- А исчо оные еретики отвергали таинство пресвятой троицы, сказывая, что бог един есмь, отвергали божество Исуса Христа и называли онаго простым человеком, сотворенным от бога. Тако же отвергали самую нужду в воплощении бога и искуплении человека и святые таинства крещения, покаяния, евхаристию и рекли тако - нет никакого пресуществления и хлеб с вином в тело и кровь Христову не переходит. Почитание святых тако же ими отвергалось, равно как все их чудеса, мощи, самые даже жития, кои оные еретики величали соблазном и лжою. Учили же тако - поклоняться богу надлежит духом и истиною. Посты же отвергаша, сказывая, будто они - преданье человеческо и непотребно.
И, как финал, прозвучало:
- Сказывал Феодосий-еретик, что тот, кто даст села монастырю али отпишет их церкви по духовной, тот устраивает пагубу души своей и рек тако же, что несть пользы созидать неправдою, и отвратны богу богатства, жертвуемые в церкву, ежели оные нажиты неправедно, примучиванием сирот, вдовиц да убогих.
"Вот оно, - понял Иоанн. - Из-за последнего они так и разъярились. А где же слова о старце?"
Но обвинение против Артемия прозвучало как-то на удивление жиденько: "Оный же старец бысть им первейший потатчик в сей ереси".
"Видать, не успели до него добраться, - подумал царь. - Значит, можно успеть", - и прислушался к гулу голосов.
"Тут с избытком, - вполголоса переговаривались между собой бояре. - Да-а, это уж и впрямь настоящие еретики".
Но были и другие голоса: "Гляди-ка, чуть живой стоит", "А у того-то, эвон, рожа вся заплыла от побоев - места живого нет", "Да и с ним рядом тож не лучше глянется - вот-вот на пол рухнет", "А в чем потатчик-то - почто не сказывают?".
…Действовать Иоанн принялся сразу, вызвав к себе Стефана Сидорова.
Могучий и плечистый, воин обычно был немногословен, в беседе часто терялся, а потому предпочитал больше помалкивать. Однако Иоанн хорошо помнил Казань и какие чудеса тот учинял под ее стенами, устрашая татар своей невероятной силушкой. К тому же помимо богатырской удали и стати в голове у него тоже кое-что водилось. Это изъясняться ему было тяжко, а соображал он хорошо и быстро. Простодушен - да. Схитрить да словчить - тут он многим бы уступил. Зато верный, сметливый, и любое повеление не просто исполнял от и до - вот тут-то он мог и смекалку проявить, и изворотливость. Правда, все это лишь в бою.
Стефан и сам знал это, а потому хоть и сидел в Москве, но, в отличие от многих боярских детей, входивших в избранную тысячу государевых людей, столицей тяготился. Лукавая и лживая - она не привлекала его, а зачастую вызывала отвращение. Уже не раз и не два он просился у Иоанна на южные просторы, где все было ясно и просто - вот тебе крымчак поганый, который твой враг и которого надо убить, а вот тебе ратные друзья-товарищи. Они и в бою тебе спину прикроют, и раненого из сечи вытащат, а смертный час придет - непогребенным не оставят. Словом, легко и просто.
- Как мыслишь, Стефан, о Феодосии Косом, да о прочих еретиках? - спросил Иоанн.
- Можа, оно и правда все, а можа, накуролесили попы - кто ведает? - пожал тот плечами. - Тока на старца уж точно напраслина. Я, государь, отца Артемия еще по избушке хорошо запомнил. Добрый он - это да. Можа, и впрямь потачку еретикам давал, дозволяя мыслить обо всем невозбранно, а можа…
- А ты зришь, что ему, ежели его учеников о нем самом допросить успеют, а под пыткой любой говорлив становится - костер грозит, не иначе?
- То не дело, - тяжело вздохнул Стефан. - И что же, никак ему не помочь? Хотя да, церква, - протянул он. - Супротив ее…
- Можно, - кивнул Иоанн. - Помнится, ты просил, чтоб я тебя в Коломну отпустил али в Переяславль-Рязанский. Считай, что отпускаю. Но допрежь того надобно службу сослужить. Слушай внимательно. Сделаешь так….
…И спустя всего два дня уже Макарий сидел на очередном заседании собора мрачный и нелюдимый. Еще бы не печалиться, когда утром чуть свет приехавший из монастыря нарочный сообщил, что Феодосий Косой со товарищи тайно выбрались из кельи и неведомо куда ушли. Правда, в конце сообщения он попытался обнадежить митрополита. Дескать, игумен отец Апполинарий уже послал в розыск своих доверенных людишек, и ежели эти еретики еще не успели покинуть Москвы, то им никуда не деться и их непременно сыщут.
- Значит, стрельцы выпустили? - только и уточнил Макарий.
- Навряд, - пожал тот плечами. - Одного добудились кое-как, бормочет чтой-то несуразное, а остальные пьяным пьянехоньки.
- А что бормочет-то?
- Сказывает, что некий мних, весь в черном, принес за полночь бочку с вином для братии, коя невинно томится в сем узилище, и просил за ради Христа передать страдальцам.
- Ну и? - поторопил Макарий.
- Дак стрельцы тако и ответствовали, что, мол, не велено им ничего передавать. Ныне у них до самой смертушки пост голимый - хлеб да вода. А монах речет: "Остановился я-де у брата Дормидонта н келье, но нести туда сей бочонок негоже. Лествицы в монастыре узкие, переходы темные - ежели сверзиться со ступеней - костей не соберешь. Мол, дозвольте я оставлю его до утра где ни то рядышком, чтоб под сторожей надежной, а то мнихам веры нетути. Мол, завтра днем непременно заберу. Тока, грит, вы уж помилосердствуйте, братья, не пейте его, а то мне наш игумен из Кирилло-Белозерского монастыря, кой приятелем отцу Дормидонту доводится, за оный бочонок такую епитимию наложит - за десять лет не избыть, ибо мед там сладкий, да выдержанный, да духмяный. Такой впору лишь…" - монах замялся.
- Ну чего там еще? - вновь поторопил его Макарий. - Начал, так сказывай, да помни, что в пересказе греха нет.
- Впору лишь царю али митрополиту пити, - продолжил монах и виновато пояснил: - Так он сказывал, вот я и…
- Дале что было?
- А дале что ж, - вздохнул монах. - Дале - яко на Руси святой водится. Нешто стрельцы утерпят, чтоб царское винцо не опробовать? За одной чаркой другая, за ней - третья, ну и… Мы когда пришли за еретиками, дверь закрыта, эти лыка не вяжут, бочка суха, а в келью вошли - токмо одни рясы на полу и узрели, а в них никого нетути.
- А к этому, как его, отцу Дормидонту, за приезжим монахом посылали?
- Да он, владыка, немощен. В своей келье третий годок лежит. Как руки, ноги и язык о позапрошлое лето отнялись, тако и лежит.
- А как мних-то этот чрез запертые врата вошел? - возмутился Макарий. - Куда вратарь смотрел?
- Тоже пьян, - сокрушенно вздохнул гонец. - Сказывал, что некто в рясе пришел к нему совета вопросить - в какой из монастырей на Москве лучшее всего податься. Тока, грит, вклады везде нужны, а у меня лишь бочка вина есть. Ну, вратарь и ответствует, что, мол, смотря какое вино. Ежели дрянное, то и в самый захудалый не возьмут - Москва, чай. Тот и предложил опробовать вместе с ним. Ну и…
- Сколько?
- Что? - не понял нарочный.
- Сколько опробовали?
- Да вратарь сказывал, токмо по чаре единой и опрокинули, да на ней и остановились.
- Это тот мних остановился, - заметил Макарий. - А вратарь… - но договаривать не стал.
Чего уж тут, когда и без того все ясно.
- Я так мыслю, что без диавола тут не обошлось, - монах понизил голос, перекрестился, опасливо огляделся по сторонам, еще раз перекрестился и боязливым шепотом продолжил: - Не иначе как сила бесовская, владыко, за своих вступиться решила, да забрала их с собой, яко слуг своих верных.
- Ишь как хитро рассудили, - буркнул митрополит. - Я так гляжу, что бес у вас как в сказке про волшебную палку - все пожелания исполняет, - и осекся, поняв, что чуть ли не дословно повторяет слова царя. Озлившись из-за этого еще больше, тем не менее закончил:
- Как где недочет, так вы сразу на беса киваете, как на козла отпущения.
- Так заперта же дверь-то! - возмутился монах. - А двое стрельцов прямо к ней притулились, да так и спали сидя. Не могли они чрез ее выйти, никак не могли…
- Значит, так, старцы, - немногословный Стефан Сидоров и тут, инструктируя беглецов, был предельно краток. - Сидеть тут три дни. Одежа имеется, пить-есть тоже. Серебро на столе. Там в кисе по двадцати рублев каждому.
- Это кто ж нас так жалует? - спросил неугомонный Феодосий Косой. - За кого нам бога молить?
- Про любопытную Варвару слыхал? - язвительно осведомился Сидоров. - Так она баба, потому носом и отделалась. А ты за оное кое-чего подороже можешь лишиться.
Косой умолк, но тут встрял его сотоварищ Игнатий:
- Дале-то как нам быть? Нешто выберемся мы ныне из Москвы? Ищут, поди, нас? Как нам до Бела озера добраться?
- Выберетесь, - отрезал Стефан. - А про свои места и думать забудьте. Довольно уж на Руси покуролесили. В Литву пойдете. - И, не прощаясь, вышел.
- Да куда б ни идти, лишь бы не к костру, - усмехнулся Феодосий и захохотал во всю глотку. - А представьте, братия, яко рожи-то у владыки Макария да прочих епископов вытянутся, когда они прознают, что мы от них тю-тю. Эх, - мечтательно вздохнул он. - Я бы всех этих рублев не пожалел, кои нам дадены, чтоб на них в сей миг глянуть…