Но за делами и хлопотами Макарий поначалу забыл об услышанном, прекрасно понимая, что даже если он прав и некая связь между сказанным царем в бреду и отцом Артемием имеется, то спрашивать напрямую у старца означает лишь загубить все дело - тот отопрется и ничегошеньки не скажет. Вот если бы можно было прижать старца каким-то серьезным прегрешением и пообещать ему прощение за это прегрешение, тогда еще куда ни шло. Но где его взять? Однако не зря в народе говорят, что на ловца и зверь бежит. Удобный случай представился митрополиту спустя всего несколько месяцев, хотя событий за это время произошло - уму непостижимо…
Глава 17
ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ
В келье у Максима Грека было сыровато, хотя, и Иоанн это знал, она была одной из лучших, если только не самой-самой лучшей во всей Троицкой Сергиевской обители. И убранством она тоже не блистала - обычный иконостас в углу, да и на постели не перина - простой тюфяк, набитый соломой.
Стол, правда, был могуч. Сделанный из двух крепких дубовых досок, был он в ширину чуть ли не в полсажени, а в длину почитай вдвое. Но и при всей своей могутности он сейчас еле удерживал на себе все то книжное богатство, которое вывалил из своего сундука хозяин кельи.
Чего тут только не было - и обрывки свитков, от одного взгляда на которые захватывало дух, ибо веяло от них даже не седой стариной, но временами, когда еще не родился самый первый пращур из известных - великий Рюрик. Помимо них лежали огромные увесистые фолианты в деревянных громоздких обложках, обтянутых толстой - на века - кожей, а для вящей прочности укрепленные по уголкам серебряными витиеватыми держателями.
Лежали тома и попроще - кожа на них от частого соприкосновения с человеческими руками была затерта, засалена, а кое-где и вовсе ободрана, показывая внутри тонкую дощечку. Были и вовсе тонкие, причем без обложки, которые и книгой не назовешь - так, пачка листов, прошитая крепкой навощенной и оттого неестественно желтой веревкой.
Но стояли на столе и сугубо мирские вещи. Например, огромная миса с изюмцем и прочими сладостями, которую привез Иоанн побаловать старика. А подле нее гордо высилась большая плетеная бутыль, большую часть которой гости и хозяин совместными усилиями уже усугубили.
- А еще есть у меня предивное сочинение древних еллинов, именуемое "Волховник", - громко, по причине своей глуховатости, говорил хозяин кельи, пододвигаясь к царю поближе, отчего на Иоанна сразу начинало веять кисловатым затхлым запахом давно немытого стариковского тела.
Черная шерстяная ряса, также привезенная в подарок царем, лишь чуть перебивала эту вонь, отчего Иоанн старался дышать только ртом.
Максим воровато оглянулся на крепкую дубовую дверь и, пододвинувшись еще ближе, весело подмигнул царю:
- Ведаю, что еретическое, но… - поднял он вверх указательный палец и назидательно произнес: - Для того и держу у себя, чтобы, как у вас на Руси рекут, извлечь из целой кучи сего негодного единое зернышко истины. Правда, не весь он собран мною, ибо помимо "Воронограя" , "Трепетника" и "Птичника" слыхал я, что есть еще и "Куроглашеник", коего у меня нет. У тебя-то нет ли, государь?
Иоанн молча мотнул головой:
- Ежели и был он в моей вифлиотике, так отец Сильвестр, скорее всего, поял его и уничтожил.
- Жаль, жаль, - сокрушенно вздохнул Грек, но уныние, под воздействием горячительного, держалось в нем недолго, тут же сменившись очередным приступом оживления. - А в нижнем потаенном углу кладезя премудрости, - кивнул он на огромный сундук, - лежит у меня еще и книга "Рафли" , по коей можно исчислить дни и часы для всех начинаний, дабы они заканчивались успешно.
Иоанн оживился:
- И для дальних походов войска тоже можно? - сразу же спросил он.
- Сказываю же, что для всего, - даже обиделся Максим. - Я из оного труда кое-какие пометы сотворил. Немного, ибо дело оное вельми тяжкое и опять-таки надобно зреть за нощными светилами, а мне по старости тяжко. Да и боязно тоже, - откровенно сознался он после некоторой паузы. - Узрят раз, другой и что намыслят? Чернокнижник, стало быть, Максим Грек. А тут и до узилища тесного недалече. Охнуть не успею, яко вверзнут оно меня туда во мрак и хлад, а я уж немолод - долго мне там не высидеть. Потому и реку лишь тебе одному. Надобно бы оной записке имечко придать, но я ее попросту наименовал: "О днях и часах добрых и злых".
- И сможешь поведать, кои из них таковыми для меня окажутся? - осведомился Иоанн, незаметно, чтоб ненароком не обидеть, отодвигаясь от Грека.
- Немедля и очень скоро, - даже подскочил на лавке хозяин кельи, несказанно обрадовавшись, что хоть чем-то сможет услужить столь дорогому гостю.
Он и к сундуку своему не пошел - побежал и в самом скором времени извлек из укромного местечка аккуратный рулончик желтоватых листов, протянув их дрожащей рукой царю.
- Но я зрю здесь молитву, - удивился Иоанн, едва вчитался в первый из них.
- То, чтоб никто не догадался. - Максим довольно обнажил беззубый рот с белесыми деснами, из которого торчали всего штук шесть или семь зубов. - Чти с середки второго листа, ибо там начинается истина.
- Но тут так написано, что и прочесть нельзя. Исчеркано чуть ли не все и одни стрелы кругом, - пожаловался царь.
- Пред смертью перебелю, - заявил Максим, бесцеремонно выхватывая у Иоанна листы и близоруко вглядываясь в них. - Так, кладем твое имя, а также лето, месяц и час твоего рождения, - бормотал он, взяв из стопы чистых листов, лежащих на краю стола, один и принявшись тут же что-то строчить на нем. - Рафли же сказывают, что оное повелевает стихиями, но ежели в скрещении… Теперь Чигирь - звезда утешная… А ежели она близ Утиного Гнезда, тогда… И тут же Сажар-звезда , коя предвещает…
Бормоча все это, а порою и вовсе что-то нечленораздельное, путая русские слова с греческими и латинскими, он лихорадочно исписывал один чистый лист за другим, черкая и ежеминутно сверяясь с прежними пометками своей записки. Вначале Иоанну было интересно, но потом он откровенно заскучал - уж больно долго проводил хозяин кельи свои мудреные вычисления. Но вот Максим наконец устало разогнулся, отбросил в сторону гусиное перо и горделиво посмотрел на царя.
- Готово, - торжественно заметил он. - Исчислено не только на сие лето, но и на будущее.
- И что же там вышло? - полюбопытствовал Иоанн.
- О следующем лете могу поведать одно - исполнятся мнози и мнози, и нет такого, о чем бы ты не помыслил, а оно бы не свершилось. О нонешнем же… - Старец помрачнел, потянулся к небольшому серебряному кубку, который Иоанн вновь заполнил доверху дорогим мушкательским вином, жадно отхлебнул из него и неуверенно произнес: - Поберечься бы тебе, государь, в это лето.
- Что так? - насторожился Иоанн. - Неужто сызнова пожар на Москве грядет?
- Нет, тут иное, - покачал головой Максим. - Огненные светила молчат. Они на следующее лето глас подадут, но встанут все над твоей головой и за тебя, то бишь во благо. Недоброе же ныне за тобой вослед крадется, и самого тебя оно не заденет, скользнет лишь, а вот кого-то близ тебя…
- Юрий, брат мой? - почему-то первым делом пришел он на ум царю.
- То мне неведомо. Звезды вещают еле слышно, а я к старости стал глуховат, - слукавил монах.
- От болезни? - вновь уточнил Иоанн.
- И тут много не ведаю. Знаю лишь, что… - Максим вдруг закрыл глаза, резко откинул голову и каким-то чужим незнакомым голосом произнес:
- В воде оное таится, во влаге заключено, влагою сокрыто, влагою погибель принесет и в оной же опять схоронится, успокоенная жертвой безвинной из проклятого рока.
Как ни странно, но монах ничуть не пришепетывал, хотя до этого из-за нехватки зубов с некоторыми произносимыми им словами такое случалось. Тут же все звучало отчетливо, хотя и сухо и безжизненно, совершенно без эмоций. Можно сказать, равнодушно, словно изреченное не имело к произносившему роковое предначертание ни малейшего отношения.
И тут же порыв ветра пронесся по келье, дохнув на Иоанна, на Грека, всколыхнув и погасив одну восковую свечу из трех, что горели в массивном подсвешнике. Оба оглянулись на дверь, но та оставалась прикрыта, затем испуганно посмотрели друг на друга. Первым пришел в себя царь.
- Пошто пугаешь меня, старик?! - сурово спросил он у монаха.
- Я упреждаю, государь, - возразил тот, смутившись. - То разное. Кто упрежден, того и врасплох бедой не застать.
- А смерть пошто посулил?! - возвысил голос Иоанн.
- Я?! - искренне удивился Максим. - Но когда, государь?