- Бывает, что и нет, - не возражала Стара. - Токмо она видит, докуда в силах подсобить, а где уже все - не совладать ей с костлявой. Так что, ежели возьмется, значит, непременно излечит, а коли почует, что не управиться ей, - откажет попросту. Я бы сама к ней заместо тебя поехала, да нельзя - не увидит она ничегошеньки. Тут кровь должна быть родная с болезным, тогда токмо видится ей.
- Кровь? - вновь насторожилась царица.
- Опять ты не о том подумала, - всплеснула руками Степанида. - Человек должон быть по крови родной болезному. Ей токмо за руку его подержать и хватает. Это когда он сам прийти к ней не может. А коль сам, тогда она и вовсе его руки не касается - и так все чует.
- Так я ведь… - протянула Анастасия.
- Кровь али узы, небом освященные, - тут же добавила Стара.
- А где она живет? - спросила Анастасия после некоторого раздумья.
- Тебе на что? - насторожилась бабка.
- Так ведь как мы выберемся-то? Али мне всех нянек с мамками брать можно?
- Ишь чего захотела, - усмехнулась Степанида. - Ну, как нам выйти - не твоя печаль. Да и живет она близехонько - нам на все про все половинки ночи хватит, - и хихикнула: - Хитро устроилась. Прямо насупротив монастыря. Сказывала, тут поспокойнее да и… к нечистой силе поближе.
- Это она про кого так-то?!
Мамка перестала улыбаться, приняла чинный вид и невозмутимо ответила:
- А я знаю? Буробает чтой-то - поди пойми.
Анастасия вздохнула и вновь принялась метаться по своей светлице. На этот раз она ходила по ней так стремительно, что цветастый сарафан всякий раз от быстрых поворотов чуть ли не вздувался пузырем.
- Боюсь, - простонала она, заламывая руки.
- А чего бояться-то?! - удивилась старуха. - Али ты мыслишь, что она с кошачьими глазами, свиными клыками да совиным носом? Баба как баба, тока старая очень. На змеиной коже не сиживает, в кипящих котлах гадов ползучих не варит, нечисть не скликает, в могилах в полночь не роется, да и змей подколодных в лесу не прикармливает, - скороговоркой зачастила Стеша. - Известно, к старости мы все не красавицы, но то от немалых лет идет, так что бояться ее неча. Ты к ней со всем вежеством, - добавила она, припомнив вспыльчивый нрав сестрицы, - и она к тебе тако же. Опять же от одной прогулки худа не будет, а ежели не восхотишь названную цену платить, так силком никто и не заставит, - пожала Стара плечами.
- А может, ему и так полегчает? - умоляюще уставилась царица на Степаниду.
- Почему ж нет? Может, и полегчает, - согласилась та. - Тока я так мыслю - либо на него притку по ветру пустили… хотя нет, не похоже на притку, - тут же поправилась она. - Ну, стало быть, след из земли вынули. Словом, изурочили его злые бояре, потому и надо его сызнова сурочить .
- Да за что же?! - взвыла Анастасия. - Чего он кому изделал-то?!
- Бывает, человек и не своей волей такое свершает, - пожала плечами Стеша. - Сама ж небось про призор очес слыхала. Можа, и тут так-то.
- Тогда ты вот что, - задумалась Анастасия. - Ты ступай вызнай все, да потом мне скажешь, - послала она ее в ложницу, где лежал Иоанн, а сама бросилась к образам.
- О господи, господи, - зашептала она горячечно. - Не вмени во грех рабе твоей. Сердце чисто созижди во мне, боже, и дух прав обнови во утробе моей, отжени от меня помрачение помыслов… - но закончила молитву неожиданно. Глядя прямо на застывший в своей строгой византийской величавости лик богородицы, она предупредила:
- Не надо меня так искушать. Лучше сама подмогни, а то не выдержу, пойду на тяжкое. Внемлешь ли? - спросила сурово и, не дождавшись ответа, решительно повторила: - Ей-ей, пойду и греха не убоюсь.
Бабка вернулась через час.
- Молчат, проклятущие, - развела она руками, очевидно имея в виду лекарей. - Вовсе ничего не говорят. Токмо чую я - они и сами не ведают, как лечить надобно. Уж больно вид у них мрачный. Ну что, надумала?
- Нет. Грех это, - ответила Анастасия. - Кто родился на свет божий, во тьму ходить негоже. И ты молчи да про свою сестру мне боле ни слова, не то…
- Я ж помочь хотела, - обиженно проворчала Стара.
- Знаю я, как они помогают. Лукавый деньгу протянет, а потом на рубль отымет, ибо он есть ложь и отец лжи, - вспомнила она строки, попадавшиеся ей в писании. - Возьми у черта рогожу, так отдашь вместе с кожей. И все на том! - оборвала она порывавшуюся что-то пояснить мамку. - Не зли меня, старуха!
Меж тем все время, пока государь находился между жизнью и смертью, у бояр не прекращался тайный шепоток. Стенать да ревмя реветь - бабий удел. Им же, лучшим мужам Руси, надлежало о будущем страны заботу проявить, потому что каким оно будет, в случае если больной умрет, зависело сейчас именно от них. Так что плакать им было недосуг - опосля отрыдаем, ежели будет по ком. А нет, так и того лучше.
Впрочем, поначалу, когда государь только заболел и стало ясно, что не исключен самый худший исход, даже не шептались - просто сидели и ждали возвращения царского дьяка Висковатова, который зашел в государеву опочивальню за духовной. Ждали, а в уме гадали - кому Иоанн доверит Русь.
Глава 14
ПРИСЯГА
Возможных кандидатов было немного - всего трое.
Один из них - Юрий Васильевич, родной брат царя, родившийся двумя годами позже Иоанна. Гнилая византийская кровь, текшая в жилах Василия Иоанновича, сказалась на его потомстве в полной мере, и ребенок родился слабоумным. Помышлять о том, что Иоанн оставит Русь ему, было глупо. Государь хоть и болен, но не душевно, так что была эта кандидатура наименее вероятной.
Другим в куцем списке стоял Владимир Андреевич Старицкий - двухродный брат Иоанна. На это тоже особо не надеялись, потому что государь был в памяти, а потому на то, чтобы изобидеть своего первенца Димитрия, навряд ли решился бы. И тогда оставался последний человек, он же наиболее вероятный преемник - его сын, которому не исполнилось и года. В этом случае сразу становилось понятно, кто именно будет всем править - двухродные деды Димитрия да его дядья, то есть Юрьевы-Захарьины. Однако на всякий случай события никто не торопил - продолжали ждать.
- Что писать повелишь, Иоанн Васильевич? - почтительно, но вместе с тем твердо осведомился Иван Михайлович.
- А что тут думать, - вздохнул Иоанн, с трудом поворачивая голову. - Али сам не ведаешь, что у меня наследник есть?
Еще утром, проснувшись, Иоанн первым делом подумал о духовной и том, что вот-вот придет Висковатый, которому он же сам и повелел прийти. Кого объявлять наследником - тут вопросов не возникало. Иное дело - опекуны. С этим предстояло подумать, и подумать как следует, памятуя пусть не свое собственное малолетство, а брата-близнеца, но тем не менее.
К сожалению, он практически ничего не знал о том, что происходило в ту пору, разве что вчера все тот же Висковатый принес духовную его отца Василия Иоанновича, да и то было не до нее. Опять же что она даст? Если бы он знал каждого из поименованных в лицо - одно. Тогда можно было бы сделать вывод, по каким признакам отец выбирал опекунов. Да и то, учитывая, что они там настряпали, получалось, что как раз из этого при подборе людей исходить нельзя. Вот и выходило, что прежняя духовная могла бы дать ответ - каких не надо отбирать, а каких надо - промолчала бы.
Ну, понятно, что Анастасию лучше не указывать - ни к чему ее тревожить. Лучше он назовет своих шурьев. Те, исходя хотя бы из родственных отношений с царевичем, будут хранить его как зеницу ока. Далее надо бы указать Владимира Андреевича. Пусть не наследник, но хоть опекун - этим умаслить. Разумеется, включить туда князя Дмитрия Федоровича Палецкого и Владимира Ивановича Воротынского. Их по-любому - слишком много знают о нем и о его брате. Обязательно Адашева - и отца, и сына. Непременно отца Сильвестра - пусть с малых лет уму-разуму учит, к тому же он это любит. Кого же еще? Самого Висковатого?
И тут же потекли иные, супротивные мыслишки. Пожалуй, дьяку это только во вред. Уж больно много завистников у худородного сыщется. Да и Адашевым с Курбским он может лишь навредить таким почетом. Опять-таки митрополит Макарий, который почему-то на него вновь изобиделся. Значит, либо выкидывать Сильвестра, либо включать туда владыку. Ну это еще куда ни шло, а вот как с Палецким быть, да с Воротынским? Палецкого включать - все Шуйские подымутся: почему не их, а этого, который хоть и знатен, но по отечеству с ними и рядом не стоял. Так что же - Шуйских в опекуны? А не задавят ли они всех прочих? Включить заодно их недоброжелателей, чтоб уравновесить? Тогда, считай, всю Думу вписывать придется. Как бы тогда малолетство Димитрия еще страшнее не оказалось, чем двадцать лет назад у его брата-двойника.
А если всего одного человечка указать? Если, кроме Анастасии Романовны, вообще больше никого не упоминать? Пускай тогда остальные возле нее вертятся. И тогда выходило, что ни на кого из худородных, включая тех же шурьев, зависть не падет. Их же нет в духовной, так чего злиться?