- Просто о его предшественниках память у людей стерлась, ибо слишком давно это было, вот и считают его ныне первым, - усмехнулся старец. - И про Холмского, хошь и сотни лет еще не прошло, тоже мало кто ныне помнит на Руси. Это я к тому лишь рек, что, когда величать тебя учнут, сам тому не поддавайся. Вслух поминать, что ты не первый, нужды нет, но в памяти сего князя держи. А что до задумок твоих, то поведаю одно и опять-таки не свое, но древних: "Не берись за множество дел: при множестве дел не останешься без вины. И если будешь гнаться за ними, не достигнешь, и, убегая, не уйдешь". Так в книге премудростей Иисуса, сына Сирахова сказано. А чуть далее в ней же еще короче: "Не поднимай тяжести свыше твоей силы". Об этом памятуй, когда умышлять о делах учнешь, а мне же более и сказать нечего, - и проникновенно произнес: - А коль и впрямь благодарность еще в сердце ко мне питаешь за все поучения - отпусти обратно.
- Что ж, неволить не стану, - вздохнул Иоанн. - Как почуешь, что край настал, - уходи спокойно. Не хватать тебя будет - то так, но зато сердцем порадуюсь, что тебе хорошо.
- Вот за то тебе низкий поклон, - заулыбался отец Артемий.
На том они и расстались. А келарь отец Андриан Ангелов, который через известное ему одному слуховое оконце подслушивал беседу, стараясь не упустить ни одного слова, еще долго размышлял - как бы половчее и побыстрее доложить владыке Макарию о тех кознях, кои учиняет супротив него государь с игуменом обители.
"Эх, жаль, что я ответа отца Артемия не слыхал, - кручинился он. - Уж больно тихо тот отвечал государю. Хотя чего уж тут. Без того понятно, что согласился. Вот я бы разве от такого отказался? Да ни в жисть! А он что - дурачок?"
Подумав немного, он подозвал к себе одного из подкеларников - отца Левкия. Был Левкий услужлив, расторопен, но отца Андриана смущали воровато поблескивавшие голубоватым ледком глаза монаха. К тому же он чувствовал, что случись только какая промашка с его стороны, и отец Левкий немедля отправит донос митрополиту. Потому и решил он воспользоваться удобным случаем, будучи уверенным в том, что после этого сообщения ловкий и шустрый Подкеларник, воспользовавшись личной встречей с Макарием, непременно выклянчит для себя местечко подоходнее.
А донести следовало непременно. Может быть, отец Артемий и хороший человек, даже скорее всего, да и поведения самого что ни на есть богоугодного, но для настоятеля такой великой обители нужен был иной, не столь суровый по отношению к богатым прихожанам. Уж очень строго относился он к некоторым из них, а кое у кого даже - неслыханное дело - отказывался принимать вклады на помин души. А это уже получается убыток и разорение монастырю.
Помнил отец Андриан, когда еще был подкеларником в Псковском Корнилиевом монастыре, когда молодой инок Артемий, осуждающе поджав губы, упрямо говорил:
- Коль человек жил растленным житием и всю свою жизнь грабил других, то не будет ему проку ни в панихидах, ни в обеднях после его смерти. Бога не обманешь, и от мук он их все едино не избавит.
Вот только тогда юный мних ничего не мог поделать. Лишь одно было в его силах - уйти из монастыря. С тех пор разошлись их стежки-дорожки. Ныне вновь сбежались - причудливы судьбы людские, - но теперь отец Артемий был властен поступать согласно своим убеждениям, которые, как выяснилось вскоре, ничуть не изменились.
"Ишь какой. За бога, стало быть, решил, что тот примет, а что нет. Может, он, конечно, и прав. Иному все эти обедни и впрямь, как мертвому припарки, но от приношений-то почто отказываться?! - раздраженно размышлял отец Андриан. - Ты деревеньку-то прими да сверши обряд как положено, а уж что господь решит - его дело. Да что бы ни решил, - усмехнулся он, - все одно: то там, на небесах, случится, а деревеньки, вот они, на земле. Пускай всевышний и впрямь не смягчится над грешником, но ведь дары, людишки да угодья все равно в монастыре останутся, и обманутый мертвяк не вернется и не потребует, чтобы мы их отдали. Да что тут говорить, когда умному и так все ясно".
Отец Андриан недовольно пожевал губами и окончательно решил: "Пошлю Левкия. Он и что было перескажет, и от себя нагородит, не постесняется. А мне самому лгать не с руки - грешно".
Между тем торжественная поступь покорителя Казани и его воевод продолжалась. В селе Тайнинском, что уже недалече от Москвы, его встречал брат Юрий в сопровождении бояр, которых Иоанн оставил в качестве советников брата. Уже на подходе к самой столице его встретили криками огромные толпы собравшегося народа, а у Сретенского монастыря к нему навстречу торжественно шагнула церковная процессия во главе с митрополитом.
Иоанн был искренен, когда, обращаясь к Макарию, как к "отцу своему и богомольцу", благодарил его за все труды и молитвы. После разговора с отцом Артемием мысли его приняли новый оборот, и он, вполне логично рассудив, что укорот дальнейшим церковным приобретениям сделан, решил для себя, что на тех землях, кои под монастырями да церковными архиереями, свет клином не сошелся. Вон ее сколько повсюду - завоюй да и удоволь люд служивый. Казань - это только начало, и то она немало дала.
Потому он и говорил, не держа камня за пазухой:
- Вашими молитвами бог соделал такие великие чудеса, что ныне мы вам за них много челом бьем, - после чего и впрямь склонился перед владыкой в низком поклоне.
Тут же его примеру последовали князь Владимир Андреевич Старицкий и все остальные, после чего Иоанн продолжил:
- И теперь вам челом бью, чтоб пожаловали, потщились молитвою к богу о нашем согрешении и о строении земском, чтоб вашими святыми молитвами милосердый бог милость нам свою послал и порученную нам паству, православных христиан, сохранил во всяком благоверии и чистоте, поставил бы нас на путь спасения, от врагов невидимых соблюл, новопросвещенный град Казанский, по воле его святой нам данный, сохранил во имя святое свое и утвердил бы в нем благоверие, истинный закон христианский, и неверных бы обратил к нему, чтоб и они вместе с нами славили великое имя святыя троицы, отца, сына и святого духа ныне, и присно, и во веки веков, аминь.
Умилившийся таким искренним благочестием государя митрополит отвечал примерно в том же духе, велеречиво прославляя подвиги царя и сравнивая его с Константином Великим, Владимиром Святым, Димитрием Донским, Александром Невским, причем по окончании своих слов владыка Макарий посчитал необходимым тоже низко склониться перед Иоанном, якобы благодаря его за труды, а самом деле давая тому понять, что и он тоже не держит на него зла на сердце за прошлые обиды и попытки отнять церковное добро.
Тут же, прямо у Сретенского монастыря, Иоанн переоделся, сняв изрядно поднадоевшее к тому времени зерцало и облачившись в торжественный царский убор, надев Мономахову шапку, на плечи бармы, а на грудь крест, после чего пошел следом за митрополитом в Успенский собор, а уж оттуда во дворец.
Три дня ликовала Москва. Три дня пировали не только духовенство и воеводы, сидя у царя за богато накрытыми столами, но и все горожане. Гулять так гулять - и все три дня он щедрой рукой раздавал дары митрополиту, владыкам, осыпал наградами воевод, не забывая и особо отличившихся воинов.
- Чтоб ни одного печального лика близ меня не было, чтоб ни одного не удоволенного не осталось, - приговаривал он то и дело.
Угомонился Иоанн лишь к утру четвертого дня, да и то не сам, а после доклада рачительного Алексея Адашева, известившего государя, что токмо деньгами роздано не менее сорока тысяч рублев.
- А ты не ошибся? - переспросил ошеломленный услышанным царь. - Неужто и впрямь так много?
- Да тут у меня записано. - Адашев заглянул в свои пометы и доложил более точно: - Тридцать восемь тысяч и еще двести рублев.
- Вот! - поучительно произнес Иоанн. - Все ж таки почти на две тыщи меньше.
- Так ведь ты, государь, не токмо рублями одаривал, но и платьями, сосудами, доспехами, конями, - дополнил Адашев. - Их счесть тяжко, не один день нужон, но бархаты да соболя еще на десять тысчонок - поверь мне - непременно потянут, хотя скорее всего поболе. Все ж таки кубки да чаши не одни токмо серебряные, но и златые были, доспехи и вовсе изрядно стоят. Словом, на десяток точно вытянут.
- Это уже сорок восемь выходит?! - вновь ужаснулся Иоанн.
- И все это окромя вотчин, поместий и кормлений. Их ты тоже порядком раздал, - окончательно добил его Алексей Федорович.
- Славно повеселились, - растерянно произнес Иоанн.
Адашев хотел поначалу сказать, что надо бы того, закругляться с раздачами, но, глядя на поникшее лицо Иоанна, сделал благоразумный вывод, что тот и сам это прекрасно понял, и произнес совсем иное, более утешительное:
- Конечно, государь, такая победа дорогого стоит. Шутка ли - татарское царство одолели. Даже твой великий дед Иоанн Васильевич, кой требовал, дабы его чтили наравне с кесарем немчинским и с султаном, царю крымскому челом бил, а тут… Пращур твой Димитрий Донской всего лишь отразил царя Мамая - ты ж царство завоевал. Сколь веков Русь страдала, сколь унижалась пред ними, и вот явился наконец царь, возмогший одолеть поганых, примучить и согнуть им выю, а кто не пожелал гнуться, так ты тем хребет сломил. И христианство от басурман защитил, и русских людей из неволи освободил, да сколь труднот превозмог. Так что каково торжество, такова и…