Это равнодушие короля, эта непостижимая беспечность огорчали старика, и не из честолюбия - давно уже всякое честолюбие умерло в его сердце, - но он находил справедливым этот поступок по отношению к сыну той женщины, которую король так любил, и считал, что король оскорбляет ее память, изменяя священной клятве.
И это было еще не все: король не оставался верен памяти бедной Христианы; несмотря на первые приступы безутешного горя, он мало-помалу втянулся в свой обычный образ жизни, одна за другой несколько наложниц метеорами сверкали при дворе. Одна из них имела сына, и под именем дона Хуана Австрийского сын этот открыто воспитывался при короле, пользуясь его любовью и милостями наравне с Гастоном-Филиппом, который, хотя и непризнанный, все же был законным сыном и прямым наследником престола.
Кроме того, чья-то скрытая, но неумолимая и никогда не дремлющая ненависть с самого рождения молодого человека с ожесточением преследовала его. Или это была несчастная судьба?
Напрасно старый герцог старался выяснить что-нибудь на этот счет, удивительное стечение обстоятельств, случайных или вызванных упорной ненавистью, приводило старика в сильное недоумение и внушало ему величайшие опасения за жизнь внука.
Несколько раз Гастон чуть было не сделался жертвой самых странных случайностей, даже жизнь его была в опасности.
Эти случайности были так искусно подстроены, что Гастон, со свойственной его возрасту беспечностью и к тому же одаренный неодолимой храбростью, со смехом рассказывал деду, который грустно покачивал головой, слушая его, как лошадь под ним внезапно взбесилась и он чуть было не разбился насмерть в скалах; или как в другой раз, когда он фехтовал с графом Медина-Сидонией, молодым человеком одних с ним лет и большим его приятелем, с рапиры графа каким-то непостижимым образом вдруг слетел шарик и жизнь Гастона была на волоске, так как рапира чуть не проткнула его насквозь.
Еще раз, на охоте, пули засвистели вокруг него, а узнать, кто же был виновником такой удивительной неловкости, оказалось невозможно.
Все эти факты действительно наводили ужас и сильно беспокоили старого герцога.
Так обстояло дело, когда однажды утром в мае 1750 года Гастон неожиданно прискакал в Торменар, где не был с год.
Герцог Бискайский, предупрежденный слугой, поспешил навстречу молодому человеку, который, увидев деда, соскочил с лошади и бросился в его объятия, осыпая его дорогими для старческого сердца ласками.
После этого молодой человек подал руку герцогу, и они вместе вошли в замок.
Глава V
КЛЯТВА
Молодой человек был бледен, брови его нахмурены, он казался чем-то сильно удручен и взволнован. Герцог усадил внука на подушку у своих ног, взял его за руки и две-три минуты внимательно вглядывался в его лицо.
- Бедное дитя! - сказал он, целуя его в лоб. - Ведь ты очень страдаешь?
- Очень, дедушка, - ответил Гастон с глазами, полными слез.
- Хочешь разделить со мной свое горе, дитя?
- Для этого только я и прискакал сюда, дедушка.
- Как! Ты все эти двести миль…
- Летел сломя голову, чтобы все рассказать вам.
- А… король что?
- Король! - вскричал он с горечью. - Король - могущественный властелин, дедушка!
- Надолго ты ко мне теперь?
- Вы сами решите это.
- Если так, то я не скоро выпущу тебя из Торменара.
- Кто знает? - пробормотал Гастон задумчиво.
- Правда, король, твой отец…
- У меня нет больше отца, кроме вас, герцог.
- Боже! Разве король скончался?
- Успокойтесь, здоровье его величества отменное.
- Тогда твои слова для меня загадка, дитя мое, и я отказываюсь понять их.
- Я объясню, не беспокойтесь, но прежде чем приступить к объяснению, я желал бы видеть здесь достойного пастыря…
- Он в отсутствии, дитя мое, - перебил герцог, - уже месяц как отец Санчес уехал от меня, - вероятно, ты говоришь о нем?
- Разумеется, о нем, о вашем старом друге, единственном, который оставался верен нашему семейству.
- Увы! Отец Санчес уже с месяц в Мадриде, куда внезапно был призван делами величайшей важности, как, по крайней мере, сказал он мне перед отъездом из замка. Удивительно, что ты не видел его при дворе.
- И меня это удивляет, дедушка, - обычно по приезде в Мадрид он первым делом навещал меня. Вероятно, что-нибудь помешало ему… Но так как отец Санчес в отсутствии, то я выскажу все только вам, дедушка.
- Говори, дитя, я слушаю.
- Прежде всего, надо вам сказать, что в течение уже нескольких месяцев я замечал странную перемену в обращении короля со мной; его величество все еще был милостив ко мне, но не так сердечен, не так откровенен. Когда являлся во дворец, я замечал в нем что-то натянутое, неестественное, чего никогда прежде не бывало! Мало-помалу его обращение со мной превратилось в холодное, сухое и надменное, не раз мне даже возбранялся вход к королю и я уезжал из дворца, так и не повидав его величества.
- О, это действительно странно! - пробормотал герцог, нахмурив брови.
- Это еще ничего, - продолжал молодой человек с горькой усмешкой, - мне суждено было вынести оскорбления и посильнее. Придворные, по свойственному им обычаю соображаясь с настроением духа короля, стали принимать в разговоре со мной тон, который мне очень не нравился, они шептались между собой или понижали голос при моем появлении; если бы смели, они просто повернулись бы ко мне спиной. Я молча страдал от этих глупых нападок, выжидая прямого оскорбления, за которое мог бы достойно отомстить. Прав ли я был?
- Прав, дитя мое, ты поступал как человек благородный и храбрый… Я предчувствую, как все это должно было кончится.
- Напротив, дедушка, вы и подозревать не можете, - возразил Гастон с нервным смехом. - О! Моя месть была великолепна, даже блистательнее, чем я мог надеяться!
- Продолжай, дитя, я слушаю.
- В это время при дворе стали поговаривать о женитьбе короля. Смутные вначале, слухи становились все определеннее.
- О женитьбе короля? - вскричал герцог с прискорбным изумлением. - Так король женится?!
- Да, теперь об этом объявлено официально, его величество вступает в брак с принцессой, олицетворением совершенства, как говорят. Да нам-то какое дело!
- Это правда, - прошептал герцог, стиснув зубы, тогда как презрительная улыбка мелькнула на его побледневших губах, - продолжай, мой мальчик.
- Однажды утром, - заговорил опять Гастон, - ко мне явился королевский камердинер с извещением, что король требует меня к себе. Я немедленно сел на лошадь и отправился в Эскуриал. Его величество ждал меня в своей молельне, с бледным лицом и глазами, красными от слез или от бессонной ночи. Камердинера он отослал движением руки и знаком подозвал меня к себе. Я повиновался. Заметив, что я держу шляпу в руке, король сказал сухо: "Наденьте шляпу, вы испанский гранд". - "Если как гранд я имею право стоять перед королем в шляпе, то долг велит мне слушать отца с обнаженной и склоненной головой". - "Хорошо, сын мой".
Король отвернулся, - продолжал Гастон, - и спустя минуту заговорил опять: "Я призвал вас по весьма важному делу, которое не терпит отлагательства".
Никогда еще король не говорил со мной так холодно! У меня дрогнуло сердце, но я ничего не ответил. Видя, что я молчу, он продолжал тоном человека, который спешит исполнить то, что в душе находит достойным порицания.
"Польза государства требует, чтобы я вступил в брак; вероятно, вы уже слышали об этом?"
Я только наклонил голову.
"Бракосочетание должно вскоре совершится, и я вынужден временно удалить вас от двора". - "Это изгнание, ваше величество?" - спросил я. - "Нет, - с живостью возразил король, - это мера осторожности, диктуемая политикой. Предоставляю вам самому выбрать место вашего пребывания, только не в Бискайе, у вашего деда…"
- Король сказал это? - вскричал герцог.
- Разумеется, раз я повторяю его слова!
- Правда, прости мне, мой мальчик!
- "…И чтоб вы не подъезжали ко двору ближе чем на двадцать пять миль, - продолжал молодой человек. - Впрочем, ваше удаление будет, надеюсь, непродолжительно; вот все, что я хотел сказать вам. Уезжайте, вдали вы или вблизи, мое благосклонное внимание всегда будет следить за вами".
Не дав мне времени ответить, король знаком простился со мной и прошел в другую комнату. Как во сне вышел я из Эскуриала и возвратился домой, сам себя не помня. Там я нашел приближенного секретаря могущественного министра, который от имени короля потребовал, чтобы я отказался от всех своих званий. Как видите, король спешил доказать мне благосклонность, в которой уверял. Не удостоив посланника ни единым словом, я молча подписался под всеми актами отречения. Секретарь брал их один за одним, рассматривал, и когда все бумаги были подписаны, он спросил меня с усмешкой, когда я уезжаю. "Сегодня же", - ответил я и выставил вон этого человека.
- Так ты без звания, дитя мое?
- Только сын Христианы де Торменар, и этого звания, ей-Богу, никто не может у меня отнять! Да и на что мне титулы?.. Но это еще не все, дедушка.
- Говори, дитя.