жиль. - Не стоит беспокоиться из-за такой ерунды. Ничего из ряда вон выходящего - обычная родительская записка - оправдание пропуска занятий.
- Расстроило меня не столько содержание этой бумажонки, и не то, что отсутствие в школе ты придумал оправдать вымышленной болезнью. Меня поверг в отчаяние способ, который ты избрал для достижения своей цели. Твоя привычка лгать и изворачиваться! - Виктор демонстративно порвал лист на мелкие клочки и бросил на пол. - Как ты мог? Ведь ребенком ты…
- Лгать и изворачиваться, - передразнивая отца, перебил Жиль и тут же с деланно высокопарного топа перешел на едва различимый шепот: - Да, папочка, я привык это делать.
Виктор, побледнев как полотно, с решительным видом придвинулся к нему.
- Как тебе удалось запугать его? - спросил он, повысив голос, но отчетливо понимая, что никогда не сможет ударить сына.
- Что тебе наплел этот безродный пес? - в голосе Жиля звучал вызов.
- Юноша не сказал мне ни слова.
Жиль подбежал к отцу и, в упор глядя ему в глаза, спросил:
- Скажи, что тебя так восхищает в этом голодранце? Чем он заслужил твое уважение и доверие? - Глаза Жиля увлажнились. - У тебя все лучше, чем мы, не так ли?
- Кто это - мы?
- Моя мать… красавица Софи, и я, - имя матери он произнес с удивительной для него нежностью.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Я помню день, когда она умерла. - Опустив голову, Жиль стал прохаживаться по комнате. Виктор же присел на кровать. Он был явно подавлен. - Вы с дедом вошли в кабинет, где я прятался под письменным столом, потому что не хотел видеть ее мертвой. Мне казалось, что ее у меня кто-то отнял. И ты это допустил… Если бы и захотел, я не смог бы тебе этого простить. Мать и сын, мы были слеплены из одной глины. - Жиль до боли сжал руки в кулаки, поднес их к губам и поцеловал ноготь большого пальца, как принято делать при клятве. - Да, тогда я был еще слишком мал, но все же понял, что дед глубоко обидел тебя, и принял твою сторону, но лишь до той минуты, пока из твоих уст не полились речи, разящие как острый нож. Я прекрасно запомнил твои слова. Ты говорил, что не любил ее. Что дед вырастил дочь, у которой не было ни стыда, ни совести. Что она, думая, что ты богат, тебя соблазнила. А когда ей открылось реальное положение вещей, превратилась в твоего врага… Я был мал и не мог понять смысл твоих речей, зато у меня отличная память, отец.
- Тот разговор не предназначался для твоих ушей. Я очень сожалею. И искренне сочувствую тебе, так рано лишившемуся матери… Мне очень жаль, что ты услышал те слова. А позже, возможно, буду сожалеть и о том, что скажу сейчас. - Виктор тяжело поднялся. - Все сказанное мною тогда твоему деду правда.
- Плохо же ты меня знаешь, отец. Думаешь, я хоть раз усомнился в этом? Ты не дал ей жить так, как она того заслуживала. И меня, ее сына, ты не любишь. - Жиль медленно приблизился к Виктору. - Я - живое напоминание о женщине, которую ты ненавидел.
- Да будет тебе, Жиль! - Виктор пытался сдержать охватившее его возбуждение. - У тебя никогда не было ни в чем недостатка. И дом этот - достойный. Твое образование я поручил лучшим учителям в самых лучших школах. А роскошь… Ты знаешь мое мнение по этому поводу. Родись ты в семействе, где купаются в роскоши, результат мог быть просто ужасным! Поверь мне… еще с твоей матерью… я…
- Послушай, отец, - перебил Жиль, жестом останавливая его, - грехи, в которых ты обвиняешь мою мать, по наследству перешли ко мне. И я этим горжусь! - На его губах промелькнуло подобие улыбки. - Она продолжает жить во мне, и я никогда ее не предам. Ответь, стал бы ты уважать меня, если бы я не приходился тебе родней?
Виктор почувствовал сухость во рту и легкое покалывание в груди. Вот они, тайные причины, закружились вихрем, облекаясь в дерзкие слова. И если бы даже удалось сдержаться, их отношения навсегда отравлены.
- Нет, - твердо сказал Виктор. - Я не в восторге ни от одного из твоих качеств, но ты - мой сын. - Он поник и сгорбился на кровати.
- Кровные узы - еще не все. Они не так уж крепки, отец. Я нуждался в твоем восхищении. И ведь я его заслуживал! Но ты всегда был настроен против меня. А что ты предлагаешь взамен? Сочувствие? Этого мне уже не требуется. Мне даже безразлично, любишь ты меня или нет.
На лбу Жиля выступила испарина.
Виктор так и стоял, словно не слыша обращенных к нему слов.
Дождь прекратился, но свинцово-серая хмарь, затянувшая небо с самого утра, все еще висела над городом. До них снова стали доноситься звуки улицы. Жизнь, которая на время объяснения как будто замерла, вновь пошла своим чередом.
4
Коронация
В августе 1803 года глава роялистов Жорж Кадудаль, квартировавший, - разумеется, не случайно, - в Англии, под покровом ночной темноты высадился на французском берегу близ города Дьепп. На толстом канате его подняли на семидесятипятиметровый скалистый берег, и он направился в Париж, намереваясь на британские деньги совершить убийство Бонапарта, тогда еще первого консула Республики, и тем самым содействовать реставрации Бурбонов.
Наполеон за пару месяцев до указанных событий отказался от услуг своего министра полиции Жозефа Фуше, несмотря на то, что тот действовал с необычайной эффективностью. Помимо других успехов, числившихся за его ведомством, были доказательства, подтверждавшие, что все покушения на Бонапарта планировали и осуществляли роялисты на деньги англичан. Оказавшийся не удел Фуше был непревзойденным мастером интриги. В годы Революции, прежде чем занять министерский пост, он считался пламенным якобинцем. А очень скоро стал грозным стражем общественного порядка и опорой императорского режима.