В таверне пол покрывал слой песка. Хозяин, здоровяк в белом фартуке с наголо обритой головой, великолепными черными усищами и физиономией человека, не отказывающего себе в добром куске мяса и глотке "бурбона", стоял за стойкой и ловко орудовал двумя большими ножами, затачивая их друг о друга. Посмотрев сверху вниз на Виктора, он на смачном "колониальном" английском сообщил, что не имеет ничего против того, чтобы сдать две комнаты публике, заслуживающей доверия.
На деревянном щите у него за спиной красовалось целое собрание тесаков, кинжалов, стилетов и иного холодного оружия всех известных в Новом свете разновидностей.
К Виктору сознание вернулось только в номере. Он пожаловался, что плохо видит. Чтобы свет не доставлял беспокойства, юноша сделал повязку для больных глаз и ни на шаг не отходил от постели, поил Виктора водой, давал укрепляющее средство, сохранившееся в оставшемся бауле. Учитель пребывал в тревожном полузабытьи, время от времени просыпался весь мокрый от пота и около девяти вечера погрузился наконец в глубокий сон.
Выздоровление шло медленно, но вскоре он уже самостоятельно вставал с постели и, опираясь на палочку, совершал короткие прогулки по комнате. Зрение также восстановилось. Юноша оберегал Виктора от всего, что могло повредить здоровью. О малыше Сохо ничего не было слышно. Да и вообще ситуация, надо признать, с каждым днем становилась все более безрадостной. Огюст выглядел испуганным, не знал, что делать дальше, и был почти в отчаянии после первого же контакта с многоликим Новым Орлеаном, где сосуществовали и перемешивались коренные обитатели континента, французы, африканцы, антильцы, испанцы, немцы, евреи, англо-американцы и креолы. Зато отсутствовали проблемы с языком, поскольку Бонапарт продал Луизиану американцам два года назад, а французский язык, как выяснилось, пустил здесь глубокие корни. Тем не менее эта новая реальность была слишком тяжким испытанием для такого завзятого парижанина, как Огюст.
Спустя некоторое время юноша нашел работу - подрядился грузчиком в порту. Он трудился от зари до зари, а редкие свободные часы посвящал поискам Клер-Мари Ласалль. Заходил в многолюдные заведения - постоялые дворы, таверны, игорные дома - и везде расспрашивал о матери: показывал ее портрет, называл имя и фамилию, год прибытия в Новый Орлеан, но пока никто не сообщил ему ничего толкового. Кто бы мог представить, что в городе всего с несколькими тысячами жителей так сложно найти женщину по имени Клер-Мари!..
Как-то в минуту отдыха Жильбер, товарищ по работе, надоумил его поискать в списках пассажиров прибывших кораблей, которые хранились в архиве в здании городской мэрии. Юноше показалось, что во мраке забрезжил лучик света: ведь личность каждого вновь прибывшего иммигранта подлежала обязательной регистрации. Но распространялся ли этот порядок на ссыльных - это обсуждать с Жильбером он поостерегся.
На следующий день он попросил Жильбера подстраховать его на работе и все утро посвятил просмотру реестров пассажиров, в которых помимо имени и фамилии указывались также возраст и страна происхождения. Регистрация велась в хронологическом порядке, по дате прибытия и названию судна. Поскольку Клер-Мари Ласалль выслали почти сразу после событий в Сальпетриере, произошедших в начале сентября 1792 года, юноша определил для поиска разумные, то есть с некоторым запасом, календарные рамки - с октября 1792-го по август 1793 года.
Поначалу дело шло туго. Многие имена были записаны с помарками и поправками, что делало их практически нечитаемыми. Но постепенно пришел навык, одновременно с которым, впрочем, появились и смутные опасения: слишком уж мало женских имен содержали реестры.
И вдруг двойное женское имя - Клер-Мари! Юноша вздрогнул, но тут же тяжко вздохнул: фамилия. Рядом с именем стояла четко выписанная фамилия: Дюбуа. Некоторое время он всматривался в эту строчку, округлив глаза, а потом возобновил поиск, но больше ничего не обнаружил.
Он намеревался пересмотреть списки еще раз. Без былого энтузиазма, скорее формально юноша свое намерение исполнил, но безрезультатно. Клер-Мари Ласалль в списках не значилась. Из архива он вернулся расстроенным. Похоже, ему оставалось надеяться лишь на чудо.
Вечером того же дня Виктора рано сморил сон, и юноша с Огюстом спустились в таверну по приглашению хозяина заведения. Стояла душная ночь, сменившая знойный день. Влажная жара - липкая, безжалостная - заставляет полуночничать даже тех, кто меньше всего к этому расположен.
Атмосфера внизу царила оживленная, о чем наглядно свидетельствовал неуклонный рост сумм за выпитое спиртное, записываемых мелом на доске. Барную стойку, над которой плавал сизый табачный дым, плотным кольцом окружали моряки и барышни в узких, воздушно-прозрачных платьях с обнаженными плечами и открытой спиной. Многие моряки свободными от стаканов руками уже держались за женские талии.
Рыжеволосый скрипач в черной короткой жилетке как у тореро, помятом котелке и с черным же шарфом вместо пояса, устроившись на высоком деревянном табурете, пиликал веселую мелодию. Шум и гам стояли невообразимые. Столы занимали все пространство зала, и за каждым шла карточная баталия, в которой принимало участие как минимум шесть человек. Место на столе возле каждого игрока было занято стаканами, бутылками и сигаретами, а в центре возвышались горки луизианских десятидолларовых купюр, прозванных американцами "дикси".
Огюст и юноша протиснулись к стойке и заказали виски. Хозяину заведения эти двое иностранцев были симпатичны, и следующая порция напитка пошла уже за его счет. Справа от Огюста, почти у самого конца стойки, сидел изрядно захмелевший старик с густыми бровями и совершенно белыми волосами, которого весьма профессионально обхаживала девица.
Он обращал на себя внимание еще и тем, что несмотря на неопрятный вид его одежда и обувь отличались некоторой импозантностью: кожаные гамаши, изящного фасона черный сюртук с хлястиком, жабо и кружевные манжеты. Внезапно юноша увидел, что к старику направляется мощного телосложения негритянка в тюрбане кричаще-яркого желтого цвета и с дымящейся пахитосой в руке. Он стал внимательно наблюдать за ней. Огюста, поглощенного созерцанием собственных ногтей, казалось, ничто вокруг не занимало. Подойдя к набравшемуся старику, негритянка остановилась рядом и заговорила с ним, и весьма властным тоном.
Приглядевшись, юноша понял, что женщина не негритянка, а мулатка, определить возраст которой было затруднительно - скажем, от сорока до шестидесяти. Многие игроки прервали игру и с почтением и даже некоторым страхом наблюдали за женщиной. Внезапно тут появилось еще одно действующее лицо.
Новый персонаж, войдя в таверну, сразу устремился к пьяному старику и мулатке. Это был малыш Сохо, с его прыгающей походкой. Он был, как обычно, бос и в сильно поношенных штанах, едва доходивших до колен.
Хотя мальчик стоял к ним спиной, юноша без имени его моментально узнал, но не успел сообщить новость Огюсту, так как Сохо схватил старика за фалды и принялся стаскивать с табурета. Мулатка, застывшая в величественной позе, молча наблюдала за Сохо и стариком. Однако как только девица попыталась воспрепятствовать тому, что у нее из-под носа уводят клиента, мулатка что-то произнесла, и барышня в ужасе отпрянула. Даже хозяин заведения наблюдал за происходящим словно краем глаза, как будто опасаясь накликать на себя беду. Старик, неуклюже отбиваясь от Сохо, сунул девице горсть монет и поплелся к выходу в сопровождении мальчика и мулатки.
Сохо, поравнявшись с баром, увидел безымянного юношу, тут же его узнал и в порыве искренней радости бросился обнимать. Мулатка остановилась, поджидая Сохо, а старик продолжил свой путь и, благополучно миновав пружинистые створки двери, вышел на улицу.
- Хозяин, хозяин! - воскликнул мальчонка. - Я не знать, где вы находиться. Я тогда вернуться помощь. В этот город трудно находить люди, который помогать. Но вы там уже не находился. Где вы был? Я долго искать везде. Мой виноват, что не сказать про бандиты. Здесь много опасно! - выпалив все на одном дыхании, Сохо повернулся к дородной мулатке и с особой торжественностью сообщил ей: - Гран-Перл, это есть человек, который мне помогать.
При ближайшем рассмотрении Гран-Перл производила ошеломляющее впечатление. Хотя было очевидно, что она немолода, ее гладкая, как у молодой девушки, кожа атласно блестела, а могучее тело было тугим и упругим. На лице выделялись массивные губы и глаза, сверкавшие мрачным блеском, точно черные карбункулы. Наименее броской частью ее туалета был, пожалуй, длинный, до щиколоток светлый халат прямого покроя, из-под которого выглядывали стоптанные кожаные сандалии. При малейшем движении на шее позвякивали бусы самых разнообразных цветов - около дюжины ниток, одна длиннее другой. В ушах - два золотистых, в тон тюрбану, кольца. Руки - крупные и сильные, пальцы с ухоженными ногтями сплошь унизаны перстнями. На запястьях и предплечьях - медные браслеты, оставляющие на потной и не особенно темной коже более темные следы.
Гран-Перл, не промолвив ни слова, устремила на юношу пристальный взгляд. Эти глаза, казалось, были способны проникнуть в суть самых сокровенных тайн, усмирить страсти и изгнать демонов. Иногда, если на тебя долго смотрят в упор, не стоит торопиться с выводами. Ведь причиной может быть не недостаток воспитания, а желание помочь, изменить твою жизнь. Юноше стало не по себе.
Он видел перед собой только Сохо и Гран-Перл. У мальчугана на лице застыло серьезное, напряженное выражение. Гран-Перл, не отрывая от юноши проницательного взора, затянулась пахитосой и дым выпустила так, что он послушно повис прямо у него над головой. И пока облачко не рассеялось, провела ладонью ото лба к затылку, едва касаясь волос, будто приглаживала их дымом.